Индивидуальные отношения. Теория и практика эмпатии
Шрифт:
Но, несмотря на определенный и вполне объяснимый статусом консерватизм когнитивно-поведенческих теорий в этом отношении, даже они не выдержали испытания «гуманистической революцией». Лучшим доказательством этого являются слова, сказанные Альбертом Эллисом на конференции по эволюции психотерапии (1990 г.): «Есть определенные качества, которыми желательно обладать людям, обучающимся психотерапии. Они должны иметь сильное желание помогать клиентам, безусловно принимать клиента как личность, обладать знаниями в области разных видов психотерапии и быть гибкими при использовании разных техник, уметь эффективно общаться, быть терпеливыми и настойчивыми в своей работе, быть этичными и ответственными и работать в интересах клиента»12.
Гуманистический контекст постепенно стал обязательным составляющим любого психотерапевтического процесса, так что в стороне не осталась даже поведенческая
Такая эволюция конитивно-поведенческой психотерапии и желанна, и абсолютно закономерна в условиях современного развития общества и культуры. Положение российской психотерапевтической науки, вынужденной теперь спешно наверстывать упущенное за долгие годы фактической изоляции, имеет и свои преимущества, поскольку ей не приходится переживать те «кризисы развития», что так свойственны для традиционных когнитивно-поведенческих школ Запада. Кроме того, здоровый эклектизм российского научного менталитета делает этот гуманистический синтез вполне естественным. Более того, ориентация отечественных ученых на культуральные и духовные аспекты человеческого существования свидетельствует о неизбежности этого синтеза. И, наконец, традиционно скептическое отношение наших сограждан к психиатрии и психотерапии, их недоверие к этой области знаний делает гуманистический континуум в отношениях врач-пациент жизненно необходимым, в противном случае эффективность психотерапевтического лечения и вовсе окажется под вопросом.
Впрочем, тут дело еще сложнее. Представляя выше открытую систему психологии человека, мы рассказывали об онтологическом векторе, о том, что человек в онтологическом смысле принадлежит бытию, как «вещь в Сущем», он также принадлежит реальности, которую он разворачивает благодаря способу своего существования в координатах времени, пространства, модальности и интенсивности, но и кроме этого и, как ни странно, в первую очередь он принадлежит индивидуальной реальности. Последняя обеспечена его способностью к абстрактному мышлению, которая реализуется через возникновение феномена «знака», «обозначающего». И далее развитие языка, сознания приводит к тому, что весь мир, нас окружающий, по факту оказывается дан нам через знаки. В них все, что может быть помысленно, а следовательно, и все, что является для нас существующим. Иными словами, хотя человек принадлежит и бытию, и реальности, «свою жизнь он проводит» в индивидуальной реальности, которая у каждого из нас своя. Да, наши индивидуальные реальности в чем-то схожи, особенно содержанием и структурой языка (если понимать язык как систему знаков), однако за каждым знаком у каждого из нас стоит наше, личное значение. И тут, при внешней схожести, количество отличий становится бесконечным.
Психотерапевт не способен до деталей знать и понимать содержательное наполнение индивидуальной реальности своего пациента (клиента). В этом смысле достаточно иллюзорны всякие попытки предложить пациенту (клиенту) «переоценить ситуацию», «посмотреть на нее свежим взглядом», «избавиться от стереотипов», «смотреть на проблему беспристрастно». Если мы ставим перед собой частные задачи – решения какой-то конкретной проблемы нашего пациента (клиента), этого, конечно, может оказаться достаточно. Таким образом, с помощью частных советов, «косметического ремонта» можем что-то локально «выровнять». Но не следует забывать, что такой частный подход дает только частный результат. Если мы не достигаем системных изменений в своем пациенте (клиенте), если мы не устраняем ту почву, на которой произрастают его проблемы, то мы получаем лишь временный эффект. Подобная тактика напоминает попытку избавить брусок алюминия от всегда наличествующей на его поверхности окисной пленки – мгновение, и на обнаженном участке она восстанавливается в прежнем своем качестве.
