Индийская принцесса
Шрифт:
Но из гробницы не доносилось никаких звуков движения, и Аш, войдя внутрь и никого там не обнаружив, похолодел от ужаса, но в следующий миг услышал над головой тихий шорох, вскинул глаза и увидел, что Анджули не сбежала. Она поднялась по лестнице в толще стены и теперь стояла наверху – темный силуэт на фоне неба – и пристально смотрела на горные гряды, вздымающиеся на северном горизонте. По выражению ее лица Аш понял, что она думает не о княжестве, лежащем за ними, и не о любимой маленькой сестре, умершей там, но о других горах – о настоящих горах, о могучих Гималаях с бескрайними лесами и сверкающими снежными пиками, которые высоко возносятся к хрустальному небу севера.
Он не произвел ни малейшего шума, но Анджули быстро повернулась и посмотрела на него, и он снова остро осознал, какой урон нанес ей Бхитхор.
Девушка, которую он знал и любил, чей образ носил в сердце долгих три года, исчезла, и на ее месте была незнакомка. Худая, изможденная женщина с огромными безумными глазами и поразительной белой прядью в черных волосах – она выглядела так, будто вынесла жестокие пытки, голод и долго просидела в тюрьме, лишенная солнечного света и свежего воздуха. В ней чувствовалось еще что-то, не поддающееся точному определению. Странная опустошенность. Безжизненность. Несчастье и горе не сломили Анджули, но оглушили до полного бесчувствия.
Аш сознавал также, что чувства в нем остыли. Он по-прежнему любил ее: это была Джули, и он не мог перестать любить ее, как не мог перестать дышать. Но сейчас, когда они смотрели друг на друга, он видел не только ее лицо, но и лица трех мужчин – Сарджи, Гобинда и Манилала, которые пожертвовали своей жизнью, чтобы они могли бежать вместе. Трагедия этих смертей была открытой раной в душе Аша, и любовь казалась мелочью по сравнению со страшной жертвой, истребованной с его друзей.
Он нашел лестницу в стене, поднялся по ней и встал рядом с Джули на плоской полосе крыши вокруг рухнувшего купола. Заросли колючих деревьев, кустов и высокой травы, окружающие гробницу, были полны теней, и в самой гробнице царил мрак, но здесь, наверху, предзакатное солнце ярко сияло среди верхушек деревьев, и равнина нежилась в насыщенном пылью золотом свете индийского вечера. Каждый прутик, камень, травинка отбрасывали длинную синюю тень. Скоро голуби и попугаи вернутся в свои гнезда, и на землю спустятся сумерки, принеся с собой звезды и очередную ночь. Завтра – или послезавтра – возвратится Букта, а потом начнется ложь…
Анджули вернулась к созерцанию гор на далеком горизонте. Аш постоял немного, потом протянул руку и дотронулся до девушки, но она вздрогнула, отпрянула назад и вскинула ладони, словно собираясь оттолкнуть его. Он отдернул руку, уставился на Джули, нахмурив брови, и резко сказал:
– Что, по-твоему, я собирался сделать? Ты же не думаешь, что я обижу тебя. Или… или ты разлюбила меня? Нет, не отворачивайся. – Он крепко схватил ее за запястья, не давая вырваться. – Посмотри на меня, Джули. Скажи мне правду. Ты меня разлюбила?
– Я пыталась, – печально прошептала Анджули. – Но… но, похоже, я ничего не могу с собой поделать.
В голосе ее звучало такое отчаяние, словно она признавалась в каком-нибудь физическом изъяне вроде слепоты, который нельзя ни исцелить, ни игнорировать и с которым надо смириться и научиться жить. Но это не поразило Аша, ибо он сам испытывал такие же чувства.
Он знал: их любовь не прошла и никогда не пройдет, но сейчас она временно угасла под тяжким, удушающим грузом вины и ужаса, и, пока они не избавятся от него и не смогут дышать свобод но, у них не появится желания открыто демонстрировать свои чувства. Это вернется. Однако в настоящий момент они оба в известном смысле чужие друг другу, потому что не одна только Анджули изменилась. Столько воды утекло с тех пор, как они расстались, что, даже если бы встреча произошла при более счастливых обстоятельствах, они вряд ли оказались бы в силах мгновенно восстановить прежние отношения. Но время работает на них – все время в мире. Они прошли через самые страшные испытания, и они снова вместе… Остальное может подождать.
