Инквизитор. Мощи святого Леопольда
Шрифт:
– Не мог уйти, хотел доглядеть, чем дело кончится.– Сказал пришедший.
– Не тяни.
– Наш головорез, бабу свою продавал.
– Вот как?– Приор Брат Родерик заинтересовался.– Продал?
– Продал за талер. Какому-то сопляку из местных пекарей. Видно у героя денег нет, хотя до того платил за стол не скупился. Его холоп по дворам ходил, искал жильё подешевле, в трактире, мол, дорого.
– А стол был богат? Сам ел, или холопов своих хорошим столом баловал.
– Не беден, стол был, сыр, окорок, колбасы. Пиво. Сам ел немного, сначала бродяг кормил из пришлых коих в городе последнее время много, потом и холопам своим дал есть.
– Что за бродяги?
– Не могу знать, двоих видел впервой, одного бородатого видал раньше, из ратных людей он. Сейчас ищет чем поживится, в солдаты не идёт, ноги у него нет.
– О чём говорили, не знаешь.
– Не знаю, монсеньор, говорили тихо, хотя почти до драки доходило. Кулаки совали под нос друг другу. Наш герой на расправу скор, и не труслив, людишки его побаиваются. Думаю, что умён, смотрит на человека с прищуром, слушает его внимательно, думает что то. Но умён не шибко, вспыльчив больно. Волю рукам даёт.
– Ещё есть что?
– Нет, монсеньор, завтра ещё погляжу за ним.
– Выясни кто другие бродяги, с которыми он пил. Ступай. Стой.
– Да, монсеньор.
– А что ж за баба там такая, что за неё талер отдали. Неужто, так хороша?
– Зуба у неё нет.
– Всё что ты разглядел?
– Нет, молода, свежа. Волосы белые с рыжиной. Высока. Не худа, не жирна. Грудь не мала, не велика. Зад от пола высок, нога длинная. На лицо пригожа. Хочет выглядеть как благородная. Хотя по говору из мужичья, не из босяков, ну может из мельников, из чёрного люда точно. Но зуба верхнего нет. То и портит её.
– А головорез, значит, продал её.
– Как лошадь в наём сдал, сам спать пошёл, а мальчишка из пекарей её в покои повёл.
– Ступай.
Человек поклонился и вышел, а приор тоже в зале не остался. Поторопился по бесконечным коридорам и лестницам туда, куда ни кто из посторонних попасть был не должен. В личные покои Августа Вильгельма герцога фон Вуперталя, графа Филенбурга, курфюрста и архиепископа славного города Ланна.
В покоях архиепископа приор оказался не один, тут уже был его лекарь, незаметный монах, из самых близких, и пожилая монахиня.
Сам он сидел в кресле с высокой жёсткой спинкой, а монахиня мазала ему красные шишки на ногах коричневой мазью с едким запахом. Последние десять лет архиепископ страдал подагрой. А лекарь не мог найти нужного лекарства. Что только не пробовал, и кому только не писал. Всё впустую. Но архиепископ его не гнал, то, что болезнь не усугублялась, он и тому был рад. Он знал, что некоторые другие нобили страдали куда тяжелее от этого недуга.
А приор стал рядом, как и другие наблюдал за действиями монахини.
– Не молчи,– сказал архиепископ, взглянув на него,– что сегодня случилось?
– Ничего, что достойно вашего внимания…– начал брат Родерик.
– Кроме…– продолжил архиепископ.
– Кроме письма от вашего брата.
– Конечно от епископа Вильбурга. Другие братья меня редко беспокоят.
– От него монсеньор.
– Что желает мой брат?
– Желает, что бы вы даровали рыцарское достоинство одному доброму человеку. И причём без промедлений.
– И что задумал епископ Вильбурга?
– Пытаюсь выяснить.
– Значит, не знаешь.
– Пытаюсь выяснить. Но зная норов нашего добродетельного епископа, боюсь, что деяние это будет не во славу Матери Церкви нашей.
– Да уж не во славу. – Согласился его высокопреосвященство. Помолчал и продолжил.– Думаешь, он опять затеял какое то воровство или войну, с каким ни будь соседом.
– Грешен, что так думаю, монсеньор.
– Ну, а человек, о котором просит мой брат, кто он. Знаешь о нём что либо?
– Из добрых людей, аббат Дерингофского монастыря писал о нём, я вам докладывал.
– Не помню.
– Он убил в поединке миньона принца Карла фон Ребенрее. И высек на деревенской площади одного из безбожников Гиршей.
– Ах, это он! Я помню, ты говорил про него. Он твёрд в вере?
– Аббат пишет, что твёрд и не алчен. И ещё он вырезал вурдалака с его выводком и провёл в одном баронстве аудит. Я думаю, что наш благочестивый епископ в союзе с таким головорезом натворят таких дел, что у еретиков опять будет повод злословить по поводу святых отцов.
– И что думаешь делать?
– Думаю, что будет благоразумным, не дать свершиться тому, что задумал, наш добродетельный епископ. Чтобы не давать повода врагам нашим для хулы нашей.
– И..?
– Выдворю его из города, или посажу под замок, на пару месяцев. А потом выдворю.
– Угу,– архиепископ задумался, на мгновение,– а на кого же ты собираешься опираться, если будешь сажать в подвал добрых и смелых людей, твердых в вере, что достойны самой большой награды. Неужто на ленных рыцарей? Или на свободных рыцарей? Или на солдат, что алчут только серебряные сольдо? Кто станет опорой твоей в трудный час?
Приор, молчал, он был растерян.
– Итак, что ты намерен предпринять? – Продолжал архиепископ.
Монахиня намазала ему ноги и теперь заворачивала их в полотно.
– Ну, если мы дадим им то, о чём просит епископ, мы можем получить очередную неприятность. Может, мы просто откажем этому солдату в чести. И он уедет отсюда, и не будет служить епископу.
– То есть мы откажем епископу, моему брату в его просьбе, и не наградим человека, который этого заслуживает?
– Да, монсеньор, сие будет разумно, до тех пор, пока мы не узнаем планов добродетельного епископа Вильбурга.