Инквизитор. Мощи святого Леопольда
Шрифт:
– Брось, Скарафаджо, года три назад, у Энне, мы построились в баталию, и на нас налетели рейтары, пытались зайти с фланга, но мы успели перестроиться и они налетели на фронт, я оказался с арбалетом, в первом ряду, они остановились шагах в десяти от нас, стреляли рядами, хорошо были выучены. Я видел, как крутились колёсики у них на пистолях, как вылетали искры из них, они делали залп за залпом, пока все ряды не отстрелялись. Кое-кому из наших, из тех, у кого был слабый доспех, досталось. И мне досталось. Две пули, были мои, одна в кирасу одна
– Это было раньше, раньше брат-солдат, аркебузы – дрянь, пистоли – дрянь, старый порох тоже дрянь. Новый порох это дело, новое оружие это дело.– Не сдавался Роха.– Мы покажем тебе новое оружие. Порох это дело, Фолькоф, поверь мне брат.
– Чушь, – не верил солдат,– что ещё за оружие с порохом. Если ваше пороховое оружие тоньше ноги и пуля меньше сливы то это безделица. Пушки да, все остальное – баловство.
– Послушай, Фолькоф…
– Хватит, Роха, ешь спокойно, и вы ешьте, господа бродяги, я угощаю,– прервал его Волков.
Роха уткнулся в кружку с пивом, кажется, он сдался. И Винченцо Пилески был не весел, ел без аппетита, про запас, наверное. А вот молодой мастер не собирался сдаваться. Он не ел, смотрел на солдата и чуть подумав, сказал:
– Из своего оружия, с новым порохом, я пробью вашу кирасу на пятидесяти шагах.
Все перестали, есть, молчали, глядели на Волкова. Тот начинал злиться из-за ослиного упрямства этих людей.
– Из какого – такого, своего оружия ты пробьёшь мою кирасу? – Чётко выговаривал он слова с заметным раздражением.
– Он сделал мускетту,– сказал Роха.– Когда я только записался в терцию, у нас начинали их делать, но их мало было. А сейчас стали появляться и здесь.
– Я сделал мушкет,– сказал Яков Рудермаер твёрдо и при этом глядя в глаза солдату.– И из него, с новым порохом, я пробью вашу кирасу на пятидесяти шагах.
– Ты ж не видел мою кирасу,– произнёс Волков.
– Пробью, какая бы не была.– Продолжал упрямствовать рыжий мастер.
– Готов побиться об заклад?– Улыбался нехорошей улыбкой солдат.
– Готов, – твёрдо говорил Яков Рудермаер.
– Ты ж нищий, что поставишь?
– Поставить мне нечего,– молодой мастер вздохнул.
Солдат поднёс к его лицу кулак:
– Если пробьёшь мою кирасу, будем разговаривать дальше, а не пробьёшь,..
Все всё поняли.
– Я согласен, – продолжал упорствовать Яков.
– Нет, нет, – заговорил Роха, обращаясь к солдату,– он шутит, шутит он, он не согласен. Он дурень и не знает тебя, Фолькоф.
– Я согласен,– снова повторил Яков Рудермаер.
– Дурья ты башка, у него кулак, что твой молоток, вдарит – покалечит.
– Пусть,– упрямствовал мастер.
– Я так не согласен,– говорил Роха, – ты Фольокф, мне мастера покалечишь. Нет, так дело не пойдёт.
– Так, где проверять будем? – Не слушая его, спросил Волков у Якова.
– Завтра на рассвете, у северных ворот встретимся, там за стеной, много пустого места. Там проверим.
– На том и порешили,– сказал солдат, – а что вы не едите, ешьте, ешьте, сейчас ещё пива попрошу.
Глава 3.
Агнес огляделась, не слышит ли кто и зашептала солдату в ухо:
– Блудная она, всем улыбается, всем отвечает. Нет, на простых и не смотрит, возницы да приказчики ей говорили, так она кривилась, а всем кто в добром платье улыбается. С одним таким и вовсе встала и говорила с ним посреди улицы. Тот в добром платье был и при оружии, и цепь у него была. С ним встала и говорила. Меня гнала, что б я не слыхала о чём. Но я слыхала. Уговаривалась она с ним нынче ночью свидеться. Тот видно богатый, портки у него так широки, что в них и двое влезут. И на лентах снизу подвязаны, и чулки у него, белые аж глаз ломит. И цепь серебра толстого. Сказал, что ночью, после захода придёт. А сейчас она велела воду к нам в покои подать. Волосы моет, и бесится, что рубахи свежей, нету.
– А оружие у него какое?– Спросил солдат.– Как у меня?
– Какое там, короткое с локоть, а ручка в серебре, а у вас-то в золоте. Вам-то он не чета.
– Стар, молод?
– Молод, вам то в сыны будет.
– Не спи, как она, куда пойдёт, за мной приходи.
– Так и сделаю.
Агнес поела и ушла в покои. Солдат даже усмехнулся про себя: «Бойкая шалава эта Брунхильда, хорошо, что взял с собой Агнес, она за ней присмотрит. В первый же день себе нашла забаву. Ну а я гляну, что за господин, этот в широких портках да при оружии».
Вскоре пришёл Сыч. Жадно ел, рассказывал:
– Места в городе есть, да только, таких, что б все наши лошади вместились, да двор под телеги был, не так уж и есть. Нашёл один такой дом, просят два талера, да двадцать крейцеров за месяц. Думаю, поторгуемся – уступят, на двух сойдёмся. Но деньгу просят вперёд.
– Очень дорого,– мрачно сказал Волков.
– Так то – да, но всяк меньше чем тут.
Тут спорить было бессмысленно. Нужно было быстрее отсюда уезжать.
– Ты спать, пока не ложись, сегодня хахаль к Брунхильде придёт.
Сыч сразу переменился в лице, от лёгкой беспечности и следа не осталось:
– Убивать будем?– Спросил он, перестав жевать.
– Ополоумел что ли?– Солдат глянул на него.– За что ты собираешься его убивать. За то, что баба ему приглянулась? Так она многим нравится, ты всех резать будешь?
– Так она ваша баба,– сказал Сыч,– или нет?
– Моя. Наверное,– отвечал Волков, как то неуверенно,– но мне не нужно что бы ты всех убивал, кто к ней приходить будет.
– Ничего я не понимаю, ваша она или не ваша.– Мрачно говорил Сыч.