Инго и Инграбан
Шрифт:
Король долго смотрел на мальчика, над которым Инго занес вооруженную руку.
– Не знаешь ты, чего просишь, сын мой, – сказал он наконец, и с состраданием взглянув на Инго, продолжил: – Если ты торжественно поклянешься никогда не мстить за эту ночь, никогда не вредить ни мне, ни сыну моему, никогда не искать дружбы в княжеском дворе, то я отпущу тебя из моего замка и земли моей.
– Я приму клятву на совесть свою, – тихо сказал Инго, – если король поклянется головой этого ребенка, что будет он помнить слова, только что сказанные им, и с пониманием станет смотреть своими королевскими глазами на мои поступки, навеянные мне силой народного голоса.
Король мрачно улыбнулся.
– Ладно, если ты откроешь мне свои тайные замыслы.
Инго согласно склонил голову.
– Так
Короли повели тайную беседу, а ребенок сидел между ними, обнимая колени отца.
На лестнице порознь, за своими щитами, расположились вандалы и королевские ратники, а за ними, на скамейках, оба щитоносца – Бертар и Гадубальд. И Гадубальд начал:
– Кажется, беседа наших повелителей готовит мир. Если угодно, витязь, порешим наши распри выпивкой, которую нам живо доставит кто-нибудь из моих товарищей, потому что зябко веянье ночного ветра.
– Поджигатели! – свирепо ответил Бертар.
– Дурно поступаешь ты, браня слугу, сделавшему полезное своему господину.
– Ночные разбойники! – снова проворчал Бертар. – Верность свою ты нарушил ради королевского пива, и с того времени прокис предлагаемый тобой напиток.
– Кто гордо отказывается от предложенной чаши, тот должен остерегаться, чтоб не пролилась кровь его на зеленой поляне.
– На зеленой поляне или в темном лесу, да и здесь – везде можешь быть уверен в кровавых ударах, если только мир королевский не станет тебе охраной. Довольствуйся этим, витязь!
Долго длилась беседа повелителей, наконец король крикнул:
– Подчаший, принеси кубки и выпьем во знаменье любви, прежде чем витязь Инго уедет отсюда!
Ратники весело зашевелились, подчаший принес большой кувшин меду, и короли, над головой мальчика, дали друг другу клятву верности.
– А теперь расстанемся, Инго, – сказал король. – Жаль мне, что ты только странствующий витязь и не моего ты рода; но будь ты из моего племени, то, быть может, и не настолько бы полюбился мне.
– Поминай меня добром, король, – поблагодарил Инго и весело крикнул старику: – Приготовься к отъезду, скоро отправляемся!
– Мы прибыли сюда при свете солнца, и мой повелитель с воинами своими не должен уходить, словно ночной вор, – ответил Бертар. – Если Инго угодно, чтобы мы. уехали прежде, чем пропоет петух, то прошу тебя, король Бизино: пусть твои ратники посветят нам факелами, которые они так усердно носили вокруг дома, чтобы не было у нас недостатка в ярком освещении.
Король поначалу разгневался, но затем сказал:
– Хвалю, умеешь ты ратовать за своего повелителя и словом, и мечом. Садитесь на коней, гордые гости, а вы, ратники, зажгите огни, потому что сам король проводит их до ворот.
На мосту Инго расстался с королем, но еще раз все изумились, когда Бизино вновь поспешил по доскам к витязю, обнял его и расцеловал; лишь Бертар с улыбкой посмотрел на суровые лица воинов.
– Шагом! – приказал он вандалам. – Да не подумают они, что мы боимся их нападения сзади.
Но вскоре он крикнул:
– Вольф, пусти коня вскачь; свеж ночной воздух, и удалась нам поездка в королевский замок.
Как только ворота затворились за гостями, король внушительно сказал своим ратникам:
– Если кто-нибудь из вас осмелится болтать об этой ночи или шептаться с римлянином за чашей, как некоторые делали это сего дня, то секира королевская пресечет тому язык.
Он взял на руки сонного ребенка и понес его в свои покои. Проходя мимо башни, король мрачно взглянул на окна королевы. А за ними, прислонив голову, стояла неутешная женщина, прислушиваясь к звуку голосов и дальнему топоту копыт. А король подумал: «Если б она не принадлежала к столь высокому роду, это было бы лучше и для меня, и для нее: я поколотил бы ее и затем снова держал в любви. Но ей захотелось порвать наши отношения, и восстала она против моего меча. Не думает ли королева, что я это забуду? Что касается римлянина, то любо мне, что не сделалось по его желанию – бесчестно было его требование, и кичлив посол».
