Infernum. Последняя заря
Шрифт:
В комнату вошла Старуха Игиль и застала Ишаса сидящим на кровати Иды. Он уронил голову в руки, оперевшись о колени, и сидел недвижимо.
— Не нашел?
Ишас в ответ лишь покачал головой.
— Не думала, что история повторится, — тяжело вздохнула старуха.
Ишас вскинул голову и посмотрел на нее с какой-то непонятной злостью:
— Какая история? — он подскочил с кровати и одним рывком приблизился вплотную к старухе. У него было такое лицо, будто он готов был выбить из нее ответы силой, если она сейчас же не объяснит. — О чем ты? Говори! — он сжал руки в кулак, еле сдерживая себя, чтобы не схватить старуху за плечи и не встряхнуть.
Она даже бровью не повела, лишь обошла его, покачала головой и повернувшись, произнесла.
— Любовь человека к человеку хрупкая и временная вещь, Ишас. Если ее не удержать, то упорхнет в небо, обретя крылья с другим.
Старуха как-то грустно на него посмотрела, она редко позволяла себе выражение чувств.
— Отпусти, иначе рискуешь стать как твой отец. От судьбы
Ишас так и остался стоять, пытаясь понять загадки старухи. Нет, он не верил, что Ида могла сбежать. Ида бы его не предала.Он найдет ответы. Он найдет ее.
Его взгляд упал на раскрытую книгу.
Из "Книги эпох". Любовь ангела и человека
…и родились у человека дочери прелестные, красотою не уступающие сестрам небесным, и возжелали ангелы дочерей человеческих. И не позволил Отец им брать в жены их, не позволил спускаться на землю и обретать плоть человеческую. Послушались ангелы и не смели пойти против закона небесного. Лишь один ангел воспротивился, спросил: почему запрещаешь нам, отец, ты создал людей по образу и подобию своему, однако считаешь их не ровней нам? Отец выслушал сына своего, посмотрел на него грустно и поведал, что не в этом причина недозволенности, а в хрупкости человеческих созданий. Не обладают они силой небесной, как ангелы, и союз этот лишь смерть принесет дочери человеческой, и горе ангелу, с которым тот станет слаб и поддастся искушению брата своего старшего. Выслушал ангел, поблагодарил отца за честность и решил не спускаться на землю. Но бессилен оказался он пред красотой девы молодой, перед очами ее агатовыми, косами темными, губами пурпурными. Наблюдал он с небес за ней, не приближался, помня завет. Не хотел он ей боль причинить. Но терзало дух его предстоящее замужество девы этой, одержим он стал, забыл об обязательствах своих, ходил по саду и лишь имя ее твердил: «Суламита… Суламита…» Наблюдал за мучениями сына своего Создатель и не мог ничем помочь, не мог унять тоску его и ревность. И даровал он мудрость сыну своему, выковал кольцо с подписью-напоминанием о том, что временна смертная жизнь и переменчива, а у них вечность впереди. Однако увидел Создатель, что не избавит мудрость та сына от боли, поэтому позвал к себе и наказал: Вижу терзания твои, сын мой, вижу, как мучаешься ты и не нарушаешь завет, поэтому услышь слово мое. Коли полюбит тебя она так же сильно и беззаветно, коли узнает о последствиях, но по воле своей уйдет к тебе и возляжет с тобой, то отведено вам будет время на земле и не покараю я вас. Так и случилось. Полюбила дева ангела, но терзалась сомнениями – что она, смертная, люба стала ангельскому созданию. Поэтому отказала она ангелу, но не только из страха, но и любви своей – не желала она, чтобы муки испытывал ангел после окончания ее короткой жизни. Огорчился ангел, воспротивился, обещал, что предпочтет короткую жизнь рядом с ней, нежели вечность без нее, но отказом ему был ответ. Узнал об этом Создатель, позвал сына своего. Просил прощения ангел, молил о помощи, и сказал ему отец, что не только из-за хрупкости человеческих созданий запрет был, но из-за силы дитя, которое родится в союзе таком. Столько эпох конец свой встретили от рук дитя такого. Поэтому сказал Создатель: коли рожденное дитя пойдет не по праведному пути и нарушит обеты мои, станет горделивым и надменным, вознамерится со мной сравниться, то конец придет миру, и не спасены будут люди, и с ним ты отправишь в бездну, сын мой. Но коли дитя возьмет от вас лишь чистоту и верность, то спасет он мир свой и вам прощено будет, ибо идешь ты против сути своей ради любви, а не гордыни, и вернетесь вы на небеса, а мир останется безгрешным. Таково мое слово. И коли сильны твои чувства, то исполню желание твое – быть тебе смертным. Иди же на землю, стань во главе царства Ашраель и неси мудрость свою во благо. А когда настанет ваш час – вознесетесь вы. Но помни завет: нарушите вы или потомки ваши слово мое – кара настигнет неминуемо. И все пусть услышат слово мое: впредь союз со смертными – знак предстоящего Конца.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. СПАСЕНИЕ
...
Глава 19. Падение (Ранее 25. Пар-Ис)
Город поражал своими размерами, улицы, мощенные красным камнем, отражали ярко палящее солнце. Кирпичные дома, расположенные на значительном отдалении друг от друга выглядели замками по сравнению с домиками Азрета. Кованные ворота, железные заборы делали каждое строение неприступной крепостью, но вместе с тем наводили на мысль об отчужденности, отсутствии добрососедских и дружеских отношений между жителями города. Идущие навстречу часто оглядывались, по всей видимости узнавая в ней приезжую. Она ощущала себя маленькой рядом со статными жителями, которые, казалось бы, все как один ходят с задранными подбородками, пытаясь задавить друг друга своей важностью. Одежды столичных горожан тоже отличались. С одной стороны простотой, редко можно было встретить кого-то, одетого в несколько слоев одежды. К тому же, казалось, что в столице лето — несмотря на то, что стоял ноябрь. Женщины, например, не носили ничего поверх платьев. С другой стороны, их одежды отдавали богатством —
Завороженная всем вокруг, Ида не заметила, как Луйс остановился возле какого-то дома. Он отличался от других, расположенных на главной улице. У него не было кованных ворот и каменной ограды, краска местами сползла, а крыша на крыльце покосилась. Но по сравнению с ее домом был значительно больше. Луйс открыл калитку и сделал рукой приглашающий жест. Ида на секунду засомневалась, ее восторги сменились настороженностью, но стряхнув оцепенение, все же прошла во двор. Когда-то аккуратно выстриженный газон зарос травой, в которой пробивались сезонные цветы, а справа от дома росли деревья, видимо, за домом был сад. Пока она разглядывала выцветшие узоры на наличниках, Луйс уже отпер входную дверь и вошел. «Откуда у него ключ? Может, это его дом?» Но вслух спрашивать она ничего не стала. Она все еще испытывала некую неловкость. Убранство внутри не было вызывающим, скромное, но не лишенное вкуса. Из прихожей сразу открывался вход в большую комнату, из которой уже расходились из нескольких дверей в комнаты и кухню.
— Располагайся, можешь пока пройти в ванную комнату, а я гляну, что можно найти съестного. Комнату можешь выбрать любую, мне без разницы в какой жить, — с этими словами Луйс направился в сторону кухни, но, увидев, что Ида замялась, остановился и повернулся к ней, подняв одну бровь в неозвученном вопросе.
— Ванная комната? — Ида, привыкшая к деревенским баням, часто общим на несколько домов, не могла поверить, что где-то в каждом доме есть своя комната для мытья.
— Тебе понравится. И воду таскать не надо. Пойдем я покажу, как пользоваться.
Ида не могла уложить в голове, как вода лилась из трубы прямо в нишу из камня, под которой Луйс разжег заранее подготовленные поленья.
—Сейчас подогреется.
— Мы… мы будет жить тут вдвоем? — она покраснела то ли от вопроса, то ли от самого факта. Луйс лишь усмехнулся.
— Да, — коротко бросил он и, развернувшись, вышел.
Ида оторопела, но быстро пришла в себя и бросилась за ним.
— Мы не можем. Я не могу, — начала она, повышая голос, но Луйс резко ее прервал:
— Мы можем. Во-первых, у нас нет второго дома, во-вторых, у нас нет денег на второй дом, в-третьих, тебя тут никто не знает, в-четвертых, всем тут плевать, где ты живешь и с кем!
— Но… тут есть же соседи или вдруг… — Ида сжимала и разжимала край свитера, стараясь не смотреть на Луйса.
— Ида! Всем плевать, но если тебе так будет легче, можешь всем говорить, что мы женаты, — с этими словами он повернулся к шкафчикам и принялся в них рыться, всем видом показывая, что не заметил, как она вспыхнула после слов о супружестве и как сейчас пытается придумать аргументы против. Ему доставляло удовольствие доводить ее до такого состояния, но, с лихвой насладившись ее переживаниями, он решил порадовать себя еще немного и, обернувшись, почесал висок, будто задумался, и выдал: — Хотя знаешь, ты права, мы не сможем на людях поддерживать такие отношения, так что нам никто не поверит, молодые супруги ведут себя обычно, кхм, иначе, — он не смог бы описать, что чувствовал, глядя, как округляются ее глаза от нахлынувших мыслей, — поэтому скажем, что мы брат и сестра, а дом остался от родителей. Ну или что-то такое. Так ты идешь в ванную? А то здесь ничего нет, надо пойти на рынок, а я не могу в таком виде!
— А, да, да, можешь пойти первым, я пока… я пока разложу вещи, — с трудом взяв себя в руки, произнесла Ида, проклиная себя за предательские мысли, она ведь чуть не согласилась, на секунду позволив себе подумать, что за его предложением скрывалось что-то еще.
Ида пожалела о том, что побоялась оставаться дома одной и отправилась с Луйсом на рынок. На нее нахлынули воспоминания о ярмарке. Здесь так же прилавки пестрели разнообразными товарами, а торговцы зычно зазывали покупателей. Луйс передвигался быстро, покупал сразу, не торгуясь, не рассматривая товар и не особо общаясь с торговцами, которые огорчались из-за этого. Ида плелась за ним, боясь затеряться в толпе и не найти выход. В какой-то момент Ида заметила, что за ними кто-то следит — юноша часто останавливался поблизости, когда останавливались они, двигался в том же направлении, в котором двигали они, и старался не спускать с них глаз. Иде показалось, что ее он не замечает, а смотрит только на Луйса. Но когда Ида сказала Луйсу об этом, тот оглянулся, осмотрелся и не поверил, сказал, что это ее страх быть обнаруженной. Но он согласился покинуть рыночную площадь, если ей так будет спокойнее, только сперва зайдут к одному приятелю Луйса.
Прилавок приятеля оказался в глубине рынка, там, где продавались изделия из стекла. Луйс предложил Иде выбрать себе украшение, пока он перемолвится парой слов. Но чтобы ей было спокойно, они не будут отходить далеко.
***
— Давай зайдем перекусим в одно местечко, я ужасно голоден, да и ты, наверное, тоже!
— Но у нас нет лишних денег, мы можем вернуться и я приготовлю. И уже темнеет…
— Не волнуйся, я занял пару драхм у приятеля, так что все в порядке. К тому же я не доживу до дома! Поверь, ты не хочешь видеть, как я умираю от голода. Твоя совесть не даст тебе покоя.