Индийская страсть
Шрифт:
— У нее ожоги по всему телу, — пояснила медсестра — Мы все думали, что эта женщина не выживет, но она постепенно выкарабкивается, хотя испытывает сильные боли.
— Я хочу перевезти ее в госпиталь Лахора, — сказала Анита
— Ее не примут. Она индианка.
— Мы сами позаботимся, чтобы ее приняли, — вмешалась в разговор Биби.
Белое здание в Лахоре, в котором располагался английский госпиталь, напоминало большую колониальную виллу. Это было самое близкое место для лечения тяжелых случаев. Биби со всей своей энергией и решительностью убедила монашек принять Далиму. Да, эта женщина не европейка, говорила Биби, но она работала на махараджу
В течение нескольких недель Анита и Биби почти каждый день навещали Далиму, пока та не пришла в сознание. Первое слово, которое она произнесла, было имя ее дочери.
— Ни о чем не беспокойся. Когда ты поправишься, мы заберем девочку, — заверила ее Анита.
Но Далима плакала, плакала безутешно. Слезы просачивались сквозь повязки на ее лице, обезображенном ожогами. Она никогда не станет такой, как прежде, поскольку шестьдесят процентов ее тела было обожжено. Зато она осталась жива, а это для нее самое главное.
Постепенно, во время коротких разговоров с Далимой, подтвердилось то, о чем говорила Биби. Пожар не был случайным, его подстроили. История тянулась уже давно. И началась она с разговоров, предшествовавших свадьбе, когда отец Далимы, один из самых бедных крестьян в деревне, пообещал приданое, которое он потом не смог отдать. Несколько раз свекор и зятья Далимы угрожали ей, требуя, чтобы ее отец отдал сполна приданое. Когда будут обещанные две коровы и две козы? А латунные блюда, а медные ведра? Муж Далимы, подстрекаемый семьей, напоминал об этом много раз, и особенно жестко в тех случаях, когда хотел навязать жене свою волю. Во время самых жарких споров доходило до того, что он угрожал выгнать Далиму и отобрать у нее дочь. Жизнь в собственном доме стала для бедной Далимы настоящим адом, поэтому ей так нравилось оставаться во дворце. Анита, к сожалению, ни о чем не догадывалась.
— Почему ты никогда не рассказывала об этом? Я бы купила тебе две коровы и две козы, и они оставили бы тебя в покое…
— Нет, мадам. У моего мужа было достаточно денег. Его семья хотела избавиться от меня по другой причине… Они собирались женить его на дочери марвари, поэтому старались сделать мою жизнь невыносимой… чтобы я исчезла.
Далима была препятствием на пути к обогащению этих корыстных людей. Деньги, которые она зарабатывала у Аниты, не могли компенсировать то, что они имели бы, женив сына на другой девушке. Ей не повезло, она попала в семью без принципов и чести. Анита, намереваясь заставить виновных предстать перед правосудием, сказала об этом махарадже и сразу же поссорилась с ним, вступив в спор.
— Нет доказательств, — говорил ей махараджа. — Кроме того, лучше не вмешиваться во внутренние дела общины. Индусы сами разберутся между собой, как, впрочем, и мусульмане. В каждой общине свои законы.
— Тогда зачем нужен суд в Капуртале?
Махараджа ввел юридическую систему, подобную той, которая действовала в Британской Индии, с двумя судьями, подготовленными в Indian Civil Service, где формировалась административная элита. Суд разрешал конфликты по неоплаченным долгам, размежеванию земель, наследству, кражам и т. д. Уголовные преступления практически не рассматривались, и принц Капурталы никогда не использовал свое исключительное право, которое англичане предоставили ему в 1902 году в части применения смертной казни.
— Такие случаи, как с Далимой, рассматриваются старейшинами деревень, панчаятами. И лучше, чтобы так и было.
— Там их никто не осудит, потому что семья мужа самая богатая в деревне и держит всех в страхе.
— Для того чтобы отправить дело в суд, необходимо, чтобы дело было прозрачным, с заявлением в полицию, с какими-нибудь уликами… А тут ничего подобного нет!
— Как в случае с судьей Фальстафом… Я так смеялась над уликами!
Намек Аниты задел махараджу. Речь шла о бывшем судье Капурталы, англичанине по имени Фальстаф, человеке строгом, ставшем известным при рассмотрении дела одного мусульманина, утверждавшего, что он женился на сикхской женщине и что у него было даже несколько сыновей от нее. Аргументы мусульманина основывались на том, что она перешла в ислам и в знак своего перехода обрила себе все тело, что было запрещено сикхской религией. Адвокат мужа представил помещенную в конверт улику, которую он считал неоспоримой. Нисколько не сомневаясь в своей правоте, он положил на стол судьи конверт, в котором находился лобковый волос женщины. «Уберите это отсюда!» — закричал возмущенный судья. Благодаря этому анекдоту суд Капурталы прославился на всю Индию. Что касается махараджи, то случай в суде ударил по его самолюбию.
— Мне кажется возмутительным с твоей стороны насмехаться над правосудием нашего государства. Высмеивая его, ты высмеиваешь меня.
— Прости, топ cheri. Но меня выводит из себя история с Далимой.
— А ты успокойся и забудь о ней. Это лучшее, что ты можешь сделать.
Анита помолчала, а потом, глубоко вдохнув, возобновила атаку.
— Могу я сказать, чтобы Далима подала иск?
— Не делай этого, — тоном, не допускающим возражений, ответил Джагатджит. — Государство от этого ничего не выиграет. И ты, кстати, тоже.
— Выиграет правосудие!
— Анита, мы живем в государстве, где есть три общины. Мы, сикхи, находимся в меньшинстве и управляем более чем половиной мусульманского населения и индусами, составляющими пятую часть. Мы заинтересованы в том, чтобы не вызывать трений, чтобы в обществе царили гармония и мир. Сохранять равновесие гораздо важнее, чем восстанавливать справедливость в таком неясном случае, как с Далимой. Поэтому последуй моему совету: забери свою служанку, а об остальном забудь.
Настаивать было бесполезно. Урок, полученный Анитой в споре е махараджей, был очевиден: справедливость — роскошь, доступная очень немногим. Испанка знала, что помимо нестерпимой боли от гнойных ран, шрамов и оголившихся нервов, помимо одиночества в госпитале и отчаяния от осознания, что ты калека, Далиму мучили горькие мысли о судьбе ее малышки, которая была на год старше маленького Аджита. Больше всего несчастная женщина страдала от того, что не видела свою дочурку. Ее даже не надо было спрашивать об этом — все было ясно. Дежа без движения, вперив взгляд в лопасти вентилятора, висящего на потолке, Далима думала только о своей девочке. Хорошо ли ее кормят? Ласково ли с ней обращаются? И самое главное, когда же она снова увидит ее? Когда она сможет прижать дочку к себе? Моральные страдания Дадимы были более тяжкими, чем физические.
Анита догадывалась об этом и была настроена помогать служанке до конца. Она знала, что без поддержки мужа никогда не сможет добиться правосудия над обидчиками, но считала, что, по крайней мере, ей следует попытаться отобрать у них малышку и отдать ее матери. Однако Анита понимала, что должна сделать это без скандала и так, чтобы махараджа, раздраженный ее заявлениями по делу Далимы, ничего не узнал.
Вновь появилась Биби, которая, как всегда, была готова прийти на помощь. Но что делать? Отправиться опять в деревню, ссориться с семьей и силой увезти от них ребенка? Этот способ не годился.