Иногда это происходит
Шрифт:
– Ладно. Вопрос номер два – есть ли у тебя личное время и пространство? И вместе с этим еще вопрос, не по теме – куришь дома?
– Да, и да. – Я показал на журнальный столик, заваленный пустыми пачками и окурками.
– Не заметил. – Кир пожал плечами и подкурил, вытащив из засаленного портсигара сигарету с деловым черным фильтром. – Значит, и время, и пространство у тебя имеются. Что ж, тебе повезло. Последний вопрос проще всех остальных. У тебя большой хер?
– Здоровенный, – съязвил я, окончательно смутившись и запутавшись. – Какое это имеет отношение к тому, что ты говорил?
– Никакого. Я просто так спросил. Почти все тупо уходят от ответа, а ты пустил в ход сарказм. Возможно, мы даже подружимся. Впрочем, это пустяк. Меня больше волнует, когда мы раздружимся.
– Ты не протрезвел еще, что ли?
Кир посмотрел на меня обиженно и недоуменно, как будто я его оскорбил. Если бы мне не было так тошно от количества выпитого вчера, я бы поднялся и набил ему морду. Мало ли таких психов пудрят людям мозги, притворяясь добродушными философствующими пьянчужками?
– Я никогда не пьянею, соответственно – не трезвею. Я вечно пьян, вечно трезв и вечно молод. А ты, кажется, уже стареешь. Плешь имеется?
– Какая плешь? – Уточнил я, протягивая руку к затылку.
– Та самая. – Многозначительно протянул Кир и встал, чтобы принести еще пива. – В общем, я теперь абсолютно свободен, и собираюсь с тобой дружить, поэтому, если ты соизволишь наконец оторвать свою задницу от пола и провести мне экскурсию по этой халупе, будет здорово.
– У меня раскалывается голова. Можешь сам осмотреться. Только не трогай ничего. А потом проваливай.
Кир мотнул головой и скрылся за дверью ванной.
Постепенно выяснялись некоторые подробности из его биографии, но невозможно было охватить картину целиком. Мне было ясно одно – только такой странный человек, как Кир, мог стать моим другом и полюбить меня. Он был своеволен, упрям, в меру жесток, не брезгал выполнять грязную работу, верил в кармическую йогу, курил втрое больше меня, бегал каждый день, в любую погоду, в пять сорок утра, громко смеялся, умел преподнести любую историю в традициях лучших американских юмористических рассказов. Если бы ему довелось родиться сотней лет раньше, он бы непременно стал вторым Марком Твеном. Чувство юмора у него было отменное, он умел ставить людей в тупик, и сам при этом находил выход из любого тупика.
– Я живу приколом и не верю в проблемы, – любил повторять Кир, и действительно – все в его жизни складывалось так, как он верил, что оно должно складываться. Это был сплошной прикол и полное отсутствие проблем. Даже я ни разу не набил ему рожу, хотя пару раз оказывался на грани. В первый раз он перекрасил всю мою квартиру в белый. Включая диван и ту самую диванную подушку, которую в первую нашу встречу облил пивом. Каждый столовый прибор, каждую поверхность, мыльницу, бритву, все, до чего он смог дотянуться, было выкрашено в ослепительно белый цвет. Почему же я не стал его бить? Потому что это было удивительно красиво. Я был разъярен, но, черт побери, до чего это было восхитительно! Во второй раз я уже даже занес кулак, но вовремя остановился и заулыбался.
На протяжении нескольких лет Киру не давало покоя мое одиночество. Оно было настолько неповоротливым, тяжелым и удушающим, что зачастую я закрывался сам от себя и не понимал, где я, что происходит вокруг, и мог неделями не выходить на улицу. Кир беспрестанно уверял меня, что я не такой уж душевнобольной, как мне кажется. Вообще-то, он считал меня более сумасшедшим, чем считал себя я.
