Инъекция страха

Щеголев Александр Геннадьевич

Монета. Предположим, намекая на взаимосвязь всего и вся в этом мире, Саша был прав. Откуда он мог что-то знать или о чем-то догадываться – тоже, кстати, вопрос, но не сейчас, позже. Итак, обстоятельства мартовской кражи таковы, что монету наверняка изъял кто-то из своих. Но у Зои, скажем, алиби – в то утро она возила дочь к логопеду Ефиму Марковичу на занятие. На самое-самое первое занятие! Вот ведь какое совпадение. Эти субботние визиты занимают практически весь день, причем, родителям невозможно куда-либо надолго отлучиться. Да и не было у Зои причин рот разевать на чужую собственность – абсолютно никаких причин, ведь с логопедом к тому времени уже договорились. Однако это не мешало свекрови глухо подозревать свою невестку… Далее – сама мать Андрея. Она как раз не любила бабу Улю, собственную свекровь, таким образом, монета не являлась для нее фамильной реликвией. Кроме того, она вечно озабочена отсутствием денег, до кретинизма, по мелочам. Это

мотив. И Зоя ее так же молчаливо подозревала, отвечая маразмом на маразм. Но на какую крупную покупку матери вдруг понадобились деньги? За прошедшие девять месяцев не было крупных покупок; сегодняшний унитаз, пожалуй, первая. Кроме того, не убила бы она человека из-за какого-то паршивого металлического кругляшка! Теперь отец… Для него, наоборот, привезенный из далекого Байрейта военный трофей всегда был святыней. Так не мог ли он припрятать драгоценность, почувствовав угрозу или придумав, что угроза существует, желая опередить потенциального похитителя? Чтобы ни у кого искушения не возникло. Припрятал и громогласно заявил, будто монета украдена… Нет, нет, нет! Кино, дурной детектив. Поздняя Агата Кристи… Патронажная сестра и подруга соседка – тоже близкие бабе Уле люди. Тоже знали о существовании серебряного талера, даже, наверное, видели его. У соседки, между прочим, есть сын – мужик не дурак, должен был понимать, что к чему. «Не дурак» – это ведь тоже достаточный мотив, чтобы присвоить чужое. Особенно, если уверен в том, что получишь много и сразу, причем с гарантией и без всякого риска. Чего уж проще: проследить, когда хозяева уйдут, войти в квартиру и взять. Замок-то на двери не менялся, только в марте родители спохватились, когда, собственно, уже поздно было. А еще раньше – чего проще! – купил безобидное лекарство и накормил им старушку, сделал доброе дело… Талер 17-го века, конечно, ценная вещь – одного серебра в нем сколько. Но какова эта ценность в денежном выражении? Вряд ли всерьез большая, сравнимая, например, с уникальными экземплярами почтовых марок. Андрей слабо разбирался в нумизматике (вовсе не разбирался, если честно), но что-то ни разу за свою жизнь он не слышал, как восторженные журналисты взахлеб кричат, мол, такая-то монета ушла на аукционе за фантастическую сумму с фантастическим количеством нулей. Про ордена слышал, про бриллианты слышал, про почтовые марки, а про монеты – никогда. Где-то, вероятно, хранятся действительно ценные экземпляры, в музеях и частных коллекциях миллионеров, но чтобы в шестнадцатиметровой квартирке на окраине нищего города… Сказки. Впрочем, нет сомнений, что в денежном выражении бабулина реликвия вполне способна потянуть на одну-две тысячи долларов – этого как раз и патронажная сестра, и ушлые соседи не могли не понимать. Достаточный стимул, согласитесь, чтобы в чужую квартиру забраться, а предварительно угробить бдительную хозяйку. Жаль, что так и не удалось монету нормально оценить. Сначала бабуля не позволяла, потом родители опоздали, сделали ворам подарок к женскому дню Восьмого марта…

– …Начинают принимать наркотики по-разному, – терпеливо бубнило радио. – Некоторые – сознательно, а многие – неосознанно, незаметно для себя, не отдавая себе отчета в опасности этого шага…

Андрей вынырнул из очередного омута воспоминаний. «Забавно…» – посмотрел он на циферблат часов и усмехнулся. Если кто-нибудь взял за труд и записал бы словами все, что он только что надумал-передумал, получилось бы, наверное, куча страниц. Хотя, на самом деле, времени прошло – десяток-другой мгновений.

Откровенно говоря, проблема смерти бабушки Ульяны была не самой актуальной в иерархии проблем. Визиты Саши также стояли особняком: их значимость подразумевалась как бы сама собой, но предпринять что-либо конкретное представлялось нереальным. Позвонить Сашиному начальству? А кто оно и где? Позвонить в дежурную часть КГБ – тьфу, АФБ, МБ, ФСК, ФСБ, – короче, сделать заявление? Так кто же поверит, что такие отборные золотохвостые рыбки водятся в этом сером аквариуме! Или они там все такие – с душевным вывертом, обусловленным подростковой сексуальной озабоченностью? О чем, собственно заявлять, если Андрею никто не угрожал – вот в чем комизм ситуации… Скучная мексиканская мелодрама растворилась в угрюмом русском триллере. И то, и другое оказалось с бандитско-кэгэбэшным душком. «Транзит-1», «Транзит-2», «Транзит-3» и далее – вплоть до «Транзита-666». «Когда же все это кончится? – вяло подумал Андрей, временно закрывая тему спецслужб. – Что же самое важное сегодня, сейчас?»

«Измена жены, – продолжил он вялую мысль. И удивился отсутствию душевного отклика. – Измена жены, – пожевал он губами непривычное словосочетание. – Наверное, это самое важное, если все остальное уже отброшено?»

