Инферно. Ад предателей
Шрифт:
– Послушай, глупо пытаться сбежать от тех, кто хочет тебе помочь, – заговорил Данталион с видом мудрого старца, – особенно переполошив целый город.
– Кому тут ещё нужна помощь! – Руслан едва не воспламенил его искрящимся взглядом, но демон отбил нападение:
– Ты ведь сам искал меня, Руслан. Тогда, в пещере, я обещал, что помогу тебе, когда придёт время.
– Да если бы я знал, что ты один из них, в жизни б с тобой не связался, «жрец демонов»!
– Однако, если бы не я, ты бы уже дважды был мёртв.
– Я никого не просил вытаскивать меня из подземелья! Я сдохнуть
– Нет! Ты не имеешь права даже думать об этом. Пока ты жив, ты должен бороться.
– Не тебе зачитывать мои права!
– Без тебя пропадут миллионы душ…
– А так хоть на дело пойдут, – вставил слово Ярослав. И зря это сделал. Руслан вскипел ещё больше. Опять его пытаются использовать!
Данталион раздражённо втянул воздух.
– Не слушай его…
– Чё это не слушай? Я не по делу что ль говорю?!
– Умолкни, будь другом!
– Только не тебе!
– Заткнитесь! – ощетинился Руслан, и словесная перепалка оборвалась.
Как же он был зол! Переполнен яростью, враждой, подавлен всеми неподвластными обстоятельствами, из которых его не вытащила даже смерть. Ведь он уже сдался, сделал всё, чтобы его оставили в покое ненавистные бессмертные, и вот, он снова среди них. Потухший факел подземелья и кувшин отравленного кофе сейчас казались лучшей компанией, чем выродок императора и назойливый сказочник, что так и полосовал его своими острыми зелёными глазами.
Данталион снисходительно вздохнул.
– Хорошо. Если для тебя это важно – догони их. Но мы будем ждать тебя.
Руслан рванул коня и унёсся прочь, разгоняя горожан.
– Ты так и будешь с ним возиться? Нам опять теперь за ним гнаться! – возмущённо гаркнул Ярослав.
Демон лукаво посмотрел на него.
– Он всё равно от нас никуда не денется, – с чувством неоспоримости своей правоты заявил он и прислушался к отголоскам города. – Уведём дальше патруль.
* * *
Двор был пуст. Вдалеке проехала полная бричка, в небо взмыла стая ворон, по подвалам квартирных домов разбежались крысы, и очень быстро всё вокруг стихло. Не осталось ни одного источника живых звуков. Одни только мёртвые.
Протяжные вои отверженных бытием приближались томительно медленно… и устрашающе быстро. Каменный крест жадно поглощал тепло тела, и чем ярче озарялись воспоминания, тем крепче кулак сжимал неестественно холодный камень.
Руслан смотрел на застрявшие в небытие мёртвые воплощения, что когда-то имели плоть и ходили по его земле, а видел последний вечер жизни графини Виктории. Видел умирающего в мучениях отца, восковое лицо матери в гробу. Видел хитренько посмеивающегося рыжего барона, его безжизненное тело с пулей во лбу и бесстрастного убийцу. Толпу разъярённых светских приятелей, угрожающие взоры маркиза и мальчика, девушку в мантии покойной графини Волхонской. Её беспомощные глаза, заточившие в своих глубинах чувства сожаления и вины. Эти глаза смотрели на него из-за адмиральского плеча, после того, как отверженный граф раскрыл ей душу и был обречён на смерть в тёмном подземелье.
Конь начинал волноваться, но Руслан не слышал за спиной его ворчаний – слишком громкими были голоса прошлого. Моля о помощи, к нему приближалась разбитая душа, а он не видел её осколков, хоть и смотрел в упор.
Он вспоминал, как умер в том подземелье. Закончились физические мучения, забылась горечь от предательства и несправедливости. Прошла боль. Он стал лёгким, почти невесомым. Выпорхнул из тела и отправился в полёт, подобно парящему по ветру лебединому перу. Несколько минут свободы его душа находилась в блаженном, неописуемом состоянии. Как будто бы он находился в тёплых объятиях любящей матери, отца, девушки, всего мира. Ощущение чьей-то безграничной любви кружило его по просторам вселенной. Он не думал ни о чём. Ни единой мысли. И от этого было так хорошо… Волшебные объятия грели умиротворяющим теплом.
В один из самых божественных моментов сладкого забвения стали раздаваться голоса:
«Тебе ещё не время возвращаться… Ты нужен там».
«Мама? Нет… Я не хочу обратно».
«Судьбу не обманешь. Ты должен быть там, где ты нужен».
«Отец… Ох, и ты туда же. Пустите меня!»
«Ты ещё не заслужил покой. Мы не примем тебя. Вернись и измени этот падший мир».
«Вика. Ты? Почему ты молчишь?! Кто-нибудь!»
«Не надо, Романыч, оставь… Ты ведь мне обещал».
«Стёпа… Друг. Прости, я виноват в твоей смерти!»
«Так пусть она будет ненапрасной».
«Как это сделать?!»
«Ты знаешь. Выполнить своё обещание и дойти до конца».
«Как же я дойду? Я душу свою загубил, и конец мне один – вечность в небытие».
«Ты принёс себя в жертву добровольно, Руслан. Не сдался, не поджал хвост ради выживания. Этим ты спас свою душу и искупил грехи. А теперь возвращайся и закончи, что должен».
И вдруг падение в бездонную пропасть, удар и снова боль. Он вернулся…
Глаза каменной женщины и змеи раскалились. Крест вознёсся навстречу порочной душе, бытие отразилось в бесцветном зазеркалье, и всё вокруг поглотила ослепительная вспышка. Падшие обрели образы своих воплощений, слились в одну бессмертную душу, что взмахнула белыми крыльями и по круговороту чёрного вихря унеслась в бесконечность.
Туман рассеялся. Руслан спрятал под рубашку вернувший сполна его тепло крест, оседлал коня и двинулся на оживлённую улицу.
* * *
Ярослав веселился от всей души. Всплеск адреналина, бегство от стражей порядка и всеобщая суета – это то, к чему он привык с детства, и чего ему так не хватало в обществе тошнотворных вельмож с их устаревшей идеологией. И на что он спустил столько лет в этом отсталом мире?
Городовые изорвали добрую часть нервной системы, служебные лошади выдохлись, и весь Нижний Лимб имел удовольствие лицезреть этот позор. Доблестная полиция не в силах противостоять каким-то трём разбойникам!
Беглецы пронырливо обскакали всю площадь и ближайшие переулки, рассыпав по обочинам жителей, и несколько раз разминулись друг с другом, чем ещё больше путали городовых. Данталион уже не оставлял шанса окружить себя и уносился от преследователей, едва те возникали в поле зрения.
А вот Ярослав не упускал возможности как следует поглумиться. Незаметно притормаживал коня, чтобы позволить себя нагнать, ухмылялся в лица, сноровисто изворачивался от отцепления в самый последний момент и издевательски хохотал, когда городовые слетали с коней или врезались друг в друга.