Свою теорию он назвал «ТЦ «Кир». Что означало: «Чтобы парню привести мозги в порядок, нужно Трахнуть цыпу, курнуть и идти работать». Он устроил меня в тот самый ресторан, где незадачливому Бену отрубило кусок пальца и ногтя, который угодил в тарелку истеричной посетительнице, из-за тупоголовой Марики, швырнувшей через всю кухню щипцы для разделки омаров. Кир верил, что работа в сфере мечты способна возродить меня эмоционально, помочь мне воспрянуть духом, и наладить социальный контакт. По сути, ему приходилось ежедневно учить меня жить заново, общаться с людьми, не ненавидеть всех без разбору, доверять ему самому. Благодаря усилиям Кира мне снова начали нравиться животные. Не котята, но некоторые представители животного мира.
Эдгар, знакомый Кира, хозяин ресторана, возненавидел меня заочно, стоило Киру только упомянуть мое имя и попросить пристроить меня вместо предыдущего шеф-повара, которому острый металлический поднос раскроил череп. Я так и не узнал, умер ли этот толстяк, или поднос лишь прорезал огромный слой жира, так и не добравшись до кости. До этого я тоже работал. Это были, по большей части, выездные мероприятия, сезонные работы в уличных забегаловках, подработка в дешевых общественных столовых, и все такое прочее. У Эдгара же я задержался надолго, потеряв, правда, мочку левого уха и счет времени. Я с одинаковой уверенностью говорил людям, что работаю у него уже пятнадцать лет, и что прошло всего два года с того дня, как меня взяли на работу. И это в один и тот же день, порой с промежутком в десять-двадцать минут! В зависимости от настроения мне казалось правдой то одно, то другое, со временем у меня всегда складывались натянутые отношения.
О, я ненавижу время. Особенно его скоротечность, его неумолимость и жестокость! С каким величайшим удовольствием я набил бы рожу тому, кто придумал сыграть с человечеством эту злую шутку под названием «ход времени». Стоило бы воспользоваться острым металлическим подносом, оказавшись наедине с этим негодяем. Мне тяжело давалось осознание реального времени, его течения, его негибкости и безвозвратности. Я путался и путаюсь во временах, когда рассказываю о каких-то событиях, представляю, что жизнь идет не вперед, а постепенно откатывается назад, теряюсь, отвечая кому-нибудь, который час, и противлюсь наступлению старости, смене времен года или суток. Смутное представление у меня и о том, что значит мой возраст, и ради чего я просыпаюсь по утрам в то или иное время.
Так вот, устроившись на работу, я первым делом нацепил маску дружелюбного шефа, компанейского, отзывчивого парня, и орал на подчиненных всего два-три раза за смену. Они все равно меня ненавидели, старательно игнорировали мои просьбы, приказы и остроумные замечания, а по окончании рабочего дня торопились уйти как можно скорее, только бы не провозиться до моего отхода и не идти со мной пускай бы до выхода из здания ресторана. Однажды новенькая, кажется, Ингрид, замешкалась или провозилась нарочно, и вышла из ресторана одновременно со мной. Черт разберет, были ли у нее какие-то намерения соблазнить меня, или что-то еще, или ее забыли предупредить, что я крайне мерзкий тип, которого необходимо на дух не выносить, но она стояла и смиренно ждала, пока я закрою дверь черного входа. А я ведь давал ей время, чтобы ретироваться.
Когда я обернулся, она все еще стояла, засунув руки в огромные карманы безразмерных штанов и переминалась с ноги на ногу. Я нелепо улыбнулся, буркнул нечто вроде: «ну, до завтра» и даже махнул рукой. Вот тут-то кажется-Ингрид-или-как-ее-там осознала свою ошибку, покраснела с головы до пят, развернулась на пятках и пулей вылетела из узкого переулка. Что ж, я привык к подобному обращению, и не рассчитывал ни на что. Мне нравилось одному возвращаться домой. Усаживаться на свой диван и курить, запивая шоколадные шарики ледяным пивом.