– …Многие из этих людей в силу своего характера не способны преодолевать даже небольшие жизненные трудности… – неутомимо разбирало радио проблемы современных наркоманов.

Андрей отправился в большую комнату. Ноги сами выбрали, что в настоящий момент действительно самое важное.

Ему срочно понадобилась одна книга, стоявшая на стеллаже среди прочих, а именно – том медицинской энциклопедии, что на букву «О». Статья «Обморожение». «Сейчас выясним, – предвкушал он, – врешь ты нам или не врешь, придуриваешься ты или…» Что значит это «или», не успел он выяснить. Не позволили ему спокойно добраться до стеллажа.

Вихрь, хозяйничавший в квартире, послал телефонный звонок.

Голос в трубке представился капитаном Лариным, оперуполномоченным такого-то отделения милиции. Какого района? Того самого, где некий Ефим Маркович Школьников проживает. Знакомое это имя? Разумеется, знакомо. Ну что же, прекрасно, тогда не могли бы вы с вашей супругой приехать в отделение – просто побеседовать, не волнуйтесь – скажем, завтра утром… Вежливый капитан попался, не приказывал, а просил, стеснялся, понимал, что причиняет людям беспокойство. Однако собеседник не оценил вежливости, несвойственной казенному человеку, и возмутился. Какое отношение Андрей имеет к господину Школьникову и почему, собственно, он должен переться на Комендантский или куда там?! Так ведь «отношения» у них, кажется, вполне определенные? И разве можно остаться равнодушным к неприятностям врача, спасающего вашего ребенка? «Да просто побеседовать, – повторил капитан Ларин, – а что вас так обеспокоило?» Просто побеседовать… Чудовищная в своем лицемерии фраза, не зря она нравится милиционерам и психиатрам. Неудачно выразишься, и беседа затянется на годы. Андрей уточнил, едва сдерживаясь, в качестве кого он вызван – свидетеля, подозреваемого или кого еще там? И вообще, объяснят ему наконец, что происходит! Конечно, объяснят. Достаточно приехать в отделение, которое, кстати, расположено по адресу…

– Никуда я не пойду, – психанул Андрей и бросил трубку.

Телефон не отпустил его от себя.

– Следователь напишет постановление о принудительном приводе, – пообещал оперуполномоченный, оказавшийся настырным малым. – Кому от этого будет хуже?

Зачем Андрей снял трубку, ведь знал заранее, кто звонит?! Снял, и пожалуйста, получите. «Будет еще хуже», хотя куда уж хуже… Однако стоп. Какой следователь, какое постановление, если уголовное дело не возбуждено?! Дела-то пока нет, правда? Уголовный розыск пока размышляет, как поизящнее отказать Шлеме, пардон, гражданину Школьникову, правда? Значит, никакого постановления не будет. (Андрей, к счастью, слегка ориентировался в милицейской кухне – досыта наелся прошедшей весной рассказами отца и матери.)

– Хорошо, убедили, – согласился оперуполномоченный, – я просто напишу рапорт начальству…

Тоже не слабая штука – рапорт. А вы думали? Строптивого собеседника поднимут рано утром, до рассвета, выведут в кальсонах на воздух, нежно усадят в машину и доставят прямо к столу капитана Ларина, который ради такого блюда специально не позавтракает. Как перспектива? Или другой вариант, более наглядный. Группа захвата нагрянет к собеседнику на работу, в Университет – полным комплектом, с собакой и с автоматами, чтобы профессорско-преподавательский состав покрепче этот день запомнил.

– Вообще-то я болен, на больничном, – звенящим от ярости голосом известил Андрей милицию. – У меня бронхит.

Осведомлена ли милиция, что такое бронхит? Если нет, пусть проконсультируются у своего эксперта. Тогда, возможно, поймут, что тревожить Политех бессмысленно, по крайней мере, в течении ближайших десяти дней. А ведь оперу дано десять дней, чтобы определиться: возбуждать «глухаря» или отказывать потерпевшему, не так ли? Можно только посочувствовать. Тем более, что несостоявшийся собеседник теперь ни за что и никому не откроет дверь, особенно рано утром – спасибо, кстати, за предупреждение… Гражданин капитан некоторое время размышлял. В наушнике потрескивало и похрустывало – то ли помехи шли, то ли зубы скрежетали.

– Так бы сразу и сказали, что болеете, – вздохнул он, смирясь с ситуацией. – Не возражаете, если я сам к вам заеду?

Хотя что тут возражать – пожалуйста. А супруга где? Супруга была во Пскове. Алиби, между прочим. Уже выехала, но еще не доехала. Ждем. Во сколько ожидается дома? Кто ж ее знает, с тещей у нас нет телефонной связи, в отличие от «такого-то» отделения милиции. Значит, договорились, да? Часика в четыре. В шестнадцать ноль-ноль. Возможно, сегодня – если машина в центр поедет. Когда супруга вернется, попросите ее, чтобы подождала, с ней обязательно поговорить нужно…

– А что все-таки случилось? – вспомнил Андрей.

Случилось, но ничего в этом интересного нет.

– Вы знаете, что на моей территории каждый час происходит кража? – зачем-то добавил капитан Ларин. – Я специально подсчитал.

Вот и все, до встречи.

Андрей постоял на кухне, восстанавливая в памяти, что он собирался делать до телефонного звонка. «Выпить бы», – тоскливо подумал он. Однако радио вполне резонно заметило:

– Наркомания – болезнь души, может быть, в большей степени, чем болезнь тела. Особенность болезни в том, что никто из наркоманов больным себя не считает – как, впрочем, и каждый из алкоголиков…