Индийская принцесса

Кей Мэри Маргарет

Махду проводил бессонные ночи, терзаемый тревожными мыслями. Он всю жизнь служил только у холостяков и всегда держался низкого мнения о мем-сахибах, но теперь вопреки всему начал надеяться, что его мальчик встретит в британском обществе Ахмадабада какую-нибудь красивую молодую мем-сахибу, которая заставит его забыть неизвестную девушку из Каридкота, причинившую ему столько горя.

Но Аш по-прежнему раз в неделю уезжал один в сторону гор и предпочитал общество Сарджи или миссис Виккари обществу любой из подходящих мисс-сахиб в военном городке. А Махду продолжал волноваться по поводу возможных последствий этих одиноких верховых прогулок и опасаться худшего, и когда в конце января Аш велел ему взять длительный отпуск и отправиться в родную деревню на весь жаркий сезон, старик возмутился:

– Что-о? Оставить тебя на попечение юного Кадеры, который без моего присмотра запросто может накормить тебя пищей, способной вызвать расстройство желудка? Да никогда! Кроме того, если я уеду, некому будет следить за тем, чтобы ты не совершал никаких глупостей. Нет-нет, мой мальчик. Я останусь.

– Послушать тебя, ча-ча-джи, – сказал Аш, отчасти позабавленный, отчасти раздраженный, – так любой подумает, что я неразумный ребенок.

– И он будет отчасти прав, мера бета [10] ,– отпарировал Махду. – Временами ты ведешь себя именно так.

10

Сын мой.

– Неужели? Однако ты уже не раз брал отпуск и предоставлял мне обходиться без тебя, но никогда прежде не поднимал гурбура из-за этого.

– Возможно. Но тогда ты был в Пенджабе, среди своих соотечественников, а не здесь, в Гуджарате, земле чужой и для тебя, и для меня. Помимо всего прочего, я знаю то, что знаю, и я боюсь, ты не избежишь неприятностей, коли меня не будет рядом.

Но Аш рассмеялся и сказал:

– Дядюшка, а если я торжественно поклянусь до твоего возвращения вести себя благоразумно и осмотрительно, как добродетельная матрона, ты уедешь? Речь идет всего о нескольких месяцах, а если еще до истечения этого срока удача улыбнется мне и меня призовут обратно в Мардан, ты сможешь встретить меня там. Ты сам прекрасно знаешь, что тебе нужно отдохнуть, и лучше всего провести пару месяцев в горах, в кругу родственников, которые будут о тебе заботиться и усердно тебе прислуживать. Тебе надо отъесться на хорошей пенджабской пище и набраться сил на свежем горном воздухе после здешней жары и духоты. Хай май, как бы мне хотелось поехать с тобой!

– Мне бы тоже этого хотелось, – горячо сказал Махду.

Но больше он не возражал, так как тоже надеялся, что срок ссылки Аша подходит к концу и он вот-вот получит приказ вернуться в Мардан. Если учесть старания Гамильтона-сахиба и Бэтти-сахиба, защищающих его интересы и настаивающих на его скорейшем восстановлении в полку, день этот определенно не за горами, а в таком случае ему, Махду, вообще не придется возвращаться в этот дрянной городишко.

Он уехал десятого февраля, в обществе одного из саисов, чья родная деревня находилась недалеко от Равалпинди, и Аш проводил его до железнодорожной станции. Он стоял на полной народа платформе, глядя вслед медленно отходящему поезду, раздираемый противоречивыми чувствами. С одной стороны, он жалел, что старик уезжает: ему будет не хватать ироничных советов и вечерних разговоров, приправленных сплетнями и сопровождаемых знакомым бульканьем кальяна. С другой стороны, он не мог отрицать, что даже рад ненадолго избавиться от неусыпного надзора. Махду явно знал или подозревал многое и начинал слишком ясно показывать это, тем самым действуя на нервы. Временная разлука пойдет на пользу им обоим, и, несомненно, переезд в Гуджарат, отвращение к этой стране и неприязнь к местным жителям пагубно сказались на здоровье и настроении старика. Но все равно…

Аш смотрел вслед поезду, исчезающему вдали, и даже когда последний клуб дыма расплылся и бесследно рассеялся, он еще долго стоял, устремив взгляд вдаль и вспоминая первую встречу с Махду, Ала Яром и полковником Андерсоном, сообща взявшими его под свое крыло и проявившими доброту к нему, сбитому с толку маленькому мальчику, который называл, считал и чувствовал себя Ашоком и был не в силах поверить, что в действительности он ангрези с непроизносимым именем и что его везут в чужую страну, чтобы там из него сделали «сахиба» незнакомые люди, которые являются родственниками его отца.

