Инновационная сложность
Шрифт:
В частности, лауреат премии Ван Аллена, руководитель неврологического отделения медицинского колледжа Университета Айовы профессор А. Р. Дамазио пишет по этому поводу: «В одном из своих экспериментов Лайбет выявил задержку между временем, когда испытуемый осознавал свое решение согнуть палец (испытуемый отмечал точный момент принятия этого решения), и временем, когда электрическая активность его мозга указывала на неизбежность сгибания пальца. Активность мозга изменялась за треть секунды до того, как испытуемый принимал осознанное решение. В другом эксперименте Лайбет попытался выяснить, вызывает ли какие-либо ощущения у больных, которым делают операцию на мозге, непосредственное воздействие раздражителя на ткань головного мозга (в большинстве случаев во время таких операций пациенты находятся в бодрствующем состоянии). Ученый обнаружил, что воздействие на кору слабым электрическим током вызывает у пациентов легкое покалывание в руке – но только через полсекунды после воздействия раздражителя… Работы Лайбета позволяют сделать неоспоримый вывод: начало развития нейрофизиологических процессов, приводящих к осознанию событий, и момент, когда человек начинает чувствовать их последствия, разделены неким интервалом времени» [165] .
165
Домазио А. Возвращаясь в прошлое // В мире науки. 2003. № 1. С. 58.
Итак, мы видим, что идея, которая берет начало в традиционных верованиях австралийских аборигенов, и, будучи привнесена в европейскую категориальную сетку, производит впечатление довольно мистической, по существу, имеет совершенно реальные и вполне материальные корреляты в нейрофизиологических процессах, протекающих в организме человека. И в частности, действительно оказывается, что не только совершению действия, но и осознанию данного решения предшествует формирование паттерна нейрофизиологической активности, что – при известном навыке – может переживаться-ощущаться именно как тенденция, импульс, побуждение к совершению действия. Иными словами, представление о существовании тонкой силы, заставляющей человека тяготеть к чему-либо еще до принятия осознанного решения (силы, неосознаваемой и не замечаемой им самим, но тем не менее, как раз и делающей совершение действия неизбежным), далеко не беспочвенно и иррационально, а укоренено в природе интегральной телесности человека, включая сложное взаимодействие ментального и телесного.
Итак, ориентируясь на принципы организации взаимодействий в рамках квантовой реальности, мы можем признать право на активную роль даже за «нечеловекомерными» составляющими, которые антропоцентристски мы непременно отнесли бы к миру «объектов», и тем самым уже изначально ввели бы ограничения в собственные объяснительные модели. Это лишило бы нас возможности взглянуть на процессы рождения сложного поведения систем непредвзято: мало надежды, что мы преуспеем в схватывании и объяснении подлинной сложности мира явлений, если изначально ограничиваем себя рамками научной политкорректности. Если же мы отказываемся от стереотипов, исходно ограничивающих постижение сложного, то обнаруживаем, что то, что с привычной точки зрения видится как лишь пассивная, воспринимающая воздействие сторона, оказывается способным проявлять заинтересованность во взаимодействии, играя вполне активную роль в привлечении внимания человека, а также в побуждении его к совершению искомого действия.
2.2. Почему сложное сложно: некоторые выводы
На основании предложенной объемной модели вертикальной иерархии миров, а также учета более широкого спектра возможных интерпретаций, вырисовываются следующие ответы на поставленные ранее вопросы.
1. Сложное (сложностное) поведение системы неслучайно производит впечатление человекомерного: оно имеет коррелят в форме динамик идей в сфере сознания Творца нашего мира, и тем самым (в вышеочерченном смысле) действительно обладает качеством разумности и осмысленности, а не только по какой-то необъяснимой причине напоминает его. То, что «неодушевленные объекты» способны играть активную роль в коммуникативном взаимодействии тоже перестает казаться необъяснимым, если мы расширяем репертуар методологических объяснительных моделей (например, меняем ракурс рассмотрения под углом квантовомеханических, нейрофизиологических исследований, а также не отбрасываем идеи некоторых традиционных культур).
Соответственно, можно сделать вывод, что для понимания природы сложного, полезно привлечение моделей, когнитивно более многомерных, и представлений, менее традиционных, чем те, которые предлагает классическая эпистемология, исходящая из существования мира физической реальности, как первой и последней инстанции творения, и идеи абсолютного приоритета активности субъекта в познавательных взаимодействиях.
