Индустриальные новеллы
Шрифт:
Через год добился своего, и с тех пор уже никогда не расставался ни с этой первой мартеновской печью, ни с теми, что появились позже.
— Переломный толчок возраста, — сказал ему недавно врач.
Не случайно он взял в библиотеке книгу о Михаиле Васильевиче Нестерове. Большой художник знал Урал, называл его своей «суровой прекрасной родиной». В картине «Три старца» Нестеров увековечил уральское озеро Тургояк, где юный Трифонов не раз встречал с ружьем утреннюю зорьку.
Художник в семьдесят с лишним лет создал прекрасные портреты академика Павлова и скульптора В. И. Мухиной. А Мухина в шестьдесят лет создала многометровую скульптуру «Металлург». Скульптура экспонировалась на выставке
Он, Алексей Трифонов, не художник и не скульптор. Он самоучка в искусстве. Но у него есть сейчас время и силы заняться тем, что влекло с детства и жило в нем. Раз не может работать теперь у печей, будет рисовать тех, кто тридцать лет жил одной с ним жизнью, кто радовался и огорчался вместе с ним. Рисовать, как умеет.
Старому другу он писал письмо. Буквы склонялись влево, писать было непривычно, но продолжал: «Меня парализовало основательно. Правую сторону. Хожу с палочкой, только на прогулку. А вот с рукой хуже. Пока висит, мало движений. Ну, ничего, я решил писать и рисовать левой. Я уже не пионер, а трудовой пенсионер». Но все, что оставалось в нем здорового, деятельного, его разум и дух противились этому сознанию. И к вырвавшейся горькой строчке он приписал: «Это вовсе не беда, если множатся года… Вот пока еще пишу коряво — учусь. Так что наберись терпения для чтения…»
Правая рука его совсем не слушалась. Он стал тренировать левую, заставляя ее держать кисть и карандаш. А перед глазами возникали своя собственная жизнь, образы сталеваров, мастеров, судьба которых тесно переплелась с его судьбой. Они притягивали его, как мощный магнит. Лица их оживали в блеске кипящего металла.
Трифонов видел себя на шихтовом дворе. Обдирая руки об острые края старого железа, разделывал лом. А вот он выдалбливает спекшиеся пласты неостывшего шлака. Дымятся рукавицы, прожигают ладони, И откуда-то глухо доносится голос отца: «Лешка, не ищи дарового хлеба». Он не искал его. Он искал дорогу к мартену. Она была нелегкой, и все-таки увела его от чертежной доски сюда, в цех.
Скульптура В. Мухиной «Металлург».
В сорок первом году Трифонов был уже заместителем начальника первого мартеновского цеха. Печи шли трудно, работы было много, и он года три не отдыхал. Только изредка выезжал на рыбалку. В канун июня начальник цеха Павел Иванович Новолоцкий сказал: «Хватит. Поезжай на озеро, лови рыбу. Ты же заядлый рыбак». И тут же написал приказ: «Считать моего заместителя А. Г. Трифонова в отпуске с 23 июня». В понедельник — в отпуск, а в воскресенье, он, как всегда, пришел в цех. Когда диспетчер позвал его к телефону, он подумал, что это, наверно, жена предупредить хочет, что взяла билеты в кино. А она — растерянным голосом: «Ты слышал, война началась!»
Война отодвинула его отпуск на пять лет и вместила в эти пять лет целую жизнь. Вместо беззаботной рыбалки на озере была срочная тревожная командировка в Надеждинск. На станциях поезд долго стоял. Под крик и плач женщин отправляли солдат на фронт. Проехали родной Трифонову город Кыштым. И там он увидел в окне заплаканные, растерянно-хмурые лица. Город показался притихшим, незнакомым.
Вместе со старым мастером Михаилом Тимофеевичем Кащеевым Трифонов ехал изучать опыт надеждинских металлургов по наварке подин высокой стойкости, способных выстоять и тысячеградусную температуру, и особый химический состав броневой стали. Еще до командировки магнитогорцы сами приноровились на двух большегрузных печах варить броневой металл. В одной варили «полупродукт»,
…Теперь все воспоминания уводили его в цех. В желтом отблеске света он видел красивое гордое лицо сталевара Михаила Артамонова. Миша только что выдал первую броневую плавку. Она кипела, плавилась за один цикл по методу надеждинцев. Подина держала температуру броневой стали. Высокий, неуклюжий Кащеев схватил Артамонова за плечи и крепко потряс:
— Миша! Теперь и мы с тобой в атаке!
Карандаш, зажатый в левой руке Трифонова, неуверенно заскользил по бумаге. Утром жена Лидия Федоровна долго с недоверчивым удивлением рассматривала его наброски и бережно положила твердые, как картон, листы в папку.
С тех пор невидимая камера раскручивала перед Трифоновым кадры его жизни и жизни цеха.
Левая рука становилась все более послушной, а память все ярче высекала живые лица и теплые, трепещущие в отсветах плавок, краски. Ему хотелось, чтобы на его картинах был ощутим горячий воздух, потные, энергичные лица сталеваров.
Он любил солнечный свет мартеновских печей и злился, когда этого не замечали другие. Однажды в его цехе был такой случай. Задумали три сталевара — Мухамед Зинуров, Иван Семенов и Владимир Захаров — за счет хозяйской экономии материалов, качества стали, скоростных плавок дать за год миллион рублей экономии. А вслед за ними и другие потянулись. Зачастили в цех столичные корреспонденты. Приехали операторы кинохроники для съемок и потребовали раскрыть крышу.
— Им света мало! — горячился Трифонов. — Да у нас в каждой печи солнце сидит.
По его команде сталевары на всех печах подняли заслонки, как будто их выбило солнечным ударом. В печах солнце палило и плавило. Операторы ахнули и закрутили ручками.
Больше двадцати лет был Алексей Григорьевич начальником мартеновского цеха. Не только тонны стали, а человеческие судьбы переплавлялись на его глазах. Сталевар Михаил Артамонов стал после войны мастером, Героем Социалистического Труда. Мухамед Зинуров, Иван Семенов и Владимир Захаров — лауреатами Государственной премии. Старейшему машинисту завалочной машины Леониду Максимовичу Старусеву присвоили звание Почетного металлурга.
Когда Старусева провожали на отдых, Трифонов преподнес ему альбом собственных рисунков: картины из жизни цеха. И коротенькая к альбому надпись: «Тебе, друг дорогой, приношу в дар цех родной…» Теперь он спешил изобразить Старусева в рисунке.
Он рисовал сталеваров и в каждом стремился запечатлеть характерный жест руки, темные очки на козырьке кепки, усталые улыбки. Восстанавливая в памяти пережитое, Алексей Григорьевич мысленно со многими вел длительный задушевный разговор. Он любил этих людей, трудолюбов, хотя в горячую минуту им нередко доставалось от него. Кое-кого резко отчитывал, но приказов писать не любил. Часто действовал способом необычном в среде руководителей.
Как-то пожаловались ему на мастера водопроводных работ Андрея Ивановича — не меняет сгоревшую крышку на печи. «Вы, мол, сожгли, вы и меняйте». Трифонов зашел в будку к мастеру, не застал его и оставил на столе записку:
Тут хоть смейся, хоть кричи: Сгорела крышка на печи. Печь без крышки третий день, Заменить кому-то лень… Сил своих не пожалей, Ты, Иванович Андрей, Никого ты не вини, Возьми и крышку замени.