Инес души моей

Альенде Исабель

— Нам нужны солдаты для войны на юге и семьи, чтобы заселить остальную территорию, а Перу игнорирует просьбы моих посланников, — сказал мне Педро однажды ночью, скрывая настоящие мотивы готовящейся поездки.

— Неужели ты сам собрался ехать? Предупреждаю: стоит тебе отлучиться хоть на один день, как на город начнут обрушиваться несчастья. Ты ведь прекрасно знаешь настроения твоего друга де ла Оса, — сказала я, просто чтобы что-нибудь сказать, но Педро, хоть я об этом и не знала, уже принял решение.

— Вместо себя я оставлю Вильягру. У него твердая рука.

— И чем ты собираешься соблазнять людей в Перу, чтобы они переезжали в Чили? Не все же такие идеалисты, как ты, Педро. Люди гораздо больше стремятся к богатству, чем к славе.

— Я придумаю, как это сделать.

Это была лично его идея, я к ней не имела никакого отношения. Под звуки барабанов и литавр Педро объявил жителям города, что он снаряжает корабль в Перу и те, кто желает уехать и увезти свое золото, могут это сделать. Это несказанно обрадовало людей, и целыми

неделями в Сантьяго говорили только об этом. Уехать! Вернуться в Испанию с деньгами! Вернуться богатым — это была мечта всякого, кто покидал старый континент и отправлялся в Америку. Однако когда пришло время составлять списки пассажиров, только шестнадцать колонистов пожелали воспользоваться этой возможностью. Они продали свое имущество по бросовой цене, упаковали вещи, собрали все свое золото и приготовились к отправлению. Среди путешественников, которые поехали караваном к порту, был и мой наставник Гонсалес де Мармолехо. Ему в ту пору было уже больше шестидесяти лет, и он каким-то непостижимым образом ухитрился на службе Господу сколотить очень приличное состояние. Кроме того, там была сеньора Диас, испанская «дама», которая приехала в Чили на корабле года за два до того. Дамского в ней было мало: мы знали, что это переодетый в женское платье мужчина. «Шарики и пиписька у этой доньи между ножек, да», — рассказала мне Каталина. «Что это ты выдумываешь! Зачем мужчине понадобилось переодеваться женщиной?» — поначалу не поверила я. «Зачем, сеньорай? Чтобы вытягивать денежки у других мужчин, не иначе…» — объяснила Каталина. Но все, хватит сплетничать.

В назначенный день путешественники поднялись на борт корабля и разместили свои надежно запертые сундуки с золотом в указанных им каютах. Тут на берегу появились Вальдивия и другие капитаны в сопровождении множества слуг, чтобы устроить отплывающим прощальный обед: там были изысканные рыбные блюда, только что выловленные моллюски и вина из собственного погреба губернатора. На песке в качестве скатертей разложили шерстяные покрывала, путешественники отобедали по-королевски и пустились всхлипывать и говорить восторженные речи, особенно «дама с шариками между ног», которая была особенно сентиментальна и жеманна. Вальдивия настоял, чтобы все отъезжающие засвидетельствовали, какое количество золота они увозят с собой, чтобы избежать недоразумений впоследствии, — и эта мудрая мера была поддержана всеми безоговорочно. Пока писец скрупулезно записывал в свою книгу цифры, которые называли ему отъезжающие, Вальдивия взошел на единственную имеющуюся лодку, и пять дюжих моряков повезли его на корабль, где его ожидали несколько самых верных ему капитанов, вместе с которыми он вознамерился послужить королю в Перу. Поняв, что их обманули, горе-путешественники завыли от ярости, а некоторые даже бросились догонять лодку вплавь, но единственный, кому ее догнать удалось, получил такой сильный удар веслом по голове, что череп у него только чудом остался цел. Могу представить себе отчаяние обманутых, когда они увидели, как надуваются паруса корабля и он берет курс на север, увозя с собой все их земные сбережения.

