Шрифт:
– Овцы подвержены странным заболеваниям, – вздохнул Рик. – Или, говоря иными словами, овцы подвержены многочисленным болезням, симптомы которых крайне схожи; животное попросту не может подняться, поэтому невозможно определить, насколько серьезно положение – вполне вероятно, что овца лишь подвернула ногу, как возможно и то, что животное прямо на ваших глазах умирает от столбняка. Моя овца как раз и погибла от столбняка.
Аким
Отсекая вершины небоскрёбов, искрил фиолетовым логотип UniRob; на грани восприятия мерцало в завитушках гипнослоганов нечто едва различимое, кажется, Mod.
Игнорируя гипно – фильтр по умолчанию, – двадцать восьмой пялился в засвеченное рекламой "небо". Что я делаю здесь, в аппендиксе маркетов? – с отчаянием думал он. Что?!
На сорок первом, как и в начале любой десятки, располагались: медкомплекс с изолятором для вирт-одержимых, франшиза полицейского участка и хозяйство рембригад.
Медкомплекс, пирамида ленивых копов, октаэдр ремпрофилактики и ТО. И муниципальные здания, неказистые, слепленные из песчаника и коралла. Аким, не выбирая, отправился бы в любое из них, даже в обезьянник к копам-нойиб. Куда угодно, лишь бы там имелся регенератор. Или аптечка с обезболивающим.
Неподалеку, экономя чужое время и кислород, регулировщик направлял людской конвейер, равнодушный ко всему, кроме директив начальства, целеустремленный, когда надо перевыполнить план на ноль три процента и апатичный вне офисов и нейроподключений. Взмах жезла, свисток, стоп машина, прыжок на месте, а вам направо. Если не туда и мимо, сменить полосу ой как непросто: топай до развилки. Вокруг столько маркетов, патинко и вирт-гаремов, что без регулировщика никак.
Подползти к тротуару Аким не пытался: затопчут, да и всё. Конвейер – штука глупая, смелет в муку и не поперхнется.
Какие же вы сволочи, думал Аким. И я, наверно, тоже.
За пятнадцать минут, проведенных у стены, он сорвал голос. Оказалось, ненавидеть людей легко.
А ты бы помог куску дефектной плоти, статус которого определяется быстрее, чем КЗ ошпарит мозги дроида? Теперь, когда инфопланта нет… Вон стоят, трое. Шакалы! Аким скривился и плюнул.
Два парня и девушка. Лицо красотки доступно похотливым взорам, голова не покрыта, лодыжки и плечи обнажены, в цепких пальцах бубен – костяной обруч обтянут истёртым джатексом. Парни молоды: бороды не отросли – куцые нити на подбородках и щеках. Тощие тела завёрнуты в кошмарные рубища из поливинилхлорида. Что-то напевая – слов не разобрать, – троица тыкала пальцами в двадцать восьмого.
Кто они? Чего хотят?!
– Что вам надо?! Что?!
Оборванцы танцевали под грюканье бубна.
– Помогите! Кто-нибудь!..
Ни намёка на сочувствие.
В однородной массе прохожих – креветочном пюре – мелькнул знакомый хиджаб, салатовый с золотой вышивкой-биосхемой. Из-под платка вывалилась кокетливая россыпь длинных, ниже поясницы, косичек, которые так приятно трогать, когда они ласкают плоский – ни грамма жира – живот, щекочут лицо и опадают на широкие мужские плечи.
– Малика! – просипел Аким, силясь подняться, и охнул от боли, прострелившей ногу. Малика, подруга дней и ночей, первая и единственная, не обернулась. Могла себе позволить: не шестерёнка механизма с энным уровнем дублирования – руководитель лаборатории по исследованию реликтовых видов, начинающий теорпрограммист, красавица с рейтингом двадцать пять. Такие не оборачиваются на невнятный оклик из-за спины – предосудительно. И даже если бы взглянула украдкой – не заметила: трудно проникнуть за грань восприятия.
– Малика! Стой, я сказал!! Малика!..
Миг – и зелёный комби затерялся в толпе быстрее, чем исчезает моноцикл, стартующий на ста двадцати в час. Боль не отпускала, жевала голень острыми зубами, и двадцать восьмой не выдержал: завыл, скребя шероховатый пластик тротуара.
– Будьте вы прокляты! Прокляты! – Древнее, запрещенное ругательство. Никто не повернул головы.
Как двадцать восьмой попал сюда? зачем?! В памяти провал – шахтой по добыче магмы.
Восстановить стёртые файлы, резервная копия воспоминаний. …парковка.
Чёрная капля скарабея, служебного мобиля: серия К передвигается по гигаполису на бронированных модифах. …салон отказывается впустить хозяина. Банальный сбой системы. И боль. Резкая, из ниоткуда. Аким падает на пластик стоянки. Боль дёргает руку, впивается в колено, рвёт пах. Брызжет кровь, мешаясь с графитной смазкой. Сама по себе поднимается нога – нет контроля! – протискивается в возникшие из пустоты захваты. Перед широко раскрытыми светофильтрами двадцать восьмого материализуется скальпель, акулий резец в обрамлении титана. Скользит по щеке, упирается в кадык: дёргаться не надо, смертельно опасно и бесполезно. Пленник сглатывает слюну, молчит.
Скальпель впивается в плоть. Анестезии нет, рот непроизвольно раскрывается, исторгая вопль… …и темнота. Из темноты – лицо. Вот откуда боль, вот кто виновен. Резец не парит в мареве, срыгнутом эйр-системой, но прихвачен к фалангам агрессора.
Аким вглядывается в лик врага, собирая во рту слюну, чтобы хоть как-то отплатить за унижение и боль. Враг – молодой парень, из тех, кого учителя называют дервишами: чёрные круги под глазами, морщины на лбу как шрамы, губы – сплошная язва. Дервиш, иначе не скажешь. Безумец-невидимка, в недозволенных медитациях и молитвах обретший способность растворяться в пространстве и "сгущать" тело где и когда вздумается.