Иночим великанов

Брауде Демьян

– Для исправления своего проступка, ему следует дать полную отдачу в своих промыслах обеления, – Приняв совет, проглотивший зов Джоаль, муторно развернулся и, привстав и в уставном порядке справился с бывшего сотника.

– Как там твои люди? Мы можем бросить в наши рты, нечто съестное, или для начала надобно прервать жизни, ещё нескольким сказочным тварям?

Калиб оценил юмор, который нечасто использовал сам, и утвердительно кивнув, растянув свинцовые черты лица в несвойственной ухмылке исказившей и рубец на скуле, и потянул его пригласительном жестом за собой к огниву и зачавшейся трапезе.

Доподлинно неведомо, сколько времени потребовалось Гайту, дабы перекувырнуть коченеющую уже тленно смердевшую тушу

мертвого зверя с раззявленной вдоль мордой, тянувшую, на семь оруженосцев с помощью подвернувшегося рычага наиболее крепкого шершавого бревна, воткнув все оставшиеся отголоски стрел глубоко по хребту сизой спины в землю. Но когда он в преддверьях сумерек, насилу снося подкашивающую поджилки, выступившие по лицу жилы, и всеобъемлющую вонь каперсов с уже зачавшейся гнилью, ухватился, за обмотанный кожей черен, стараясь вытянуть скрывшийся дол меча, что ревниво ушел по самую крестовину, он почувствовал, что удача все же не на его стороне. Клинок настолько увяз в жилистой плоти, что даже не шевелился, а звук хлюпанья тормошенных в нутре прервавших движения кишок и то и дело, обороняющееся вызволяющие пахучие “ароматы” разлагающейся плоти с мутной желтоватой кровью из лопнувшего струпа окоченевшего тела, то и дело заставлял его содрогаться и ощутить приспевшие рвотные позывы. Которые и так неотвязно, зрели в нем, от всеобщих ополчившихся терпких миазмов, и ненасытных копошащихся мух, облепивших открытые раны павших хищников, на которых уже позарились мелкие падальщики, коих он чудом распугал своей персоной. Он, задержав дыхание, уперся в крепкие ребра ногой, и слыша битья по вискам молотков, тянул изо всех сил, но тот зацепился полотном между хребтом и ребрами, и застрял насмерть.

Дернув рывком раз, потом и два для надежности, он, выпуская столб блеклого пара из рта, сделал тяжелую от весившего амбре передышку, убирая выросшую из бусин полосу испарины со наморщенного и горевшего лба, и небольшую морось на пульсирующем горле с выпучившийся жилкой на шеи. Алый свет анемаи, медленно, но уверенно сблизился с манящем горизонтом, постепенно передавая бразды правления вестникам ночи потемкам, так как осень все ещё неуклонно сокращала день, и не далек был момент, когда легкая тень отвлекающего сумрака сделается глубоким беспросветным мороком заступившей во всю мочь ночи. Пока он не крепко стоял, в окружение казалась издевательски возвышающихся над ним деревьев, что сбитыми рядами, под дуновения, развернувшегося под вечер ветра, шептались иглами, напоминая приглушенный смех, то силясь изыскать глоток свежего дуновения с хвоей, он мельком приметил небольшую промелькнувшую поблизости тень.

А потом ещё одну. И ещё с десяток. Со всех сторон обильно смолистых стволов, пробегали небольшие тени, чуть меньше Рибы. Застывший с неприятным холодом на закорках, после града горючего пота оруженосец, уже хотел поверить, что группа гоблинов, улюлюкает над ним, пока бегло не разглядел одного из них, медлительно высунувшегося из-за толстого ствола дерева при стекающем за небосклон свете.

Крупная круглая голова, относительно цилиндрического дородного тела, с ворсистым подшерстком, поднимала ввысь несколько травянисто подобных ленточных локонов, что произвольно реяли, как если бы находились под бурным потоком воды, в море. А его проникновенно прозрачные глаза, имели небольшой флуоресцентный красный огонек посредине, что, то расширялся, то увядал, когда нечто игриво любопытно отводило голову в другую сторону. Широкий свод рта, доставал бы до ушей, если бы те у него водились, но разрез не высвобождал зубов, лишь пелену беззубого мрака, на подобия глубоких недр не просветных пещер через грот. Кисть, которой нечто держалось за ствол, имела всего три кругловатых пальца, но столь коротких, что сразу было понятно, они не приспособлены, на тяжелый рутинный ручной труд. Внезапно задранные копошащиеся колоски на макушке скрылись за стволом, как и флуоресцентный огонек в пустых глазницах ворсяного пушистого создания.