Вспоминая тот день, он видел мысленным взором лица и фигуры трех этих мужчин так ясно, словно они во плоти стояли перед ним на платформе: полковник Андерсон и Ала Яр, ныне покойные, и Махду, по-прежнему очень даже живой, которого он всего несколько минут назад посадил на поезд и помахал рукой, когда почтовый «Бомбей – Барода» отъехал от станции. Однако с лицами у них было что-то не так, и в следующий миг Аш сообразил, что именно. Он видел Махду не таким, каким он стал сейчас, – седым, сморщенным и усохшим вдвое против прежнего, – но таким, каким он был, когда полковник Андерсон и Ала Яр были живы и все трое мужчин казались высокими, сильными и несколько крупнее, чем в натуральную величину. Такое впечатление, будто Махду неким образом присоединился к ним и стал частью прошлого… что, конечно же, нелепо.

Гул Баз, приехавший с ними на станцию, деликатно кашлянул, давая понять, что время идет, и Аш вышел из задумчивости, резко повернулся кругом и быстро зашагал по платформе во двор, где ждала тонга, чтобы отвезти их обратно в бунгало.

Часть 6

ДЖУЛИ

36

Пожалуй, Махду повезло, что он уехал. Его тревога за Аша значительно возросла бы, присутствуй он в военном городке двумя днями позже, когда в бунгало Аша прибыл нежданный гость.

В тот день полк выходил на учения, и Аш, вернувшись через час после заката, обнаружил в тени у ворот наемную тонгу и Гул База, поджидающего на ступеньках веранды с докладом о посетителе.

– Это хаким из Каридкота, – сказал Гул Баз. – Хаким рао-сахиба, Гобинд Дасс. Он ждет в доме.

Да, это действительно был Гобинд. Но внезапный приступ ужаса, от которого у Аша замерло сердце, когда он услышал имя врача, разом прошел при виде гостя. Аш увидел перед собой не вестника, присланного сообщить дурную весть, что Джули больна, или при смерти, или просто терпит жестокое обращение со стороны мужа. Гобинд был по обыкновению элегантен, спокоен и благодушен; он объяснил, что направляется в Бхитхор по настоятельной просьбе Шушилы-рани, которая беспокоится о здоровье своего супруга и не доверяет личному врачу раны, престарелому господину семидесяти восьми лет от роду, чьи методы, утверждает она, устарели на несколько веков.

– А поскольку сама рани наконец понесла и сейчас должна быть избавлена от лишних волнений, – сказал Гобинд, – мой господин рао-сахиб не счел возможным отказать ей в просьбе. Посему я направляюсь в Бхитхор, хотя не знаю, смогу ли я помочь и позволят ли мне помочь: вряд ли собственные хакимы раны примут с распростертыми объятиями чужака, приглашенного лечить их пациента.

– Так значит, он серьезно болен? – спросил Аш с надеждой.

Гобинд пожал плечами и выразительно развел руками.

– Понятия не имею. Вы же знаете Шушилу-рани. Она вечно поднимает шум из-за самой незначительной болячки или малейшего неудобства и, скорее всего, сейчас делает то же самое. Тем не менее меня послали посмотреть, чем я могу помочь, и наказали оставаться в Бхитхоре, пока нужда в моих услугах не отпадет.

В сопровождении всего одного слуги, толстого, туповатого с виду мужлана по имени Манилал, Гобинд добрался до Бомбея, а оттуда двинулся к месту назначения через Бароду и Ахмадабад.

– Рао-сахиб знает, что вас перевели сюда, и велел мне поехать этим путем, сказав, что его племянницы рани будут рады услышать новости о вас, а вы, в свою очередь, пожелаете узнать новости о ваших каридкотских друзьях. Вот письма: рао-сахиб не доверяет общественной почте, а посему доверил послания мне, строго-настрого наказав отдать их лично в руки вам, и никому другому… что я и делаю.