Инновационная сложность
Шрифт:
В когнитивной сфере этому повороту в само– и мировосприятии я бы поставила в соответствие этап, когда впервые рождается способность замыкать петлю сознания на себя самого, иными словами, задаваться вопросом, каков я, сознающий, что являюсь сознающим, и каково состояние моего сознания, когда я задаюсь вопросом о том, каково оно? Не трудно видеть, что такого типа вопросы, во-первых, являются метауровневыми, и во-вторых, активно, в яркой форме вводят в мир человека принцип самоприменимости.
Экспериментальные данные свидетельствуют о том, что присоединение внимания к деятельности усиливает переживание деятельности. В частности, ученые обнаружили, что когда человек смотрит на ту часть своего тела, к которой прикасается, соматосенсорная зона коры головного мозга, отвечающая за интерпретацию тактильных ощущений, активируется сильнее, чем когда он не видит прикосновения [172] . Поэтому направление внимания на саму деятельность направления внимания делает– помимо всего прочего переживание куда более острым, чем всё то, что до этого ощущалось. В этом состоянии кристаллизуется новое переживание – самости как чего-то отличного от всего прежде испытанного.
172
Эккерман Дж. Краткая истории человеческого тела. 24 часа из жизни тела: секс, еда, сон, работа. СПб.: Амфора, 2008. С. 52.
Я считаю, что когда такой акт впервые совершается в когнитивной эволюции человека, в это мгновение и происходит диссоциация на уровне «самостоятельно действующая единичность», потому что отныне одно и то же – физиологически, субстанциально, телесно – существо, в одно и то же время, в одном и том же отношении становится «я» и «не-я». «Я» – как то переживание, которое конституируется при обращении способности сознания на саму эту способность, т. е. когда человек «сознаёт себя сознающим». И «не-я» – как все остальные формы переживания собственной представленности в мире, которые по сравнению с предыдущим оказываются менее яркими, непосредственными, убедительными. После получения подобного опыта человек устойчиво ощущает себя отделенным от мира барьером самости – ведь больше ни одно живое существо не способно к самосознанию. Как говорит лауреат нобелевской премии в области медицины, многие годы посвятивший исследованию проблем сознания, Джералд Эдельман: «Оно (высокоуровневое сознание – И. Б.) выражается в прямом осознании – невыводном или непосредственном осознании ментальных эпизодов без вовлечения органов чувств или рецепторов. Это то, что мы, люди, имеем в дополнение к первичному сознанию. Мы сознаём, что являемся сознающими» [173] .
173
Ed el man G. Consciousness: The Remembered Present// Cajal and Consciousness. Scientific Approaches to Consciousness on the Centennial of Ramon у Cajal's Textura. Ed. By Pedro C. Marijuan. Annals of the New York Academy of Sciences. Vol. 929. N.Y., 2001. P. 113.
4.2. Противоречие – это форма выражения сложного?
Я вижу два ключевых момента трансформации когнитивных возможностей человека вследствие привнесения в его мир диссоциации: 1) утрата связи с собственной глубиной, объемностью и
2) происходящее в силу этого разбиение универсума рассмотрения на противоположности.
Первое проявляется в том, что человек отождествляет себя с плоскостной структурой – эго (а мы помним, что в сложной системе локус самоидентификации влияет на ее поведение). Поэтому когда человек функционально пребывает в состоянии такой отождествленности, он становится диссоциированным и, как следствие, изолированным барьером не-данности-в-непосредственном-прямом-усмотрении и от внешнего, и от внутреннего мира собственных субсистем. Но жить и познавать даже и в так неудобно преобразившемся пространстве он вынужден: от неспособности эго видеть реальность недуальной и объемной, последняя не утрачивает данных качеств (а также всех вариантов их проявления в практической жизнедеятельности человека). Единственной доступной возможностью благополучно адаптироваться к новым обстоятельствам становится всемерное развитие познавательных средств, находящихся в зоне досягаемости, а именно, эго и когнитивных ресурсов этого уровня. В подобной ситуации выразить (настолько адекватно, насколько это вообще доступно) идею бесконечной сложности мира подлинной реальности можно утверждая, что там есть всё, даже то, что взаимоисключающе. В частности, в пространстве поверхности, соответствующем структурному состоянию эго, не допускается, чтобы одновременно, в одном и том же отношении имели место Р и не-Р: там или Р, или не-Р. А вот в альтернативной реальности Р и не-Р могут быть представлены одновременно и в одном и том же отношении.
Как подчеркивают духовные традиции, на самом деле это не так: в глубинной (изначальной, конечной, подлинной) реальности вообще нет Р и не-Р, поскольку она недвойственна. Но если уж пытаться описать ее с помощью языка (который по своей природе неустранимо дуален), то наибольшее приближение к имеющемуся на самом деле дает именно выражение «там возможно Р и не-Р одновременно и в одном и том же отношении». Так и получается, что утверждение, содержащее идею, прямо противоположную той, которую с его помощью пытаются представить, оказывается ближе всего к передаче подлинной природы невыразимого. Как говорят суфии: «Вы даже не представляете себе, насколько ваши фантазии о подлинной реальности близки к подлинной реальности».
Учитывая вышесказанное, вернемся к вопросу, действительно ли сложное неустранимо противоречиво?
