"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
Хорошо когда делать ничего не нужно. Всё вроде сделал, что от тебя зависит. Чтобы дальше искать то, что нужно барону, требуются люди, иначе опасно, иначе — голова прочь. Он чувствовал, что весь город злит. Не весь конечно, но тех, кто тут усиделся, укоренился, тех, кто этот шумный и суетный город считают своим. Тех, кто с города имеют хороший доход, и с этим доходом прощаться не желают. Они все думали, что он по их душу тут, а ему нужны были только опасные для курфюрста бумаги, но разве им объяснишь это. Нельзя. Слово он барону фон Виттернауфу дал, что никто про тайну эту не узнает.
Долго сидели в харчевне и много просидели, хозяин тридцать крейцеров за завтрак просил. Тридцать, Волков помнил, что в Рютте,
После отправили монаха и Эльзу в гостиницу, сами поехали по городу проветриться и осмотреться. Мимо дома Рябой Рутт опять проехали. На богатый дом купца Аппеля посмотрели. Первый попавшийся мужик-возница им его показал, видно Аппель был, и впрямь лицо в городе не последнее. Все его знали. И дом тому подтверждение. Не дом — дворец, не то, конечно, что у бургомистра, тот всем дворцам дворец, но тоже ничего себе. Окна большие, стёкла огромные. Комнаты у купца Аппеля, видать, были светлые, до самой ночи свечей не нужно.
Ездили по городу, город был хорош. Дома, много новых, крепкие. С большими стёклами. Храмы хороши, и люди не боятся строить их, хотя до еретиков два дня пути, а вокруг города нет стен. А уж как хороша была ратуша, и высока, и часы на ней со звоном. А к реке съехали, там столпотворение, обозы, телеги, возы снуют туда-сюда. Дороги так забиты, что и пеший не всегда пройдёт. Хорошо, что набережная мощёная, иначе из дороги сделали бы грязную канаву. А баржи, баркасы, корабли, стоят сплошными рядами у пирсов пристаней. И везде люд суетится: таскает, грузит, разгружает, считает-рядится, ругается. А мимо плывут нагруженные баржи, и на север плывут, и на юг.
— Да, — сказал Ёган, оглядываясь вокруг, — суматошное место.
— Да уж, не твоя деревня Рютте, — соглашался Фриц Ламме. — Экселенц, а мы что, с еретиками не воюем уже?
— Воюем, — отвечал Волков, — забыл что ли, с кем в Фёренбурге воевали?
— Помню, оттого и спрашиваю, — пояснял Сыч, — раз воюем, куда баржи то плывут? Там же на севере сплошь еретики живут.
— Не только еретики, — отвечал кавалер, он и сам понять не мог, как такое происходит, и находил лишь одно объяснение, — там и наши тоже живут. Вперемешку там всё. К ним всё и плывёт.
На, а как иначе быть могло, он несколько лет воевал с еретиками, и милости к ним не проявлял, и они дрались с ним так же свирепо, пленных брали редко. И жгли храмы друг другу. Казнили священников. Как же можно торговать с теми, кого люто ненавидишь, и кто ненавидит тебя? Как вообще можно к ним приплыть и сказать: мы конечно при случае вас зарежем, так как вы безбожники, но вот вам наши товары: хлеб, шерсть, железо, хмель и серебро, давайте ваши ткани и кружева, давайте вашу бронзу и листовую медь, стекло и замшу. Нет, такое попросту невозможно. Но тяжелогруженые баржи плыли и плыли на север, гонимые течением. А на юг, по тому берегу тянулись лошадями такие же тяжёлые баржи. И было их немало на реке.
Так потихоньку прошёл в разъездах весь день, и самое удивительное, что Волков устал не меньше обычного, да больше даже, хотя ничего за день не сделал. Только удовольствие получал.
