Инквизиция: Омнибус
Шрифт:
Потом всё заволакивает красный туман, потому что что-то твердое и острое разбивает окуляры, погружаясь в плоть вокруг глаз, круша кости и наполняя голову огненной болью.
Последнее, что он слышит перед тем, как тьма смерти окутала его, это приглушенное шарканье одетых в тапочки ног, быстро приближающееся к нему.
Эхо Двенадцать, направление три-три-ноль, дистанция сорок километров. Разрешение на посадку получено, код голубой-семь-ноль-семь. Прием.
Взрыв статики. Пауза.
Эхо Двенадцать, посадка разрешена. Направление на посадку семь-ноль-семь.
Имперский
Инквизитор Ансельм наблюдал за игрой красных перекрестий воздушной связи на лице пилота, старающегося держать челнок на указанном курсе. Его правая рука лежала на управлении судном, а бионические глаза всматривались в облака в поисках первых огней посадочной площадки. Из динамиков кабины лилось бормотание на машинном коде — когитаторы сообщали пилоту данные со скоростью в несколько тысяч слов и бинарных кодов в минуту.
Изучая вихрящийся водоворот за передними окнами челнока, он с удивлением увидел, что собственное отражение смотрит на него. Морщинистое лицо, обветренное за многие годы служения Императору, делало его старше своих лет. Штифты над глазами вспыхивали в такт мерцанию огоньков консоли. Щетка коротко стриженных белых волос, темные полуприкрытые глаза, властный нос делали его фигуру внушительной, заставляя людей думать перед тем, как вступать с ним в разногласия. Он прекрасно знал, какие преимущества это ему давало.
Вглядываясь в свое отражение, он вдруг почувствовал какое-то неудобство и отвернулся. Нетерпение стало невыносимым, и он заставил себя успокоиться. Прошло много времени с тех пор, как он в последний раз видел Кантора, много лет, и, надо признаться, он ждал встречи со старым другом. Но это не было единственной причиной, почему он был рад этому заданию. Было кое-что еще — возможность провести расследование преступления, входящего в узкие рамки имперской юрисдикции. Один короткий прыжок через неведомое пространство. Прежде он никогда не путешествовал в такую даль, а теперь он входил в атмосферу Бездны, планеты, которая несмотря на годы интенсивных археологических исследований, так и осталась загадкой для имперских ученых. Кто знал, что может случиться так далеко от центра Империума? Не то, чтобы подобная ситуация была важна для имперского инквизитора, но задним умом он понимал, что взявшись за это дело, он мог продвинуться по пути к высшим эшелонам Инквизиции.
Челнок пришвартовался, и пилот отсоединил себя от консоли управления, вид у него был довольно бледный — сказалась концентрация сил, потраченных на посадку. Ансельм отстегнулся, и сиденье вновь начало принимать свою форму, очертания тела на нем стали таять, как только инквизитор покинул его. Люк челнока раскрылся с шипением воздуха, и как только он вступил на пандус, его чувства были сметены запахами озона, масла, металла и промышленных растворителей. Усиленная система обоняния легко различила дюжину различных химических компонентов, но
— Ансельм! Ансельм! Как я рад, что ты это сделал.
Он взглянул в сторону двойных дверей ангара. К нему приближался тощий длинный человек, одетый в коричневую робу с кожаным передником, на котором висели инструменты, различные измерительные и оптические приспособления. Лицо человека было красное и немного вспотевшее. Они сжали друг другу предплечья в старом дружеском пожатии. Кантор жестом показал, что надо идти и они сели в открытую кабину монорельса, которая только что подъехала.
Монорельс тихо начал движение и Ансельм первым высказал свои мысли:
— Кантор, я рад тебя видеть. Как же давно это было. Меня печалит то, что после всех этих лет, нам выпал шанс встретиться при столь зловещих обстоятельствах.
— Ты читал отчет? Тут случилось что-то неестественное. Я рад, что ты здесь.
— Всё это тебя сильно взволновало, — это был не вопрос, а утверждение. — Ты выглядишь слишком возбужденным. Не выспался? Чем-то обеспокоен?
— Да нет, спалось прекрасно. Ты всегда прежде всего был апотекарием. Но я беспокоюсь не об этом.
Кантор протянул руку к панели у дверей и нажал несколько кнопок. Монорельс замедлился, на консоли замерцали огоньки.
Ансельм посмотрел на него:
— Ты о чем? Есть что-то, о чем ты хочешь мне сказать? Вспомни, я являюсь здесь ушами Императора. Можешь ничего не скрывать.
Кантор понизил голос:
— Есть кое-что, о чем ты должен знать. Ты не единственный имперский инквизитор на Бездне.
Ансельм почувствовал, как внутри всё сжалось:
— Что ты имеешь в виду?
Его друг замолк, и в это же мгновение кабина медленно остановилась, двери мягко разошлись со звуком шипящей пневматики.
Инквизитор вошел в длинную комнату. В одном конце было огромное, на всю стену, окно. На его фоне, обрамленные солнечным светом, стояли две фигуры, одна побольше, другая поменьше. Ансельм направился к ним, и тут эта пара развернулась.
В ошеломлении Ансельм остановился, но мгновенно взял себя в руки:
— Грогэн! Что, во имя Императора, вы тут делаете?
Длинный человек улыбнулся улыбкой, которая заставила кровь Ансельма вскипеть. Маленький человек выглядел смущенным. Но быстро опомнившись, он поприветствовал Ансельма, слегка поклонившись — как равному. Ансельм ответил тем же, не сводя глаз с Грогэна.
Инквизитор Грогэн был много выше Ансельма, и намного старше. Его глаза были холодны и словно смотрели в некую точку, словно вглядывались куда-то в тундру его родного мира пристальным взглядом; свисающие длинные усы придавали его лицу унылое выражение. Он носил грубую одежду, подпоясанную огромным ремнем, с которого свисало несметное количество инструментов, оружия и ножей, и приспособлениями, о назначении которых лучше не знать. Всем своим видом он словно показывал, что не потерпит всякое сумасбродство, царящие при дворах и во дворцах по всей галактике. Он слыл несгибаемым и суровым человеком — Ансельм мог бы это подтвердить — и именно его репутация, без сомнения, привела его на Бездну. Не удивительно, что Кантор был взволнован.