Я считаю противоречивость видения феноменального мира неустранимым следствием восприятия имеющегося с позиции двойственного ума. Сам мир не дуален. Двойствен тот инструмент, который с момента диссоциации мы обращаем к его восприятию и осмыслению, в результате чего всё видится поделенным на два. Поэтому если характеристика неустранимой противоречивости сложного, данная Э. Мореном, относится к миру феноменов, то этот взгляд обусловлен заниманием позиции наблюдателя по отношению к происходящему. И специфика видимого с этой позиции такова и есть: возникновение ощущения двойственности окружающего, противоречивости и борьбы, – потому что когда есть «я» и «оно» двойственность привнесена в самую сердцевину процесса познания. Остальные оппозиции, извлекаемые в режиме такого функционирования ума, будут лишь проявлением этого базового фильтра двойственного мировцдения и мироощущения. И до тех пор, пока к восприятию мира будет обращен инструмент, базовой характеристикой которого выступает дуальность, противоречивость действительно будет представать как нередуцируемое свойство сложных систем: и онтологических, и гносеологических. Потому что диссоциированный ум во всем воспринимаемом видит собственную природу.
Сложные феномены по своей природе целостны, недуальны, т. е. не содержат составляющих, которые – с использованием двойственных средств естественного языка и категориального мышления – могут быть представлены как взаимоисключающие компоненты («Р и не-Р»). Именно и только обращенность к их восприятию дуального ума обусловливает то, что они видятся поделенными надвое, наполненными борьбой и конфликтами. Если к восприятию тех же феноменов будет обращен ум человека, преодолевшего двойственность (это, в частности, выразится в отказе от позиции наблюдателя), они предстанут как недуальные. Но как трансформируется поле взаимодействия, когда все свое внимание человек отдает заинтересовавшему его явлению (это равносильно снятию позиции наблюдателя)?
5.1. Погруженность в происходящее: трансформация поля взаимодействия
В буддистской традиции это выражается понятием: «человек теряет себя в объекте». Вот как об этом пишет Д. Т. Судзуки: «Можно задаться вопросом, как художник углубляется в дух изображаемого [174] ?.. Секрет в том, чтобы стать растением. Но как человек может стать растением?.. На практике это достигается посредством интроспективного рассмотрения растения. При этом сознание должно быть полностью свободно от субъективных эгоцентрических мотивов. Оно становится созвучным Пустоте, или такововсти, и тогда человек, созерцающий объект, перестает осознавать себя отличным от него и отождествляется с ним. Это отождествление дает возможность художнику чувствовать пульсацию жизни, которая проявляется одновременно в нем и в объекте. Вот что имеют в виду, когда говорят, что субъект теряет себя в объекте и что не художник, а сам объект рисует картину, овладевая кистью художника, его рукой, его пальцами» [175] .
174
Речь идет об изображении растения (гибискуса), созданном в XIII веке Моккеем (Му-цзи) и считающимся национальным достоянием Японии.
175
Судзуки Д. Т. Мистицизм: христианский и буддистский. Киев, 1996. С. 43–44.
Внутреннее погружение в недвойственное состояние, достигаемое за счет стопроцентной концентрации на объекте интереса, позволяет убрать границы, разделяющие человека и мир. Об этом красноречиво говорит создатель нового направления в методологии духовности Толли Бёркен: «Когда мы полностью фокусируемся на происходящем, все наши мысли заняты только настоящим, мы не думаем о том, что было, или о том, что будет. В момент полного сосредоточения человек не сравнивает переживаемое событие с какими-либо другими, ведь любая попытка сравнения сразу же заставит его ум отвлечься и внимание рассеется. Когда вы научитесь быть настолько внимательными, не останется ни одной части вашего сознания, которая должна наблюдать за вами или осознавать, что с вами что-то происходит. Вы целиком станете тем, что переживаете в данный момент. Когда вы ощущаете вкус земляники на сто процентов, вы становитесь земляникой. Когда вы вдыхаете запах розы на сто процентов, вы становитесь запахом розы. Вы буквально сливаетесь с тем, что переживаете в данный момент, и перестаете быть получающим опыт» [176] .
176
Бёркен Т. Экстремальная духовность. Потрясающее путешествие за внутренние границы. К.: София; М.: ИД «София», 2004. С. 136–137.
Итак, главное, что в этом сложном пространстве взаимодействий происходит, – исчезает вынесение себя за скобки процесса и позиционирование по принципу «Вот я, а вот оно (событие, свойство, явление, другой человек или предмет)». Существуют ли какие-то методологические ресурсы, которые помогли бы схватывать такую форму представленности сложного?
Проблемность ситуации в том, что когда мы задаемся подобными вопросами, мы уже изначально привнесли в наше миропонимание двойственность, уже вынесли себя за рамки процесса, противопоставив себя и свое познание ему, а хотим на этой основе постичь феномен «в его таковости». Само собой разумеется, это абсолютно невозможно. Но, зная природу совершающегося искажения, мы можем сделать поправку, в явной форме зафиксировав этот аспект изначально двойственного подхода к недвойственному феномену. На этой основе можно предложить некоторые методологические средства, которые позволят с наименьшим ущербом для адекватности говорить о той степени сложности, которая дуальными ресурсами не выразима в принципе. Это будут понятия интегральной и креативной сложности, а также недуальной простоты.