Информация к размышлению (Везде и нигде). Сборник рассказов. Поэма «Крым»

Зотова Надежда Юрьевна

оцепенении. Без тени улыбки начальник вынул открытку и на полном серьезе зачитал ее вслух. Гомерический хохот покрыл его чтение! А «Валерия Дмитриевна», вскочив с насиженного места, устремился вперед, чтобы удостовериться в услышанном. И как при самой хорошей режиссуре, на полном серьезе Владимир Константинович поздравил

его еще раз от всего мужского коллектива под раскатистые аплодисменты сослуживцев. 8 Марта в смене праздновали, как никогда! «Валерия Дмитриевна» был в центре внимания и стал просто гвоздем программы. Подначки и шпильки сыпались со всех сторон, и он, красный и смущенный, пригрозил назавтра разобраться с авторами поздравления.

Тимофеевич

пребывал в младенческой невинности. После праздников мы заговорщически хихикали, ожидая рассказа о том, что было. На голубом глазу мы смотрели на хохотавших офицеров, делая вид, что не понимаем, в чем дело. Бедный «Валерия Дмитриевна» носился, приставая ко всем с расспросами и перетряхивая все журналы и книги, в надежде отыскать автора почерка его поздравления. Попытки успеха не приносили, зато подначек стало еще больше. ВДО приставал к Тимофеевичу, просил его указать на зачинщиков, но тот только разводил руками, уверяя его, что не в курсе дела, и с подозрением смотрел на меня, пряча хитрющую усмешку. «Это твоих рук дело, – бросил он в мою сторону, – я знаю. Признайся, что это так!». Ни боже мой! Я невинно смотрела ему в глаза и отрицательно качала головой. Думай, что хочешь, но не пойман – не вор! ВДО пыхтел еще месяца полтора, выискивая факты и доказательства, но так ничего и не нашел. Зато насмерть перепугал нашего единственного холостяка Олега Константиновича Д., с которым мы постоянно перемигивались и переглядывались, решив, что именно он стал нашим союзником и исполнителем.

«Смотри у меня! – Показывал он ему кулак, столкнувшись где-нибудь в коридоре или зале. – Узнаю, я тебе дам!». Несчастный Олег Константинович, совершенно не понимая, в чем дело, поспешно ретировался, повторяя, как заведенный: «Ты что, Валер, ты что?». «Я тебе дам «Ты что?», – грозил тот, в очередной раз, показывая кулак, – сам знаешь, что!». С тех пор Олег Константинович флирт прекратил и перешел на строго официальный тон.

Подкатывался он и ко мне, говоря: «Это ты, больше некому!». «Что вы, что вы», – лепетала я, всем своим видом изображая смущение и умильно глядя на него. – «Ты, больше некому! – Не унимался он, приводя недоказуемые факты.

Мы были очень довольны, разоблачить нас не удалось. Даже происки Тимофеевича не дали никаких результатов. Мы молчали, как партизаны, продолжая хихикать и потирать руки. Офицеры подначивали ВДО еще месяца полтора, пока, наконец, время не отдалило это событие и не заслонило его другими жизненными делами.

Уже потом, спустя большое количество лет, я рассказала Тимофеевичу обо всем. Он рассмеялся, сказал, что догадывался, но на мой вопрос, почему не сдал нас, ответил просто: «А зачем? Я ничего не знал. А он пусть…». И озорно посмотрев на меня, рассмеялся задорным молодым смехом.

Признаться мне ВДО пришлось в нашу последнюю с ним встречу. Не подумайте чего плохого, он жив и здоров, теперь уже адмирал, толстый и седой, но по-прежнему с веселым огоньком в глазах. Мое признание его не удивило, мы с удовольствием вспомнили те дни, посмеялись, обсудили подробности и расстались совершенно друг другом довольные.

Теперь Тимофеевича давно нет среди нас. Птенцы выросли и встали на крыло. Многие и сами уже дедушки и бабушки. А его байки и приключения до сих пор живут в памяти и просятся на кончик пера…

ОЧЕПЯТКА

После ухода незабвенной Веры Михайловны на Командуемом пункте установились тишина и покой, изредка

переходящие в некоторые всплески, называемые рабочими моментами. Машинистки работали четко, споро и качественно, иногда даже затыкая своей грамотностью исполнителей, чем приводили их в немалый конфуз. Документы исполнялись на самом высочайшем профессиональном уровне, и это расслабляло, делало исполнителей не столь внимательными и слишком доверчивыми по отношению к корифеям и зубрам печатных машинок. Как известно, подобное не бывает безнаказанным. Закон подлости никогда не дремлет и только ждет чьего-нибудь промаха, и тогда выстрел раздается в самый неподходящий и неожиданный момент, когда все пребывают в приятной истоме от собственной значимости и благостной перспективы быть отмеченными начальственными ласками в виде наград, премий или благодарностей.

Случилось это как раз перед самыми ноябрьскими праздниками, когда в воздухе уже витали пары шампанского и коньяка, и до носа доносились отдаленные вожделенные запахи сырокопченой колбасы, красной рыбы, типа горбуши, и маячила смутная перспектива получения уж совсем нереального деликатеса социалистического бытия в виде баночки красной икры или даже и вовсе райского вкуса черной. Работалось уже с трудом. Планы на праздники у всех были грандиозные, а потому и мозги крутились совсем в другую сторону, оттеснив службу Родине на второй план послепразднования.

Петр Иванович был начальник большой, а потому серьезный, заваленный работой по горло и мало расположенный к шуткам и всяческим каверзам своих подчиненных. К тому времени был он уже в немалых летах, довольно грузный и усталый от государственных дел. Ответственность, лежавшая на его плечах, додавила его до больших чинов, а потому лишала, наградив многими другими благами, маленьких человеческих слабостей, дозволенных людям поменьше, с которых не было такого спроса. Петр Иванович имел вид суровый и озабоченный, что сразу внушало всем подчиненным священный трепет и уважение к его непререкаемому и заслуженному авторитету. В приемной всегда толкалось множество других чинов поменьше, в почтении ожидавших своей очереди, которые должны были докладывать четко, толково, а главное быстро, ибо каждая минута драгоценного времени высокого начальства ценилась на вес золота.

В предпраздничные и праздничные дни начальникам приходилось особенно туго. Принимаемые и посылаемые поздравления, личные свидетельствования своего преданного почтения и уважения, фуршеты и банкеты отнимали не только много времени, но и сил, и здоровья незаменимых и многоуважаемых начальствующих персон. И надо было держаться и всегда быть на коне, чтобы ни один, случайно прошмыгнувший мимо подчиненный, не заметил даже малейшего следа помятости лица начальствующего, замученного предпраздничной суетой и возлияниями.

Петр Иванович грузно сидел в кресле, обложенный со всех сторон бумагами, и внимательно вчитывался в текст. Временами он громко сморкался и вздыхал, вспоминая, сколько ему еще предстоит вынести в эти праздники. От количества бумаг рябило в глазах, и в голове проносились тучи различных событий, которые он пропускал через свою голову и которые требовали его личного внимания и участия.

Внезапный телефонный звонок перебил все его мысли. Петр Иванович неторопливо снял очки и оглядел гору стоящих возле себя телефонных аппаратов. Затем протянул руку и ощупал несколько из них, прежде чем понял, который звонит. Наконец, он поднял трубку и, приложив ее к уху, усталым голосом произнес свою фамилию.