На следующее утро король пригласил к себе изумленного Гариетто и сказал:
– Ради великого кесаря я исполнил все, что дозволено мне честью королевской, но не более того. Я отказал изгнаннику в гостеприимстве и отпустил его без провожатых, чтобы удалился он из страны моей. Едет он теперь по полям, далече отсюда.
Сказав это, король направился в свою сокровищницу и, поглядев на себя в серебряное блюдо, тяжко вздохнул:
– Одна забота прочь, а другая, побольше – тут как тут. И радует меня только, что вижу я теперь честное лицо.
9. Идисбах
Молодые люди в лесных селах почувствовали желание постранствовать, когда древесные побеги набухли соками и молодые листья показались из почек. По дворам слышался затаенный шепот, и бойкие парни скрытно совещались в лесных зарослях, потому что выселяться приказывали не старцы и не мудрецы, и отъезд не благословлялся священными жертвами: только недовольные покидали пределы милой родины – их тянуло к добрым земельным участкам.
Вначале лишь немногие решились попытать счастья на чужбине, и во главе их Бальдгард и Бруно, сыновья Беро, но вскоре это желание охватило и других, младших сыновей почетных хозяев, да буйных парней, лесных скитальцев, которые охотнее дрались, чем пахали, а также некоторых отцов семейства, возненавидевших своих соседей. Иного тайно подбивала любимая девушка – перед отъездом он посватался, а отец невесты, если в доме было много дочерей, вверял свое дитя далекой надежде. На этот раз это не было, однако ж, выселением в неизвестную страну, куда указывают дорогу лишь месяц и звезды, ветер веющий да ворон перелетный. Новые земли находились только в нескольких днях перехода от рубежей страны, и путь лежал за леса и границы соотечественников, во времена предков шедших той же дорогой. Поэтому переселенцы не слишком боялись угрозы нападения, не заботились о пище и корме для скота, надеясь, что там, где желают они поселиться, встретят они радушный прием, потому что благоразумный распорядитель побеспокоился об их прибытии и заключил союз с народом, к которому переселенцы должны примкнуть. Однако несмотря на это, желающие уехать устраивали свой отъезд большей, нежели обычно, тайной, потому что не все начальники страны были довольны переселением, уменьшающим число их молодых воинов, – недовольны были князь Ансвальд и род Зинтрама, и старались они воспрепятствовать отъезду, насколько это зависело от них. Уезжавшие опасались также гнева короля, который мог помешать их задумке еще до того как они закрепятся на новых землях. Поэтому на ночном совете будущие переселенцы поклялись друг другу в верности, избрали вожаками сыновей Беро, в последние месяцы подготовлявших отъезд, испрашивали подмоги у своих друзей, налаживали телеги и земледельческие орудия. Они хотели отправиться порознь и без лишнего шума, а за порубежными горами уже собраться в общий отряд.
На заре уже стояли телеги, груженные зерном и домашним скарбом. На крепкий досчатый помост были натянуты кожаные пологи, ревели подъяремные быки, женщины и дети сгоняли стада, а большие собаки, верные спутники людей, лаяли около возов. Родственники и соседи несли все, что могло служить путникам пищей в дороге или памятью о родине. Не радостно было расставание, и даже мужественные люди тайком страшились грядущего. Хотя новая страна лежала и не бесконечно далеко, но почти всем она была неведома, и неизвестно было, даруют ли боги родины переселенцам свою защиту, не погибнут ли от вредных насекомых и эльфов стада и посевы, не будут ли сожжены дворы недругами. Даже дети чувствовали страх и, сидя на мешках, плакали, хотя родители навешали им на шеи и головы целебные, приятные богам травы. Путники поднялись при восходе солнца; старший из рода или мудрейшая из матерей напутствовали их молитвой, и все шепотом испрашивали удачи и волшебными заклинаниями пытались отвадить хищное зверье лесное и бродячих злодеев. Поселяне, остающиеся дома, глядели на путников как на людей пропащих, – и безумцами казались им беззаконники, покидающие благодатную родину. Но единомышленников сильно манила неведомая даль, хотя и страшились они новой жизни, обычаев и законов других земель.