2. На вопрос, почему одни системы – открытые, нелинейные, неравновесные, а другие – закрытые, описываются линейными уравнениями, идут в равновесии (иными словами, «почему так устроен мир?»), можно предложить следующий ответ. Первые выступают формой поверхностной репрезентации процессов творческого прозрения, разворачивающихся в мирах знания-мнения Творца мира физической реальности, а вторые соответствуют рутинным когнитивным актам того же уровня: имеют дело с рекомбинацией имеющегося, но эмерджентного рождения подлинно нового, как никогда прежде не бывшего, в них не происходит. Соответственно, свойства открытости, нелинейности, неравновесности довольно точно описывают параметры мыслительных процессов, реализующихся в актах творчества, тогда как обратные им вполне хорошо соответствуют параметрам рутинности в актах преобразования знания.
3. Зная одну из составляющих связки <человек – мир его идей> и связки <Творец – мир человека> по собственному повседневному опыту, нам гораздо проще представить себе характер и сущность процессов того уровня, который в непосредственном прямом
усмотрении нам не дан. При этом нет нужды прибегать ни к рассудочному мышлению в чистом виде, ни к мистическому прямому усмотрению происходящего в сфере обусловливающей реальности. Предложенная модель обеспечивает некий промежуточный (так сказать, «срединный») путь постижения: заключение по аналогии роднит его с рациональным знанием, а знание из собственного непосредственного опыта, буквально «на кончиках пальцев», объединяет со вторым подходом (но только осуществляется не мистически, а вполне буднично и повседневно).
4. И наконец, проясним еще один аспект понимания сложности: является ли сложное результатом соединения или взаимодействия частей?
Известный специалист в области исследования мышления, удовлетворяющего критерию сложности, Эдгар Морен сформулировал ряд принципов организации такого мышления. В частности, он полагает, что речь должна идти о соединении частей или элементов с образованием единого целого, обретающего новые свойства [166] . Однако такое понимание не является единственно возможным. Так, в концепции П. Бернстайна мы встречаем другой подход, в соответствии с которым целое – результат не соединения частей, а их взаимодействия [167] .
166
См. Князева Е. Н. Сложность человеческой телесности: структура и динамика // Бескова И. А., Князева Е. Н., Бескова Д. А. Природа и образы телесности. М.: Прогресс-Tрадиция, 2011. С. 44.
167
См. уникальное исследование, посвященное роли риска в жизни человека и общества: Бернстайн П. Против богов: укрощение риска. М.: ЗАО «Олимп-Бизнес», 2006.
Мне такое направление движения методологической мысли видится более перспективным, однако в свете иерархической модели обусловливания сложного, которая излагалась выше, я бы еще усилила данный посыл, сказав сонастроенного взаимодействия. Как представляется, именно этот аспект выдвигается на первый план, когда мы принимаем во внимание идею иерархической обусловленности сложного и квантово-механического видения природы тонких сноподобных взаимодействий.
Всё это представляется важным с точки зрения анализа феномена сложности, поскольку позволяет говорить о разных уровнях структурной организации сложного, имеющих разные истоки формирования, разные формы проявления активности, обеспечивающих установление на задаваемом поле возможностей разных качеств и когнитивных ресурсов. Постараюсь показать это на примере анализа структуры организации человеческой телесности, которая предстает демонстрирующей разные свойства и возможности в зависимости от того, как мы будем понимать целое: как результат соединения частей или как эффект их сонастроенного взаимодействия.
В начале главы речь шла о том, что окружающая реальность может представать по-разному в зависимости от точки размещения наблюдателя. В частности, соприродный человеку мир может выступать как физический, вещный, материальный, предметный, – если мы размещаем точку отсчета в самом этом мире, и как идеальный, иллюзорный, невещественный, нематериальный, – если мы выносим ее в мир Создателя. Покажу теперь, что сложная система может и функционировать по-разному, в зависимости от того, с каким уровнем отождествляет себя наблюдатель.
Приведу примеры. Первый касается случая диссоциативного расстройства по типу множественной личности. Женщина, страдающая этим нарушением, была аллергиком (аллергия на розы): не только от вдыхания аромата этих цветов, но и просто от взгляда на их изображения она могла начать задыхаться. Одной из парциальных личностей, которая периодически захватывала власть, оказался мальчик десяти лет. Так вот, будучи мальчиком (ощущая себя мальчиком) она не только начинала говорить другим голосом и по-другому вести себя. Самое интересное, что у нее совершенно пропадала аллергия на розы: она могла не только спокойно воспринимать изображения этих цветов, но и вдыхала их аромат без всякого ущерба для себя.