Ингвар и Ольха
Шрифт:
– Опять погорельцы, – сказала Ольха с сердечной болью. – Пойду приму.
Ингвар смотрел вслед с облегчением и надеждой. Он не видел хитрой усмешки Асмунда. Древлянка распоряжается в кремле как в своем Искоростене! Ее слушается не только челядь, но и дружинники, будь то славяне или русы. Правда, руководит только в делах хозяйствования, но не далек день, Асмунд его видит, хотя и не вещий, когда древлянка начнет по-своему расставлять стражу, охрану ворот, и сможет ли тогда что-то возразить Ингвар?
В толпе оборванных погорельцев одна худенькая фигурка в лохмотьях показалась знакомой. Не веря глазам, Ольха подбежала, развернула
– Боги, – выдохнула Ольха. – Что стряслось?
Она слышала, как скрипели ступеньки, следом за нею спустились Асмунд, Ингвар. Подошли еще дружинники. За ее спиной крякнул Асмунд. «Ясно же каждому, – слышался его молчаливый упрек. – Даже тебе, древлянка. У вас, древлян, все так же, как у этих. То все на Олега ножи точили, а сейчас либо с дрягвой тягаетесь, либо с шипинцами, либо еще кого нашли».
– Мамку убили, – сказал Лютик слабым голоском, – тятьку и братьев старших тоже… Сестренок увели в лес… Дом сожгли, скотину забрали…
Глаза его были сухими, а голос безжизненным. Перед Ольхой стало расплываться, в глазах защипало. Она прижала к себе худенькое тельце:
– А как же ты уцелел?
– В лопухах схоронился. Мой братик прятался под корытом, но его нашли… Их старший схватил за ногу, а потом с размаха головой об угол.
Его плечи зябко передернулись. Ольха прижала его крепче:
– О боги… Хазары?
– Нет…
– Уличи?
– Нет, уличи потом пришли… Когда уже грабить было нечего. Увели тех, кто уцелел. И сожгли дома. А раньше были свои, с нижнего конца деревни…
Почувствовав чей-то взгляд, Ольха подняла голову. Со ступенек на нее смотрел Ингвар. Но в его глазах не было торжества: мол, я же говорил! Устало сошел во двор, погладил мальчишку по голове:
– Беги в харчевню. Там накормят… Молодец, что уцелел! Теперь ты – продолжатель рода Жука. И смотри, чтобы Жуковы снова населили деревню.
Ольха со слезами смотрела вслед сгорбленной и тощей фигурке:
– Нам тяжко, а каково им?
Ингвар вздохнул. Ей показалось, что он хотел взять ее за руку, даже привлечь к себе, но Ингвар лишь переступил с ноги на ногу, развел руками.
Пришла весть, что уличи напали на рашкинцев, старых и немощных порубили, а девок, парней и ребятишек увели в полон, а там перепродали купцам, что ехали в восточные страны. От долгой спячки очнулись всегда мирные типичи: под покровом ночи ворвались в веси теплян, вырезали всех до единого, даже в полон не брали, а земли объявили своими. Потому и в полон не брали, как поняли в соседних племенах сразу, чтобы не осталось кому за них драться.
Дрягва тоже вышла из болот, успешно разорила пять крупных весей полян. Стариков побили на месте, молодежь увели в полон и сразу же утопили в болоте, чтобы боги были милостивы и раки на мертвечине плодились лучше. Меньше повезло рашкинцам. Они тоже разграбили и сожгли две веси полян, со своей стороны, но на обратном пути их догнал конный отряд полян, завязалась жестокая сеча. Поляне начали одолевать, и тогда, чтобы высвободить больше ратников, рашкинцы вынужденно порубили полон. Однако рассвирепевшие поляне, видя, как гибнут под мечами врага их родные, дрались с такой яростью, что опрокинули рашкинцев, смяли, втоптали в землю, изрубили последних так, что не отыскалось бы куска мяса крупнее уха. Правда, самих полян осталось не больше дюжины, да и те полегли, наткнувшись на обратном пути на засаду паличей.
Теперь каждый день в кремль приходили вести одна страшнее другой. Племя шло на племя, а потом уже в самих племенах род пошел на род, а в роду – брат на брата, сын – на отца. Вязали и продавали в полон для перепродажи в восточных странах даже родню, насиловали сестер, дочерей и матерей, убивали всех незнакомых, ибо незнакомый мог убить сам, потому его следовало убить раньше.
В кровавых распрях кончилось лето. Дни стали короче, а ночи длиннее. По утрам воздух был свежий, морозный. В лесу кусты ломились от ягод, но лишь дикие звери лакомились вволю. Ингвар выпускал за крепостную стену на сбор ягод или живицы с великой неохотой, выставлял дозорных за версту, а бабам и ребятишкам не позволял отлучаться далеко.
Тревожить их перестали вовсе. Наспех собранное войско полян давно распалось на разбойничающие отряды, враждующие друг с другом и со всем миром. Объединиться уже не могли, а поодиночке были не страшны. Более того, по слезной просьбе жителей ближайших весей Ингвар взял их под защиту. Когда появлялись разбойники за добычей, их встречали хорошо вооруженные дружинники Ингвара. И таких весей полян с каждым днем становилось все больше.
Прибыли гонцы из дальних концов бывшего княжества, теперь – земель местных племен: Ингвар воспрянул духом. Оказывается, там было так же, а то и лучше. Все войско русов было сохранено, все большие отряды находились в кремлях на кордонах Новой Руси. Там было заготовлено много зерна, в кремлях были родники, можно выдержать долгую осаду, но местным племенам не до них, режут глотки друг другу. Сунулись хазары, надеялись на легкую добычу, но русы дали отпор. После этого, говорят, даже местные племена их признали, предложили своих молодых парней под их начало. Кто-то отказался, а кое-кто из воевод русов берет, обучает.
Рудый сам часто уезжал далеко в леса. В последнее время возвращался нахмуренный, сумрачный. Однажды захватил с собой Асмунда. Вдвоем отсутствовали три дня. Когда вернулись, Асмунд зашел к Ингвару:
– Ты не зря так готовишься.
– Что-то случилось? – встревожился Ингвар.
– Еще нет, но Рудый прав. Что-то замышляется. Именно против нас.
– Что обнаружили?
– Во всех землях идет резня, разбой, рознь, что для славянских племен обычное дело… Но чья-то рука направляет боеспособные отряды именно в эту сторону. Рудый обнаружил три дружины по две сотни в каждой, что не занимаются грабежами, а сидят в двух верстах и ждут. К ним подходят еще люди и еще. Кто-то им хорошо платит, потому что ничем, кроме пьянства, не занимаются. Одеты и вооружены неплохо.
– Почему уверен, что готовятся к осаде нашего кремля? Языки?
Асмунд сокрушенно почесал затылок:
– Языки молчат. Рудый имел не одного, когда те отходили по нужде. Однажды прямо из середки стана выволок одного подвойского. Но сказать ничего не могут, сами не знают. Им велено собраться и ждать. Половину платы получили вперед. Добрую плату, если слетелось как воронья на павшего коня!
– Ты… все же уверен, – спросил Ингвар настойчиво, – что нацелены именно на нас?
Асмунд развел руками: