Индоевропейский язык и индоевропейцы. Часть 1
Шрифт:
Барон задумался, начал перечислять свою боевую ладонь. Фамилии совершенно ничего не говорили, пока не торкнуло:
— Еще денщиком Яшка служил, с фамилией смешной — Ястребженский.
Вряд ли в столице другие Яшки с такой фамилией и по возрасту подходящие.
— Не Яков Петрович случаем?
— Да какой из него Петрович, Яшка и есть. Потешались мы над ним знатно. То ночью рожу сажей вымажем, то носки подожжем. А один раз…
— Теперь этот Яков Петрович — столичный барон. На него целый квартал мастеровых работает, — перебил я, — А характерами вы похожи. Он с женами и детьми почти как
Папаша скривился, сказал капризно:
— Тогда не лучший вариант это, если этот Яшка обиду затаил, то вдруг сейчас поквитаться захочет. Он так смешно глазами сверкал, когда мы его за ноги подвешивали и подтяжками по жопе. А ты его откуда знаешь?
— Да я его сыну пальцами глаза выдавил, — поделился я скромно, — Так и познакомились.
— Тогда точно вариант не лучший, проще сразу сдаться, провались оно с нерадивым.
— Не лучший, — согласился я, прикладывая ладонь к уху, — Но другого у нас нет…
Яков Петрович очень удивился моей просьбе, а узнав кто родитель мой, вообще выпал в осадок, забросал вопросами:
— Тот самый Скотинин, с которым в корпусе? Да не может быть! И что, говоришь, прямо не помнит ничего? И он тоже барон? А усадьбу его враги сожгли?
— Приютите на несколько дней, — выдохнул я, — Пока со знающими людьми не разберусь, что приключилось и кто под нас копает.
Договорился, что пришлет экипаж в назначенное место. В голосе Якова засквозила такая неприкрытая радость и злорадство, что судьба папаши начала вызывать опасения. Ничего, легкая встряска ему не повредит.
Дальше гримировали барона, отвлекали око, для чего Чижику пришлось вызвать мадам Незабудку, громко возмущаться и бить посуду.
— Это что за обслуживание такое? Я правая рука самого профессора Мо-морти, а ты мне чего, мало того, что девок вчерашних, так и с мордами кислыми. Сиськами вислыми. Койки скрипят, клопы всю задницу искусали. Захочу, вообще прикрою всю вашу… Давай свежих веди, штук семь и выпить налей.
Под шумок вывели барона, усадили в телегу и отправили. Теоретически можно к лорду-инквизору обратиться, то, что с бароном произошло, однозначно незаконно. Папаша сторона пострадавшая, с другой стороны, тоже замешан в чем-то. Опасно силовую контору впутывать. Единственный кто сейчас может свет пролить — это куратор. Птомант вроде не слабый, со знаниями и связями. Тем более сейчас к нему пора.
…
Университет встретил как родного, то есть никак. Никому никакого дела нет, идет себе Боря по коридору, рассекает ручьи и реки студентов, спешащих по своим делам. Ни одного курсом старше первого. Незамутненному счастью еще три дня.
Записался на музыкальный факультет, решительно и окончательно, без всяких пробных уроков. Музыка мне точно нужна, как для будущего целителя. Отсидел короткую лекцию, долговязый молодой преподаватель распинался про величие гениальнейшего композитора древности — Амадей Людвига Себастьяновича. В конце присел за клавесин и выдал незамысловатую польку.
Занятия с завтрашнего дня ладонями по пять человек. Меня записали к паре тощих девиц и косоглазому пацану, вздрагивающему от любого громкого звука. Аркадий Жуков сам записался, только мою рожу увидел. Ничего так не сближает, как совместные переломы нижних конечностей.
Между прочим, весь набор в белоснежных целительских мантиях. Один я как ворона в павлиньих перьях. Выходит, что м в столице не популярна. Грубая функциональность — только для лекарей.
До конца месяца надо освоить нотную грамоту, выучить одну гамму и короткое произведение двумя руками. Это чтобы не вылететь. Участие в конкурсах приветствуется. Соревнование между ладонями тоже. Про другие соревнования — между потоками или не приведи Вечный ученик — между университетами, можно забыть. Ибо такой тупой и бездарной группы у него отродясь не было.
Успел подкараулить окончания занятий у мастеров слова. Перекинулся парой слов с Игорем, у которого это самое опубликованное слово есть. Очень напомнил он мне классических айтишников, длинными патлами, растянутым свитером и особым затравленным взглядом. Я ничего не обещал, не навязывался, просто слегка намекнул, что есть идея нового слова. Настолько крутейшего, что обязательно выстрелил и кучу денег принесет. Материал посеян, пусть вызревает.
Как мог оттягивал посещение куратора. Просто вопит пятая точка, что сую голову не туда, откуда ее достать получится. Кричит интуиция, завывает, что надо не просто бежать, а сверкать пятками со сверхзвуковой скоростью. В итоге прибыл на свой факультет в аккурат под окончание последнего урока.
…
В противоположность вчерашнему, новая дорога была наверх, в башню, которую снаружи почему-то не видно. Столько ступеней с поворотами, что голова закружилась, а дыхание слетело. Только на морально-волевых удалось не прилечь прямо на пол, и не распластаться медузой. Хотя лечение матушки Александры сказывается, дыхалка намного сильнее стала и колени не скрипят.
В центре Светлой круглой комнаты, куда мы-таки добрались, возвышался постамент, накрытый белой тканью. Пусть меня не Боря зовут, если там не очередной труп. Контуры интересные. Понятно, что меня не картинки пригласили рассматривать.
От постамента несло холодом. И не в переносном смысле. Возвышение напоминало массивную глыбу льда. Тело наполовину вморожено, воздух в комнате значительно ниже ноля.
Куратор долго топтался на месте, прежде чем начал, заикаясь и с трудом подбирая слова:
— Это, это не просто. И то, что нужно сделать. Не только понять, что случилось. Как? Нужно больше. Ты сам все поймешь, что нужно понять, почувствовать. Есть вещи, полностью закрытые от птомантов, понимаешь? Скрыта самая суть. Ни один птомант не может, не видит. Может ты сможешь, что-то. Теми методами что тебе известны, тем, что я видел вчера или с крысой.
И к чему блеять, как школьница на первом свидании.
— Инструменты, я говорил, что это очень важно, — перебил я. Тут не видно шкафов, в которых можно порыться.
Не заметил куратор моего пассажа, в свои мысли погружен по самые помидоры.
— Все, повторяю, все, что ты увидишь в этой комнате, должно остаться здесь. Навсегда, навечно, — прошипел преподаватель и раскрыл небольшую книжицу.
— Положи ладонь на печать неразглашения. Придави. Если хоть одно слово о том, к чему ты сегодня прикоснешься, сорвется с твоих губ, твои глаза лопнут от крови, язык почернеет и отвалится. Милость выжжет тебя изнутри и черви…