Если мы ожидаем от терапии системных изменений, то, разумеется, «советы» и частные рекомендации не дадут нам желаемых результатов. Только глубинные внутренние изменения пациента (клиента), происходящие в его отношении с бытием и к реальности, позволяют провести серьезную реконструкцию его индивидуальной реальности. Причем, в данном случае не психотерапевт изменяет эту реальность, это делает сам пациент (клиент). Задача психотерапевта лишь инициировать этот процесс, показать человеку «точку опоры», способную «перевернуть» его «мир», дать ему новое ощущение, новое видение мира. И тогда уже индивидуальная реальность пациента (клиента) отстраивается самостоятельно. Психотерапевт не реконструирует ее, она сама изменяется в процессе совместной психотерапевтической работы с пациентом (клиентом), или, точнее сказать, в процессе психотерапевтического сопровождения процесса развития личности.
Итак, мы наблюдаем естественное расширение границ наших отношений с пациентом (клиентом). Выступая в роли психотерапевта, врач оказывает ему помощь в лечении того или иного невротического расстройства. Однако, условием этого лечения являются те отношения доверия, заинтересованности, эмоционального участия, которые возникают между врачом и пациентом. Усиление акцента на отношениях, то есть более глубокие, искренние, «неформальные» отношения психотерапевта и пациента (клиента) увеличивают эффективность психотерапевтического лечения. Ведь чем «глубже» затрагиваемые нами структуры психики, тем системнее, шире и значительнее изменения в человеке. При этом, отношения, возникающие между психотерапевтом и его пациентом (клиентом) целостны, они затрагивают не только личностный вектор психологической системы, не только онтологический, но и гносеологически, и органопсихический, и вектор пола.
Мы постепенно «смещаемся» по контурам – начиная от внешнего, насквозь формального, к среднему, а затем внутреннему, сущностному. И само это «смещение» провоцирует в человеке личностные изменения, сущностные отношения с другим человеком позволяют нам по-новому ощутить себя, а новый «опыт себя» позволяет нам «переосмыслить» (в данном случае кавычки означают, что речь идет не только и не столько о когнитивном уровне, но и на уровне переживаний, ощущений) собственную жизнь, свою «ориентацию» в пространстве жизни. Здесь и изменение системы ценностей, и изменение системы приоритетов, и изменение систем мотивации. Сущностные изменения в каком-то смысле детонируют прежнюю структуру, приведшую человека к психическому расстройству, позволяя ей перестроиться, реструктурироваться, зачастую – и вовсе отстроиться заново.
Таким образом, создавая на психотерапевтическом сеансе комфортную психологическую атмосферу для нашего пациента (клиента), мы постепенно, желая увеличить эффективность оказываемой нами помощи, закрепить достигаемые в процессе лечения результаты, зачастую (хотя, разумеется, это происходит далеко не каждый раз) провоцируем в нашем пациенте (клиенте) процесс развития его личности (или его продвижение на этом пути, если данный процесс был инициирован ранее). Сама позиция психотерапевта в этих отношениях трансформируется, он изменяется в восприятии его пациентом (клиентом). И если поначалу он был для своего пациента (клиента) психиатром, психотерапевтом, то в последующем он как человек, как личность играет в жизни своего пациента (клиента) все большее и большее значение. Разумеется, эта «роль» специфична, это не дружба и даже не товарищество, это функция помощника. Психотерапевт становится за счет своей «человеческой», личностной составляющей содеятелем, соучастником, соратником, Собеседником своего пациента (клиента).
Императивы психотерапевтической работы
Непременное требование, предъявляемое к научным работам, есть определение ее «целей» и «задач». «Цель» какого бы то ни было предприятия – то единственное, к чему все сходится как к итоговому результату, она – тот некий вожделенный плод, ради которого, собственно, все это предприятие и было затеяно. Что же касается «задач», то это не какая-то конечная, результирующая цель, а совокупность меньших, но, впрочем, тоже конечных пунктов, которые, в своей совокупности, и приводят к поставленной «цели». Причем, задачи не являются неким подобием последовательно расположенных друг за другом ступеней, ведущих к Олимпу «цели». Скорее, это совокупность самостоятельных, независимых, в каком смысле даже частных результатов, которые, достигая определенной критической массы, формируют то, что позволит нам говорить, что «цель» достигнута.