Жесткому капитану Вильягре, который никогда не отличался особой любезностью, выпало в качестве заместителя губернатора заменить Вальдивию на время его отсутствия и столкнуться с разъяренными колонистами на побережье. Его здоровенная фигура, широченные плечи, красное лицо, хмурое выражение на нем и рука, сжимающая эфес шпаги, способствовали быстрому наведению порядка. Он объяснил присутствующим, что Вальдивия отправился в Перу защищать власть короля, своего суверена, и искать подкрепления для колонии в Чили, поэтому ему пришлось поступить так, как он поступил, но он обещает вернуть все до последнего дублона из причитающейся ему части добытого на прииске Марга-Марга. «То есть тем, кого это устраивает; а тот, кого не устраивает, — будет иметь дело со мной», — заключил он свою речь. Но это заявление никого не успокоило.

Я могу понять мотивы Педро, который видел в этом обмане, таком не свойственном его прямому характеру, единственное возможное решение проблем Чили. Он взвесил вред, причиненный шестнадцати ни в чем не повинным людям, и необходимость дать новый толчок конкисте, которая должна была послужить во благо тысячам людей, и решил, что второе важнее. Если бы Педро посоветовался со мной, я совершенно точно поддержала бы его решение, хотя предложила бы более элегантный способ исполнить этот план и к тому же сама поехала бы с ним в Перу. Но он поделился своей тайной только с тремя капитанами. Думал ли он, что я разрушу секретный план своей болтовней? Нет, потому что за все те годы, которые мы прожили вместе, я, защищая его жизнь и интересы, всегда действовала осмотрительно и жестко. Скорее, я полагаю, он боялся, что я попытаюсь удержать его. Он уехал, взяв с собой только самое необходимое, потому что если бы он стал собираться как следует, я бы догадалась о его намерениях. Педро уехал не попрощавшись, как когда-то, много лет назад, уехал от меня Хуан де Малага.

Ловушка Вальдивии — а это была именно ловушка, как бы ни была возвышенна ее цель, — стала просто подарком судьбы для Санчо де ла Оса, который теперь мог обвинять губернатора во вполне конкретном преступлении: Вальдивия обманул людей, украв у своих собственных солдат плоды многолетних трудов и лишений, и за это бесспорно заслуживал смерти.

Узнав, что Педро уехал, я почувствовала, что меня предали

гораздо серьезнее, чем одураченных колонистов. В первый и последний раз в жизни я не смогла совладать со своими нервами. Целый день я била и рвала все, что попадалось мне под руку, и визжала от ярости — это ведь я, Инес Суарес, и я никому не позволю выбросить меня, как грязную тряпку, потому что я настоящая губернаторша Чили и все знают, чем мне обязаны! Что было бы с этим дерьмовым городишкой без меня — без меня, которая собственными руками копала оросительные каналы, лечила всех больных и раненых, сеяла, собирала урожай и готовила, чтобы вы все тут не перемерли от голода! Да к тому же я управляюсь с оружием не хуже опытного солдата, и Педро обязан мне жизнью; я его любила, и служила ему, и ублажала его, и никто не знает его лучше меня, и никто не сможет выносить его маний, как я!.. И так далее, и так далее, пока Каталина и другие женщины не привязали меня к кровати и не побежали за помощью. Лежа на кровати, я билась в путах, будто в меня вселились бесы, а в изножье постели сидел Хуан де Малага и посмеивался надо мной. Скоро пришел Гонсалес де Мармолехо, глубоко удрученный, потому что он был самым старым из обманутых Вальдивией и был уверен, что ему уже не удастся возместить потери. На самом деле впоследствии он не только с процентами вернул утраченное, но и на момент своей смерти, которая произошла много лет спустя, был самым богатым человеком в Чили. Как ему это удалось — загадка. Наверное, в чем-то Мармолехо помогла я, потому что мы совместно с ним организовали конный завод, осуществив идею, которая не покидала меня с самого начала путешествия в Чили. Клирик пришел ко мне, собираясь изгонять из меня дьявола, но, поняв, что мой недуг — лишь ярость покинутой женщины, ограничился тем, что окропил меня святой водой и прочел надо мной несколько молитв. Этого оказалось достаточно, чтобы вернуть мне здравомыслие.