Гайт быть статься и не паниковал, если бы дюжина подобных вспыхивающих лучинами красных огней созданий не выглядывала из-за каждого сбитого ствола, и тут же скрывались, как только он въедливо вытаращенными зеницами не смигивающие смотрел на них дольше пары секунд. А звуки шелеста, которые они издавали, либо ртом, либо ноздрями (которые он не приметил в постепенно нависающей, как и его очумелость тьме), заставляли его бросить меч, и самозабвенно вновь бежать прочь, как он и рассчитывал прежде. Цвета их он так и не распознал, так как они околачивались в призрачно навеянной точно из не откуда мгле, словно призванной проявлением их ненасытного любопытства, оставляя вскоре лишь шорохи и знакомые огни.

В смятении обливаясь стылым потом (страха), с коченевшей кровью в жилах, судорожно ухватившись за эфес, он, стиснув зубы, чувствуя непреклонно облепивший озноб и шевелившиеся волосы на затылке, дернул что было силы, с поворотом на сто восемьдесят, дабы поддеть непокорный меч, расширяя облепленных жужжащими мухами раструб. И он, минуя новые вызволенные потоки и каперсового зловонья, милосердно к его беде поддался, и через чмокающие звуки, податливо рвущейся мякоти плоти, и заляпанной жёлтой кровью брюха, меч вырвался как выстрелившая винная пробка.

Огорошено осев наземь, с задранным перед собой окроплённым и пахучем лезвием, Гайт не успел нарадоваться или ощутить промозглость, осветив сумерки затесавшейся на его рябые щеки улыбкой, как мигом подобравшись и встрепенувшись, бросился во весь опор, прочь, от обступающей теней за завесой подернутой поволоки промеж деревьев. Во время оседлавшего ветер бега, он непроизвольно с жуткой миной обернулся, на застилавший место сечи маревом сгущено опавшего тумана, отмечая как вереница любопытствующих горевших красными огнями больших голов, то и дело вновь выглядывали промеж растворяющихся в призрачном дымке стволов, издавая свой излюбленный шелест, для общения.

В полностью опавшем сумраке, сокрушаясь сердцебиением, добежав до подсвеченного в непочатом до красок боре лагеря, он как раз застал байку скопившего к себе внимание латунного от отражения огня Калиба. Тот выпуская клубы паров увлеченно и в который раз, пересказывал, как вогнал топор в щетинистую сизошёрстную морду зверя, и как его безумные ониксовые бельма, разъехались в разные стороны, будто избегая прямого взгляда с одичалым воином, разевая простор меж черепа. Затем он украдкой поведал, как его спасла прошелестевшая стрела Рибы, и та, сощурившись, хлопнув себя по зеленому челу, неясно выказала ему, свое “не за что” и именно в этот момент, в их идиллию, ворвался суетный Гайт.

На фоне разошедшегося полымя единственного светила в померкшем лесе, он был выжито, бледен с лоснящейся пепельной кожей, даже сильнее чем обычно, а растрепанные стоймя всклоченные рыжие волосы, и краснота у разрытых юностью щек, заставила воспринять её неоднозначно. Моз и Коуб, повели носом. Риба косо бросив взор на меч, заласканный выуженной кровью, сочла, что тот страшится вида крови. Калиб с Джоалем, единодушно перебросились обременившимися бронзовыми от вида костра взглядами сомнений. Только Клайд проигнорировал его, так как уже сидел в сторонке, и ел в нелюдимом одиночестве, пропуская байки, отчего-то минуя жизнь устремляясь в сокрытую от ясности чащобу таившую каверзную неизвестность.

– Там среди деревьев! – утробно возопил тот, но голос мигом сел вместе с паром из рта. Он, не унимая пронзившую все фибры панику, неистово обернулся и, маша лезвием, глухо прорезал воздух, резкими махами, с последующими шорохами.

– Кого ты там увидал? – первым нехотя поднялся хмурящийся и брюзжащий Калиб, который меньше всего собирался реагировать на обуявшую панику Гайта.

– Большеголовые! У них глаза светятся! А ещё они цокают, как…

– Как шелест листвы, – послышалось тихое бормотания следопыта, что запил порцию снеди из личной кожаной фляги, словно в прострации наблюдая танцующий взмывающий к веткам огонь, незаметно для всех обернувшись к ним, пуская на скулы и опущенные веки тени от перетекающего по нему костра.