Ингвар и Ольха
Шрифт:
Ингвар нахмурился:
– Ах ты, старый конь…
– Даже старый конь, – сказал Рудый наставительно, – молодую траву ищет! Подумай, Ольха.
Ольха засмеялась, слова воеводы ласкали слух.
– Я думаю, ты всем женщинам такое говоришь.
– Боже упаси, – испугался Рудый. – Только тем, кто наверняка откажет. Например, если бы видела, как я уговаривал идти за себя Гульчу! Ну, ту самую миссионерку… Она никого, кроме Олега, вообще не видела. Но ты в самом деле как будто вышла из сказки!
Ольха потрогала распухшие губы.
Ингвар отвел Рудого в сторонку, что-то говорил, бросая взгляды на Ольху. Лицо Рудого стало серьезным. Ольха слышала, как он переспросил:
– На правой? Это будет не просто.
– Почему? У всех осмотрим…
– После такого боя у любого могут оказаться пальцы поцарапанными, побитыми. Что-нибудь еще приметное есть?
– Да вроде бы нет.
– Постой, – сказал Рудый внезапно. – Помнишь, ты сказал, что в тебя кто-то стрелял?
– Ну.
– Хорошо, что рассказал. Это может оказаться тот же человек. Тогда нужно проверить только тех, кто бежал с тобой из Киева. У тебя толпа была поменьше?
Ингвар нахмурился. В прошлый раз удалось бы узнать убийцу по ссадинам и синякам, которые сам оставил на нем, но на его крик гридни бежали в потемках, расцарапались, набили синяки и шишки… Но если и сейчас расцарапанным окажется один из тех, кто прибежал тогда, то это будет чересчур уж совпадение!
– Добро, – сказал он. – Начнем сейчас?
– Лучше за обедом, – посоветовал Рудый. – В правой руке держат не только меч, но и ложку. Тут и зацапаем!
Дверь поварни выпустила облако пахучего пара. Сгибаясь под тяжестью, двое дюжих мужиков вынесли на толстой оглобле огромный котел. Оттуда поднимался мощный мясной дух. Следом бежали бабы и дети с ковшиками, большими чашками. Поставив котел посреди двора, повар черпаком разливал мясную похлебку, а добровольные помощники спешно разносили обед прямо на стены, к воротам. Рудый перехватил мальца, отобрал чашку, с удовольствием отхлебнул:
– Молодцы… Мясо порезали мелко, в каждую чашку попадет. Но нам искать придется дольше.
Ингвар скрипнул зубами:
– Найдем! А когда найдем…
В его голосе была такая ярость, на краю сумасшествия, что Рудый покачал головой, поинтересовался почти весело:
– Тогда что?
– Своими руками раздеру мерзавца.
– Даже не отдашь заплечных дел умельцу?
– Сам, – повторил Ингвар яростно, не замечая хитро прищуренных глаз Рудого. – Меня оскорбил, я и отомщу!
– Да, – согласился Рудый, – когда кто-то посягает на наши вещи, наш скот или наших коней – это не просто воровство, это оскорбление.
Ингвар стиснул челюсти. Рудый понимает слишком много. И каждым словом ставит ловушку. В самом деле, чуть-чуть не выпалил в ответ, что Ольха для него не вещь и не домашний скот, что за нее готов отдать жизнь… Но и тогда Рудый посмеется, мол, за вещи тоже отдают жизни, как и за скот! Пришлось бы сказать все, а что может сказать, если сам только чувствует, как умный пес, а выговорить не может? Даже себе!
Со стены предостерегающе крикнул дозорный. Зашевелились лучники, вытаскивали из поясных сумок мотки тетивы, набрасывали на крутые рога луков. Дети из кузницы бегом понесли им пучки стрел с еще горячими наконечниками.
– Придется малость погодить, – сказал Рудый сочувствующе.
– Эх…
– Иди на стену, – сказал Рудый строго.
На стене Ингвар спешно обошел дружинников и весян, следил, чтобы хватало камней, были бочки с горячей смолой или хотя бы песком. Почти все погорельцы, кроме грудных детей и немощных, заняли места на стенах. Даже бабы встали у бочек со смолой, а где не было смолы – кипятили воду. Молодые женщины срезали длинные косы, ими Рудый заменил истертые ремни на баллистах.
Нападающие расположились на короткий отдых едва ли не под стенами, только чтоб стрела не долетела, и Рудый воспользовался. С девичьими косами вместо ремней он так изогнул метательную балку баллисты, что крепкое дерево трещало, вот-вот сломится.
Погорельцы смотрели раскрыв рты. Рудый, сам волнуясь, выдернул втулку, и огромная деревянная рука освобожденно разогнулась. Оставляя дымный след и сноп искр, бочка с горючей смесью перелетела через стену и понеслась к вражескому стану.
– Кипящую смолу? – выдохнул кто-то.
– Ровно Змей Горыныч пролетел!
– Огнем дышащий…
Ингвар наблюдал с сильно бьющимся сердцем. Это была не кипящая смола, а греческий огонь, которым хитрые ромеи ухитрялись наносить урон на суше и на море. Особенно на море, забрасывая вот так корабли врага. Когда начинался пожар, становилось не до боя, оставалось только прыгать за борт…
Бочка грохнулась на дальнем конце стана. Рудый не видел, он судорожно ставил другую, спешил, трое дюжих мужиков крутили ворот, снятый с колодезя, оттуда и на веревке воду достанут, а Ингвар с восторгом наблюдал со стены, как в стане врага заметались вооруженные и невооруженные люди, с криками боли и страха пытались стряхнуть с тела брызги горючей смеси, а та уже не стряхнется, проест мясо до костей, загорелся единственный шатер, запылала телега, а лошадь в страхе понесла, топча людей…
– Что застыл? – заорал снизу Рудый яростно. – Быстрее! У нас уже готово!
– Наклони на палец, – крикнул Ингвар.
Рудый поправил наклон, вторая бочка пронеслась с тем же угольно-черным следом дыма и красными искрами, с треском бухнула прямо в середину стана, больше похожего на развороченный муравейник.
– В яблочко! – заорал Ингвар.
Рудый, еще только бочонок с горючей смесью взвился в воздух, уже торопливо установил следующий. Помогал крутить ворот, тяги дрожали от натуги. Услышав вопль Ингвара, выдернул втулку, третий бочонок как страшная горящая звезда понесся в стан врага.