Инферняня
Шрифт:
— Да знаю я, — отмахнулась я. — Но я же тебе рассказала про автоответчик!
— Что Гермес поздравил тебя с Новым Годом?
— Это не главное! И, между прочим, Гермеса Олимпуса мы очень даже застали. Но когда он увидел меня и Петера — то улетел!
Брови — полоски удивленно поползли вверх. И тогда я рассказала обо всем: и о негодяйской записи на автоответчике, и о внезапно подросшем Мосике, и о сбежавшей неизвестно куда со всей семьей вампирше Селии Барментано.
Временами Томас Дабкин округлял рот, а временами хмурил
— А кто такие гарпии и зачем им Петер? — слово «гарпии» вроде бы звучит вполне безобидно, не то что «маньяк с топором», но я поежилась, произнося его.
— Обитательницы самых глубоких пещер. Как говорится, древние, как мир. Но такие древние они потому, что им удается время от времени поймать…
Я ужаснулась:
— Ты хочешь сказать, дети — полубоги им нужны, чтобы…
Он кивнул:
— Съесть их. И дети — боги, в основном. Потому что полубоги встречаются реже. Все эти дети питаются амброзией. Так гарпии получают свою долю бессмертия.
— Почему никто не сказал мне, что это так опасно! Я бы и носа из дома не высунула!
— Вообще-то, считается, что если в инструкции, которую тебе оставляет родитель, что-то запрещено, то этого достаточно. И дополнительные увещевания и призывы к ответственности являются излишними. Ты же подписала контракт — помнишь, что там по этому поводу написано?
— Да. То есть, сейчас уже подзабылось как-то.
— Ты же недавно работаешь? — недоверчиво спросил Томас.
— Второй месяц.
Эти контракты с работодателями, или с телефонной компанией, например, всегда такие длинные, на несколько страниц, и написаны мелким шрифтом, и пункты в них всю дорогу какие-то дурацкие, вроде: «Компания обязуется предоставлять Клиенту услуги связи…», как будто я и так не знаю, зачем в мою квартиру проведен телефон! Короче, вы поняли, такие бумажки я обычно не читаю. Ну разве что, бывает, развеселит фамилия лица, чья подпись там стоит. Однажды увидела спокойно так себе напечатанное и расписанное «Чингачгук», не смогла удержаться от дикого хохота, и пришлось потом объяснять, что это так мой организм реагирует на острый перец в хот — доге, который я купила у входа в банк.
— А ты знаешь, что там пишут? — спросила я Томаса.
— Я помогал их составлять… Я учился на юридическом в Принстоне.
— Да?? — тут уж мои брови потянулись вверх. Учился? Значит, бросил такой колледж?
— Да, — ответил он на мое недоумение. — Год назад меня завербовала Корпорация. Принстон — их университет. Они уже две сотни лет отбирают себе там сотрудников. Из лучших.
Все же он зазнайка немного. Хотя я бы тоже на его месте зазнавалась.
— А твоя мама знает?
— Нет пока, — нахмурился он.
Видимо, его это удручало. А кого нет? Я вот тоже от своих все скрываю. Они думают, я подрабатываю няней (обычной, разумеется) — зарабатываю деньги, чтобы пробиться на Бродвей, беру уроки танцев и пения. (За этим мы и рванули с Кэтрин в Нью — Йорк полгода назад). На семейных вечеринках нам приходилось исполнять номер из «Кошек». Мы завывали «Мэкавети, Мэкавети» от всей души, так что мои верили, а соседи пугались, что поблизости завелись дичайшие койоты.
Так что там Томас хотел сказать о контрактах?
— И что говорится о нарушении родительских инструкций? — спросила я.
— Неважно, — пробубнил он и встал, как будто чтобы размять ноги.
— Нет, важно.
— Да нет. Зря я поднял эту тему. Это не имеет значения.
— Эй, — я тоже встала. — Чего ты там темнишь?
Он обернулся, руки в карманах:
— В некоторых случаях… увольнение.
— Ничего себе! Как жестко! И ты это сост…
— А в некоторых — смертная казнь, — договорил он.
Я так и села. Меня могут казнить?? Ну, там уж наверное, я должна такое натворить! Так что ко мне это никакого отношения никогда иметь не будет. Спрашиваю спокойно:
— А за что смертная казнь?
— В том числе за то, что ребенка унесут гарпии… Извини, я не хотел тебя пугать, — он присел рядом и взял меня за руку. — Я ведь думал, ты и так знаешь, ты же подписала контракт. И ты так переживала, когда появились эти твари…
— Я испугалась за Петера! — сказала я.
Он погладил меня по руке:
— Извини.
— Да ладно уж, — сказала я.
Его ладонь была большая и теплая, и когда он задержал мою руку в своей, стало так спокойно и все страхи на свете исчезли. Вот странно.
— Ты передашь в агентство, чтобы они разыскивали Селию? — сказала я.
— Да, — ответил он.
Его ладонь ушла — он потер подбородок в задумчивости. Я вздохнула.
— С Селией Барментано и амброзией не все понятно, — произнес Томас, — зачем бы она оставляла бутылку, если забирала всю амброзию целиком? Зачем тратить время, переливать напиток в другую тару, когда в любой момент тебя могут застукать?.. У тебя никакая посуда не пропала?
Понимаете, я не стала рассказывать про сверток с деньгами. В событиях, о которых я сообщила Томасу, они не играли никакой роли. Да и вообще, говорить в приличном обществе о деньгах не принято, правда?
— У меня была одна кастрюля.
— Да? — оживился Томас.
— Она стояла в шкафу. Большая такая, с крышкой.
— Ну вот! — сказал Томас.
— Что — вот?
— Селия — если предположить, что это была она — плеснула туда немного амброзии.
— Немного? Да в эту кастрюлю я войду! Если бы она взяла немного, выбрала бы тару помельче — у меня там набор пивных кружек стоял, с удобными захлопывающимися крышками!
— Ты так любишь пиво? — поднял он одну бровь.
— Да не очень-то. Это подруга подарила мне на День Рождения.