Infernum. Последняя заря
Шрифт:
Ида осталась убрать со стола. Ей надо было занять себя чем-то, где можно не думать о кошмарах. Всю неделю со дня смерти отца ни одно видение, ни один сон не посещал ее. Но вчера снова накрыло ощущением неизбежности, будто она должна что-то вспомнить. Все это выше ее сил. Она не может ни бороться, ни терпеть эту пропасть внутри себя, заполненную лишь страхом и темнотой. Ей нужны ответы, но готова ли она к ним. Как бы она хотела сейчас не знать о тех письмах и никогда не слышать о пророчестве. Вчера видела Луйса. Впервые с того дня, сперва он где-то пропадал, а потом все время продолжал работать в кузнице — непонятно зачем, но видимо, он единственный сохранил рассудок и готовился на случай, если весть дойдет до столицы. Только Ида знала, что не все в отряде были обычные солдаты, некоторые приходили за ней. И кто знает, кого искали те
— Если ты снова занимаешься самоистязанием, брось это дело, девочка, — голос Игиль вырвал Иду из размышлений и напугал, не могла же старуха читать мысли.
— Что? Я просто вспоминала…
— Оставь эти сказки детям, я прекрасно знаю, что сейчас в твоей голове. — Она села на кушетку и похлопала рядом с собой, приглашая Иду сесть возле себя. Когда Ида нерешительно подошла и присела, старуха продолжила: — Они не твоя вина. Не смотри на меня так! Я не читаю мысли, просто многое знаю и умею наблюдать. Я знаю, кто ты, дитя. Когда твой отец пришел в деревню, я первая увидела его и дала приют. Он не рассказывал?
— Нет, он ничего не рассказывал о прошлом.
— Узнаю Старого Потрана, — Игиль покачала головой, усмехнувшись под нос, будто вспомнила какую-то общую историю. — Он боялся, очень боялся, что его выследят, что тебя найдут и отберут. Хотя сперва он боялся того, что с тобой могут сделать. А потом ты стала его дочерью, настоящей дочерью. Тс-с-с, не надо плакать, дитя. Он сейчас в гораздо лучшем мире, чем мы. Плачь о живых.
— Нет, я просто скучаю по нему. И я виновата, я не сказала ему…
— Он знал, дитя. Он все знал. — Игиль провела ладонью по волосам Иды и продолжила: — Я не знала подробностей, но догадалась, что ты тоже дитя из пророчества. Потран долгое время никому не доверял, ни с кем не говорил, всех сторонился. Потом их с Йофасом объединило нечто общее, кхе-кхе, — старуха закашлялась, внимательно посмотрела на Иду, будто сомневалась в чем-то, но продолжила: — два одиноких отца нашли общий язык. Я думаю, Йофас знал, кто ты. Да и деревня знала, но мы не обсуждали это никогда. Все дали молчаливое согласие. Ты верно знаешь, что в день всеобщей скорби случилось с моим внуком. Я даже почти поверила, что это он. Он родился с рыжим пухом и меткой на лбу. У нас говорили, что это метка Младшего Сына, поэтому я испугалась и не сказала ни слова повитухе, хотя знала, что она ушла к ним. Дочь умерла через час от потери крови и от горя, а я обезумела. — Иде казалось, старуха забыла о ее присутствии. — Я впервые за всю жизнь ушла в храм. Я молилась, не зная молитв. Я била колени и лоб. И услышала лишь слово «искупление». Но как можно было искупить такой грех? Молчание — такое же преступление. Возвращаясь, я услышала крики Мерием. Был уже вечер и я, не отдавая себе отчета, пошла на зов. Я не помню ничего, лишь испуганное лицо Йофаса. Ты видела его когда-нибудь испуганным? — Старуха не собиралась ждать ответа, лишь покачала головой и посмотрела в одну точку на стене, будто она вернулась туда, в прошлое. — Увидев меня, он схватился за ружье — думал, я за его ребенком пришла, чтобы сдать. Он пытался убедить меня, что она не должна разрешиться от бремени сегодня, это от страха, поэтому в доме не было ни повитух, ни стражи у ворот. Плел какую-то ерунду про то, что они чистокровные зараватцы и пророчество их не касается.. Я успела сказать, что могу помочь Мерием, пока на крики не сбежались соседи и не выдали стражникам. Я помогла Ишасу, хотя это еще вопрос, — старуха замолчала и долго крутила в руке кулон на шее. Когда Ида решила, что рассказ закончен и хотела задать вопрос, Игиль продолжила. — Мы в ту же ночь покинули столицу и уехали в самую дальнюю деревню, пока не начали задавать вопросы. Мы несколько месяцев думали, что единственные спаслись, но появился Потран с тобой. Не представляю, как он прятал тебя все это время, но ты была сыта и розовощека. Удивительный был твой отец. Кхе, я даже грешным делом думала глазки ему построить, но он быстро дал понять, что в его жизни было место лишь для одной женщины — и оно занято его женой, пусть и погибшей. И не представляешь, как я уважала его за это. В его жизни было только плотничество и ты. Хотя ко всем остальным он относился с добром и теплом, хоть и с постоянной опаской. Вот такие дела, девочка. Береги его память, но не подводи. Он сделал все, чтобы ты была в безопасности и не знала горя, так продолжи его дело. В память о нем. — Ида улыбнулась старухе с благодарностью, но что-то в ее рассказе отдавалось легкой болью.