На следующий день меня навестила Сесилия. У нее к тому времени было уже несколько детей, но ни материнство, ни годы не смогли оставить и следа на королевской осанке и гладком лице инкской принцессы. Благодаря своему шпионскому таланту и положению супруги альгвасила Хуана Гомеса она была осведомлена обо всем, что происходило в колонии, даже за закрытыми дверями. Знала она и о моем недавнем нервном срыве. Она застала меня в постели, все еще без сил после событий предшествующего дня.

— Педро мне за это заплатит, Сесилия! — произнесла я вместо приветствия.

— Я к тебе с добрыми вестями, Инес. Тебе не придется мстить ему, это за тебя сделают другие, — сообщила она.

— О чем ты говоришь?

— Недовольные, а их в Сантьяго много, собираются обвинить Вальдивию перед Королевским судом в Перу. И если он не умрет в темнице, то, по крайней мере, проведет остаток жизни взаперти. Видишь, как тебе повезло, Инес!

— Это козни Санчо де ла Оса! — вскричала я, вскакивая с кровати и спешно начиная одеваться.

— Можно ли было представить себе, чтобы этот глупец сделал тебе такое одолжение? Де ла Ос пустил по рукам письмо, в котором просит, чтобы Вальдивия был смещен с должности, и многие жители города это письмо подписали. Большинство хочет отделаться от Вальдивии и назначить губернатором де ла Оса, — сообщила мне Сесилия.

— Этот шут никак от своего не отступится! — пробормотала я сквозь зубы, завязывая ботинки.

За несколько месяцев до того этот злокозненный вельможа в очередной раз пытался убить Вальдивию. Как и все планы, приходившие ему в голову, этот тоже был донельзя живописен: он притворился очень больным, лег в кровать и заявил, что он при смерти и хочет попрощаться и с друзьями, и с недругами, в том числе с губернатором. За занавесью он поставил своего приспешника с кинжалом в руке, чтобы напасть на Вальдивию со спины, когда тот наклонится над кроватью слушать шепот якобы умирающего. Де ла Ос сам рассказывал эти смехотворные подробности всем и каждому, и это проваливало его планы, потому что я узнавала обо всех деталях готовящегося покушения без всяких усилий со своей стороны. Когда в тот раз я предупредила Педро о готовящемся покушении, он сначала расхохотался и не хотел верить, а потом все же согласился расследовать это дело. В результате Санчо де ла Ос был обвинен в заговоре и приговорен к повешению во второй или в третий раз — я уже сбилась со счету. Однако в последнюю минуту Педро по традиции простил его.

Я закончила одеваться, нашла предлог спешно проститься с Сесилией и побежала к капитану Вильягре, чтобы передать ему слова инкской принцессы и уверить в том, что если де ла Ос добьется успеха, то и самому капитану, и другим верным Вальдивии людям тут же отрубят голову.

— У вас есть доказательства, донья Инес? — поинтересовался красный от ярости Вильягра.

— Нет, только слухи, дон Франсиско.

— Впрочем, мне хватит и этого.

Вильягра без промедления арестовал интригана и приказал отрубить ему голову топором в тот же самый день, не дав времени даже исповедоваться. Потом он приказал за волосы пронести его голову по городу, а затем повесить на столб для устрашения сомневающихся, как обычно поступали в таких случаях. Сколько отрубленных голов, выставленных на всеобщее обозрение, видела я в своей жизни? Не счесть. Вильягра решил не отлавливать остальных заговорщиков, которые, как крысы, затаились в домах, потому что иначе бы ему пришлось арестовать все население города — так сильно было недовольство Вальдивией, царившее тогда в Сантьяго. Вот так этот бравый капитан в один день вырвал ростки гражданской войны и избавил нас от этой гадины — Санчо де ла Оса. Самое было время.