Infernal
Шрифт:
Джек: Это точно. Так когда он был последний раз?
Дред: В апреле))) Давненько…
Джек: Да уж! Какой у него ник? Есть телефон?
Дред: Рома-love, а телефон – нема! Мы ему не понравились! С но б!(((
Джек: Благодарю.
Дред: Так что насчёт встречи?
Джек: Извини.
Дред:?!!(((если что, пиши: Dreddi081@List.nеt
Сдался он мне, придурок!
Терпение иссякло, и я вышел из чата. Что ж… Повезло…
Если «Рома – love» тот, за кого себя выдаёт, то Ливенсон реальный человек, а не исчадие ада, и мне всё это не приснилось. Роман выходил в сеть, но какое это имеет значение?
Ища иголку в стоге сена, я вновь зашёл на свингерский чат и принялся искать Ливенсона по нику. Администрация чата принялась выполнять заявку и с сожалением сообщила, что его профайл удален. Год и число не уточняется. Анкета заблокирована. Ливенсон подмёл все следы. Наверняка свингерское сообщество многолико, и он обитает на других сайтах, поэтому искать его бессмысленно. Лизу он не вернёт, но прольёт ли свет на обстоятельства её гибели? Без сомнения, но важнее первое обстоятельство – Лизу Миндаль он не вернёт.
Поиски закончились неудачей, но я не искал панацеи. Наступит девятый день, и я выполню поручение любимой.
Выключив компьютер, отправился к холодильнику. Пиво закончилось. Позабыв обо всём на свете, я не заехал в супермаркет. Меня осенило: за продуктами всегда следила любимая. Осознание этой мелочи стальным клинком вонзилось в грудь. Как же тяжело ночевать одному! Вместо пива наткнулся на пакет кефира, вскрыл его и приложил к носу – кефир просроченный и вонял брагой. Сморщившись, выбросил его в мусорку. Пить нечего, отчего поставил заварить кипятка. После третьей чашки крепкого чифиря активности не прибавилось, и стало клонить ко сну. Сопротивляться не стоило. День выдался тяжёлым.
Тяжёлым, как моя жизнь.
Засыпая, я прокручивал прошедшие события последних дней: опознание, следователь, Адель, свингеры, улыбка Лизы, снова улыбка Лизы, морг, опознание, Звонарёв, Секир, пьяный Белкин…
Вдруг заскрипело в ушах.
Я прислушался – будто женский стон… Тихий, прерывистый женский стон. Он то убывал, то возобновлялся. Стон отовсюду… Это Лизин стон… Стон блаженства, стон удовольствия.
Не открывая глаз, я прислушивался, а стон раздавался совсем близко: где-то в воздухе, подо мной или надо мной… Стон был повсюду… Я начинал погружаться в него и стонать в унисон, а стон перехватывал меня и заставлял остановиться…
Лизу нельзя обрывать… Стон, а следом – прерывистое дыхание. Потом снова стон…. Где-то поблизости, и очень родной… Я слышал его много раз. Лиза находилась рядом. Лиза не умирала, а жива и наслаждается жизнью.
Стон ясно напоминает об этом.
И мне даже не страшно. Немного жутко и непривычно, но не страшно. Оттого ли, что стон необычный? Так Лиза стонала, когда я ласкал её… Удивительный и неповторимый стон… Отражение её удивительной и неповторимой сущности…
Неповторимым звучанием Лиза словно пыталась что-то сказать, донести до меня новое послание, и я прислушивался, пытаясь расшифровать.
Но вместо смысла я обретал возбуждение. Простыня подо мной промокла, а я мечтал об одном: о своей сладкой девочке. Лиза превратилась в невидимку… Её не поймать, но возможно почувствовать, и я почти это сделал это. Сделал вместе с ней.
Лиза
Медленно и неминуемо стон затих: так же старательно, так же плавно, и более не возобновлялся.
Я расценил его окончание как сигнал ко сну.
Стон трансформируется в сон.
И я повиновался высшей воле.
Воле любимого призрака…
Глава седьмая
РАШИД
Следующий день проходил непривычно гладко. Без штормов и землетрясений. Никто особо не беспокоил, новых катастроф не случалось, а к старым невзгодам я начинал привыкать. Попробовал заняться проектами, вспомнил про Энрике и Мадонну, сделал уйму срочных звонков и объездил десяток точек.
Понял, что совершенно не в рабочей струе. То, чего опасался я сильнее всего, неминуемо свершалось: я медленно впадал в депрессию. И в депрессию не простую – бездеятельную, с отсутствием любых побуждений, с ликвидацией воли. Побуждения пропали ко всему, кроме одного – докопаться до истины и вернуть себе Лизу.
Как на зло, Фридман, словно Зевс-громовержец, метал в нас сокрушительные молнии. Я не увернулся от его точных разрядов. Фридману категорически наплевать, что мне пришлось пережить. Процесс простаивал. Моховской трепал нервы, а мы так и не организовали ни одно выступление. Продюсеры грозились забрать аванс, а я рисковал попасть на бабки. Фридман выставлял ультиматум, а я обещал подгрести огрехи в минимальный срок, но чём я думал, когда давал невыполнимые обещания? Глупец! Я уже ни черта не соображал и мечтал лишь о том, чтоб сегодня ночью ко мне вновь вернулся голос любимой…
Утешало одно: следователь подзабыл обо мне, не приглашал пропустить чашечку кофе и не задавал идиотских вопросов. Ему есть, чем заняться – обрабатывает Адель и дядю Игната. Занятное занятие, но проходит оно без меня, что утешает и даже капельку радует. Если б я ещё умел радоваться?! Я даже разучился улыбаться, а ходил хмурый, как Бирюк, и ёрзал вверх-вниз напущенными бровями.
Белкин был мне подстать, находясь на грани очередного запоя. Непонятно, что его удерживало от второго захода: страх за бабло или подпорченная печень, а может быть, и то, и другое, но мне уже наплевать, как он распорядится временем и здоровьем. Проект прогорал коту под хвост, а меня это совершенно не волновало, как и Белкина, и как Секира. Вдвойне наплевать на травматика. Тот зализывал раны в лечебнице, тискал за сиськи медсестер и давал потискать себя, соображая, как втихаря рассчитаться с боссом и свалить подальше из города. Раньше он так и поступал при надвигающемся кораблекрушении, как подлая крыса, первым сбегая с корабля.
Расхлёбывать все доводилось мне.
У Секира уважительная причина, а я сейчас в трауре. Просить отпуск за свой счёт – бесполезно. Трудиться в поте лица – невозможно, а позабыть обо всём – невозможно вдвойне.
И я поступил единственно правильным образом: забил на проект и погрузился в горькие думы и расследование Лизиной гибели. Именно гибели. Иначе я и не представлял себе её смерть. Тело её в земле, но душа летает рядом, и стон её так же реален, как истерики Фридмана. Но к чёрту его галимую контору. Пусть спускает собак и заряжает пушки. Белкин первым попадёт под расстрел, а мне велено уйти в тень.