— А почему вы сказали, что еще вопрос спасли Ишаса или нет? Он же мог погибнуть зря, если б родился раньше, невинное дитя. — Старуха как-то странно посмотрела на Иду, улыбнулась снисходительно и снова стала теребить кулон, поджала губы и коротко произнесла:
— Потому что увидев его, Йофас заподозрил Мерием в неверности и, думаю, ты заметила, что он не очень-то любит… любил Ишаса. Но он любил Мерием, даже после ее предательства — как он считал, никто не знает — и дал ей слово перед смертью, что не отречется от дитя.
Ида не верила своим ушам. Сколько еще тайн им предстоит узнать.
— Ишас знает?
— Что отец его не очень-то любил?
— Нет, про слухи о матери?
— Нет, не думаю, об этом у нас не принято было говорить и никто не рисковал напоминать Йофасу о неверности жены. Они жили в столице, поэтому здесь только домыслы и слухи. — Старуха резко замолчала, когда вошел Ишас. — Как ты могла заметить, у нас не любят болтать о том, что их не касается. У каждого своих забот хватает… хватало.
— Сделал ручку, дергайте, сколько душе угодно. — Вихрем влетел в комнату Ишас, довольный своим мастерством.
— А замок? — не оценила его довольства Игиль, согнала с лица маску расчувствовавшейся одинокой женщины.
— И замок как новенький! — слегка выпятил грудь Ишас, поиграл бровями.
— Замечательно, — сказала старуха, встав с кушетки и хлопнув в ладоши. — Теперь смогу тебя запирать на ночь, чтобы ты не шастал по девчачьим комнатам. — С этими словами она вышла, не глядя ни на кого, будто и сказанное не было обращено ни к кому конкретно.
Ида и Ишас замерли, как пойманные подростки, но через пару секунд снова разразились смехом на весь дом.
Давно в этом доме не звучал смех, свойственный юным душам. Их смех другой, он искрится, он настоящий, не запятнанный обязательствами, вынуждающими оттачивать смех как рефлексы. Юные души смеются счастьем.
***
Ее всегда успокаивала тишина храма. Казалось, сюда не проникало ничего извне: ни звуки, ни чувства, ни запахи. Здесь всегда царила своя, особенная, атмосфера, пропитанная ладаном и сладковатым ароматом мирового масла. Она редко молилась, редко прислушивалась к службе, приходя в храм, она уносилась далеко в свои мысли, в те уголки памяти, где была счастлива. Воспоминания были ярче в стенах это священного места. Поэтому она любила ходить сюда. И она верила. Верила, что эти стены смогут уберечь от всего. Она верила, что соблюдая все законы и оберегая в себе человека, будет избавлена от горя и страданий. Но ее снова обманули. Ее предали. Ее веру распяли. Сожгли. Заклевали. Утопили. Растоптали. Веры не осталось, лишь сердце, переполненное гневом. И она пришла сюда в последний раз — обрушить этот гнев на того, кто предал.
Она разразилась тирадой обвинений, изливая душу, всю накопленную злость и обиды, она плакала и кричала, била кулаком в стену и падала на колени. У нее ничего не осталось. За что или для чего? Она задала первый вопрос. Ответа не получила. Задала второй вопрос, уже зная, что не получит ответа и на него. Она бы продолжила задавать вопросы дальше, если б не ощутила чье-то присутствие. Кто-то приблизился и присел рядом с ней. Еще не повернув головы, она поняла, что это Луйс.
— Не думала, что когда-нибудь увижу тебя здесь, — не глядя на него, тихо произнесла Ида.
— Я просто знал, где тебя искать.
— Зачем?
— Ты прячешься у этой старухи, а меня она недолюбливает, поэтому прийти сюда — единственный шанс с тобой поговорить. — Ида чувствовала его пристальный взгляд на себе, но так и не обернулась. Продолжала смотреть на алтарь с Книгой.
— О чем? — коротко спросила она. Его присутствие здесь было таким странным, таким… неправильным.
— Ни о чем, я просто беспокоился, хотел узнать, как ты переживаешь. — Луйс положил свою руку на ее и слегка сжал, но Ида резко выдернула свою, скрестив руки на груди и пряча ладони под мышками.