Шрифт:
— Святой отец!? — хрип, боль. — Святой… отец!!..
— Да, сын мой? — высокий, в чёрной рясе, остановился, наступив на скользкие кишки.
— Я… я умираю?!! — тело, истыканное стрелами; живот опять же…
Внимательный взгляд — у-у… Смирено:
— Мы — лишь гости в этом мире, сын мой… гости, все, не боле…
Зубчатая стена, дождь смолы и град обтёсанных камней брусчатки. И цирюльник с мясником, бородатые вечно пьяные
— Святой отец!..
— Да, сын мой?
— Я… я много грешил, святой отец… Я… я умираю, да? умираю?
— Мы лишь… э-э… Покайся, сын мой, покайся…
Ложка требюше зачерпнула дубовую бочку и хлестнула небо горючей смесью. Дым., огонь, стоны. Крики, ярость и лязг зазубренной стали. Kyrie Eleison!
— Я… я много грешил, святой отец…
Колени хрустнули. Пальцы — длинные, сухие — размяли чётки:
— Подробнее, сын мой, подробнее.
— Я… насиловал и убивал… и… прелюбодействовал…
— Насиловал? Это хорошо… Хорошо, что ты не утаиваешь своих прегрешений.
— Да, насиловал… много, много!.. первую… там… красивая… В Антиохии…
— Ты воевал в Святой Земле, сын мой?! Освобождал Гроб Господень?!
— Да… Город… брали… Сначала в армии Готфрида Бульонского… А потом под знамёна… Он… И мы… нас резали, как свиней, отче… И шайка Тафура… И жрать нечего… И научил нас… он… Это он!..
— Кто, сын мой? Кто?! — качнулся чёрный клобук: к лицу, к губам, ближе. — …с-святой… Пётр… Пустынник. На муле… Я… грешил… отпустите…
— Как хочешь, сын мой, как хочешь… Благословен Бог Наш-ш… — Грязные обгрызенные ногти царапнули требник. — А гуся видал? И козу?
— Видал… Божью благодать… и гусь, и коза — впереди войска… И крест — сам собой… у меня, святой отец… у меня! — на лбу, святой отец!.. Рубец! Крест!
Трубят рога, колокольный звон. На стену замка вышел епископ: праздничные ризы, в руках копьё.
— Рубец! Крест! У меня!
— Крест наш-ш есть страх Господень… Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас. Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас. Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас. Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, аминь. Ещё? сын мой? Откройся мне, поведай, облегчи!
— Я… Нам нечего было жрать… есть… Святой… отец… И мы… мы спросили… А он: вокруг столько мяса… и должен ли христианин оставаться голодным, когда вокруг столько трупов неверных?..
— О чём ты, сын мой?
— Пётр. Он сказал… И мы… Мы жарили… и ели… и мы… И Пётр… он… говорил… отче… это он… Он! "Мясо турок… вкуснее… павлина под соусом"… Отче… Отче, это грех, отче?! Грех?!
— Не беспокойся, сын мой. Мясо неверных — всего лишь обедня. Угодная Господу, хе-хе, Нашему.
Смрад. Дыра в стене завалена тушами лошадей и ослов, коз и овец — не пройти. Отряд отчаянных головорезов, спрятавшись под щитами, обтянутыми сырой воловьей кожей подобрался к подножию башни — обитое железом бревно: и ра-раз! и два! — навались, ребята! Сверху хлынуло кипящее масло, воск и смола, и камни падают.
— Святой оо-а… я… ду-у… я… в рай… попаду… я?.. в ра-а-а?..
— В рай? А как же, сын мой, обязательно в рай. Куда ж ещё? Иже всем человеком хотяй спастися и в разум истины приити, не хотяй смерти грешному, но обращения и живота; и душу раба Твоего… Э-э… Как зовут тебя, сын мой?
Чётки? — нож, кривой. Кровь — хлынула, горло: от уха до уха — улыбка, счастливая: — …ы-ы-ы-кх-х!..
— Хорошее имя.
Высокий, в рясе, поднялся, суставы хрустнули в коленях. Ветерок, дымный, на миг приподнял клобук: обожённая серой Хапхана пасть цвета гнилого мяса, опарыши вместо зрачков.
Тварь облизнулась: вкусно, жирная spirit, откормленная — грязью, чёрной копотью. Крест? рубец? Гроб Господень? — да кто ж в молодости не заблуждался?! Кто глупостей не натворил?! Главное, вовремя покаяться, снять с души добро.
Кишки — скользкие; улыбка? — умиротворение!
Раздвоённым языком по дёснам: жи-и-ирная душ-ша!!
И теперь прощённая.
…поле боя. Стоны, боль — раненые. Грешники есть?! а?! — ага! — хе-хе, работы непочатый край! Всем помочь надо, успеть пока конкуренты не расстарались.
— В рай?.. А как же, дети мои, обязательно!! В рай, куда ж ещё?! Да, Аббадон?!! Да, Асмодей?! В рай!!!
08.04.2004 г.
PS: indulgentiae plenaria (лат.) — полное прощение.