Обедать они не обедали, завтракали долго, а вот как солнце покатилось к горизонту, решили искать себе ужин. Нашли тихую харчевню, где не воняло. Но уж теперь кавалер своих людей решил не баловать, с утра потратились, теперь и бобов поедят. Сели есть, и всё было хорошо, стол был чистый, еда была доброй, пиво было свежее. И глянулась кавалеру местная девка. Молодая, со всеми зубами, одна из всех была не потаскана и опрятна. Она нагло клянчила пиво у приказчиков и мелких купчишек. Улыбалась Волкову и показывала крепкие икры, не стесняясь задирать юбку. Видно и все ноги у неё были крепкие. Да и сама она была ладная и на язык острая. Волков хотел уже позвать её, купить ей пива, да долго раздумывал. Вцепилась деваха в пьяненького купчишку и с ним ушла. Кавалер насупился и сидел не спеша пил пиво в надежде, что купчишка девку долго не удержит, и она придёт в харчевню снова. Но вечер наступил, а та девка так и не появилась. На дворе уже темнело, телеги освободили дороги, а харчевня стала полна народа. Пришли другие гулящие девки, но такой ладной среди них не было. И Волков сказал всем собираться.
Они поехали в гостиницу. Можно, конечно, было поездить по кабакам, поискать на ночь себе девицу, да как-то не захотелось ему. Решил, что позовёт Эльзу, не всё же Сычу ею пользоваться. Ёган принёс воду, забрал несвежую одежду, а Волков налил вина и сказал ему:
— Девчонку приведи ко мне.
Сам стал к зеркалу, пил вино и разглядывал себя. И вдруг заметил то, чего раньше у него не было. А не было у него и намёка на живот. У солдат не бывает животов, не та жизнь у них, чтобы пузо растить. И в гвардии тоже не отрастишь, хоть жизнь там намного легче солдатской. А тут на тебе, вылезло. Он стал боком. Да, живот несомненно появился. Нет, конечно, это не то брюхо, что через ремень висит, но всё-таки есть. Раньше, когда служил в гвардии, он и его сослуживцы, городское ополчение наборное из бюргеров и городской стражи, презрительно называли пузанами. Таких они не считали ни достойными противниками, ни стоящими союзниками. Одно слово — пузаны.
Так и прибывал он в огорчительной растерянности, когда пришёл Ёган и сообщил ему:
— Господин, а девки-то нигде нет.
— Как нет? — удивился Волков.
— Так — нету её. Была только что, Сыч и монах её видели недавно в людской, у своей лавки была, сидела — пела что-то, а сейчас нет, думали, в нужник пошла, так Сыч пошел, глянул, крикнул — и там нет её.
Это известие огорчило Волкова больше, чем появившийся живот. Уж чего точно ему не хотелось, так это одеваться и тащиться куда-то на ночь глядя и искать себе бабёнку.
— Ищите, — строго сказал он, — не найдёте — отправлю вас другую мне искать.
— Ищем, — произнёс Ёган со вздохом и ушёл.
Сам Волков зажёг в подсвечнике все пять свечей, пошёл в спальню и повалился на перины в ожидании. А свечи зажёг, чтобы не заснуть.
И тут в дверь постучались, чуть подождали и ещё раз постучались, то был не Ёган, дурень вечно забывал стучать, видно девчонка нашлась. Дурёха, дверь вроде не заперта, а она стучится. Волков встал и как был бос пошёл к двери, взяв с собой подсвечник. Решил проверить, может дверь он запер.
Нет, дверь была не заперта, и он распахнул её, чтобы впустить Эльзу. Распахнул… И замер поражённый. Стоял, одна рука на ручке распахнутой двери, а во второй подсвечник. А пред ним стояла не девочка с худыми ногами и тощим задом, а стоял перед ним ангел в обличии женском. Ангел, не иначе. Так как свет от неё шёл, и в полутёмном коридоре светло было. Стояла перед ним прекрасная Анхен, которую все звали благочестивой.
Была она в платье изумительном, работы искусной, а лиф его так прозрачен и тонок был, что под ним кавалер разглядывал округлые пятна сосков. Не ткань, а насмешка, грудь её словно и неприкрыта вовсе. А плечи и руки так и совсем голы, только шалью прикрыты такого же тонкого полотна, что и лиф у платья. На голове, на затылке, была заколка из синего шёлка, что так хорошо шёл к её тёмно-серым глазам. А руками своими она платок комкала, от волнения. И щёки её тоже красны были. Улыбалась красавица неловко, смущалась. Ждала, что он заговорит с ней, но кавалер от вида её так растерялся, что и слова молвить не мог. Молчал и подсвечник держал. Да глаза на красоту таращил. Как мальчишка, оторвать глаз не мог от груди её, хотя уже и зрелый муж был.