Он поднес к лицу руки Анджули, легко поцеловал одну и другую и, отпустив, сказал:
– Это все, что я хотел знать. Теперь, когда я знаю это, я знаю и другое: пока мы вместе, нам не страшны никакие невзгоды. Как только ты станешь моей женой…
– Твоей женой?..
– А как иначе? Ты же не думаешь, что я соглашусь потерять тебя во второй раз?
– Тебе никогда не позволят жениться на мне, – сказала Анджули с обреченностью в голосе.
– Бхитхорцы? Они не посмеют и пикнуть!
– Нет, твои соотечественники… и мои тоже.
– Ты имеешь в виду, они попытаются помешать нам. Но это не их дело. Это касается только нас: тебя и меня. Кроме того, разве твой дед не женился на индийской принцессе, хотя был иностранцем и иноверцем?
Анджули вздохнула и снова потрясла головой.
– Да. Но в те дни ваш радж еще не обрел всю полноту власти. На троне в Дели тогда сидел Могол, а Пенджабом правил Ранджит Сингх. К тому же мой дед был великим воином, который взял мою бабушку без спросу, в качестве военного трофея, когда разбил в бою войско бабушкиного отца. Мне рассказывали, что она ушла к нему по доброй воле, ибо они полюбили друг друга. Но времена изменились, и в наши дни такое невозможно.
– Такое случится сейчас, любовь моя. Никто не сможет запретить мне жениться на тебе. Ты уже не девственна, а потому тебя будут только рады сбыть с рук повыгоднее. И никто не запретит мне жениться на тебе.
Но Анджули осталась при своем мнении. Она считала невозможным любой религиозно узаконенный брак между представителями столь разных вероисповеданий, в том числе и в своем случае. Она вообще не видела причин для какого-либо узаконивания их отношений, потому что с радостью согласилась бы до конца жизни прожить с Ашоком, связанная с ним лишь узами любви, и никакая церемония, проведенная жрецом или мировым судьей, вкупе с документами, подтверждающими факт заключения брака, ничего не изменила бы для нее. Анджули уже принимала участие в одной такой церемонии, однако не стала женой ни в каком смысле, кроме сугубо юридического, – собственность раны, презренная собственность, на которую он после свадьбы ни разу не соизволил даже взглянуть. Если бы не Ашок, она по-прежнему оставалась бы девственницей. Он и так уже был ее мужем, которому она отдалась не только телом, но и сердцем и душой и который мог распоряжаться ими, как пожелает. Так разве есть у них необходимость в пустых фразах, не имеющих значения ни для одного из них? Или в бумажках, которые сама она даже не сумеет прочесть? Помимо того…
Отвернувшись от Аша, Анджули устремила взгляд на закатное солнце, окрашивающее верхушки деревьев в ярко-золотой цвет, и промолвила приглушенным голосом, словно обращаясь к самой себе:
– В Бхитхоре у меня было прозвище. Там меня называли… полукровкой.
Аш непроизвольно кивнул, и она, бросив на него взгляд через плечо, сказала без удивления:
– Да, я должна была догадаться, что ты знаешь. – Анджули снова отвернулась. – Даже нотч никогда не называла меня так. Она не осмеливалась, пока отец был жив, а когда он умер и она попыталась дразнить меня полукровкой, Нанду в гневе накинулся на нее. Полагаю, это уязвляло его гордость: он приходился мне сводным братом и потому не желал, чтобы меня так называли. Но в Бхитхоре это прозвище бросали мне в лицо каждый день, и жрецы не разрешали мне входить в храм Лакшми, расположенный в саду занана, где совершают молитвы жены и наложницы…
Голос ее упал до шепота и пресекся, и Аш ласково сказал:
– Больше тебе не нужно беспокоиться о таких вещах, ларла. Выброси их из головы и забудь навсегда. С этим покончено.
– Да, с этим покончено. И мне, полукровке, не нужно беспокоиться о том, что скажут или сделают мои соплеменники или мои жрецы, – похоже, у меня нет ни первых, ни вторых. Отныне и впредь я буду просто полукровкой, женщиной без семьи и родины… для которой единственным богом является ее муж.
– Законный муж, – упрямо уточнил Аш.