Иномирец
Шрифт:
Виктор поспешно закивал, крепко сжав губы, чтобы случайно не выдавить ни единого звука. Стражник этим безмолвным ответом удовлетворился, довольно ухмыльнулся и поднял заключенного на ноги, после чего даже любезно помог отряхнуться от пыли. После этой странной процедуры оба охранника взяли Виктора под руки и без каких-либо насильственных выходок повели его прочь из камеры, а обрадованный относительно приятным исходом этой сцены Мурфик облегченно вздохнул и устало свалился на койку, где всего минуту назад лежал его новоиспеченный сокамерник.
Камера, казалось, была расположена
В конце концов заключенного привели в небольшое и непроницаемо темное помещение, где единственным источником освещения служила одинокая свеча на маленьком круглом столе посреди комнаты. Было ощутимо холодно, и откуда-то поддувал сильный сквозняк, но огонек свечи оставался неподвижен. Присмотревшись, Виктор понял, почему: пламя было закрыто с двух сторон чьими-то ладонями, которые и не давали ветру оставить помещение неосвещенным.
Стражники отсалютовали человеку, что закрывал руками огонек, и вышли за дверь, а из темноты вдруг раздался низкий зловещий голос.
– Викферт, – медленно произнес таинственный человек и сделал длительную паузу. – Я знаю, ты считаешь, будто твоей вины ни в чем нет и что все совершенные тобой деяния – лишь последствия трудного выбора или даже принуждения со стороны. Но не спеши перечить: одно неугодное мне слово, и я вырву все ногти на пальцах твоих усталых ног и заставлю тебя их проглотить.
Незнакомец взял свечу и прошелся с ней по комнате, зажигая остальные свечи в настенных канделябрах. Стало светлее, но не настолько, чтобы можно было разобрать личность страшного человека, если, конечно, это было важно. Он походил на обычного монаха: черная мантия с глубоким капюшоном, чуть сгорбленная спина… Но стоило ему сделать какое-либо движение рукой, как сердце у Виктора уходило в пятки – столь ужасающей казалась его мрачная фигура. А кроме всего прочего, помещение однозначно можно было назвать пыточной, о чем свидетельствовало несколько приспособлений для допросов, которые Виктор знал по земной истории, как дыба, железная дева и колодки, так и неизвестные пришельцу с Земли агрегаты.
– Я надеюсь, – продолжал человек в капюшоне, – что ты проявишь благоразумие и прольешь наконец свет на все то, что сейчас творится. На вашу эпидемию. На вашу чуму.
– П-прошу прощения, господин, но я и понятия не имею, о чем речь. Раз уж вы знаете, откуда я, то почему бы просто не задать мне несколько вопросов, к примеру, за чашечкой чая? Я таить ничего не стану. У меня нет никаких секретов. Никаких законов я не нарушал вроде бы, так что скрываться от властей тоже смысла не вижу. Уважаемый, давайте просто…
– Я не разрешал тебе говорить, Викферт. И позволь по порядку. Меня зовут… Палач, и большего тебе знать не нужно. Если будет необходимо, я разрежу тебя на мириады окровавленных кусочков, но ты останешься жив и расскажешь мне все, лишь бы я прикончил тебя как можно быстрее и безболезненнее. Клянусь, если мне придется вырвать твои глаза и положить их в разные части комнаты, то ты будешь видеть нас с двух разных сторон, испытывая при этом чудовищные мучения.
Виктор с трудом проглотил подступивший к горлу комок. На языке вертелось множество слов, но ни одно из них произносить не было ни малейшего желания. Заключенный почувствовал себя загнанным в угол зверем без возможности отступления. Если двигаться, то только вперед. А каким способом – уже иной вопрос, хоть вариантов виделось не так много. Виктор решил, что будет акцентировать внимание на дипломатии, пытаясь свести насилие на нет. Ну а если дело все-таки дойдет до кровопролития, то в рукаве землянина еще оставался один огненный козырь.
– Заметь, – продолжал Палач, – ты стоишь передо мной без оков и кандалов. Ты не сидишь привязанный к стулу и не вопишь от боли. А это значит, что у тебя есть все шансы остаться целым и невредимым. И – да, только попробуй что-нибудь зажечь своими пальчиками, и я вырву из плеч твои руки. Кроме того, те чернила, которыми на твоей шее выжжены имя и номер, обладают чудесными свойствами: они, попадая в кровь, почти полностью блокируют любую магию внутри тебя. А если все-таки захочешь попробовать, то ты просто-напросто сожжешь себе пальцы.
Надежда кого-нибудь воспламенить рухнула в одно мгновение. Виктор раздосадованно выругался, что не осталось незамеченным Палачом:
– Я так и знал. Ну сам понимаешь, переговоры – штука тонкая, к ней надо готовиться заранее. Хотя в твоем случае к подобному подготовиться просто невозможно. Хм…
Палач поставил посреди комнаты железный табурет и жестом предложил Виктору на него присесть. Заключенный недоверчиво оглядел сиденье и, не заметив никакого подвоха, медленно уселся напротив своего дознавателя. Сам же Палач не пожелал находиться в поле зрения жертвы, а потому встал у Виктора за спиной и, выждав еще одну мучительную паузу, перешел к допросу:
– Назови мне свое полное имя и место рождения. И я еще раз напоминаю обо всех благоприятных условиях, располагающих к прямоте и правде. От жестокой и кровавой смерти тебя отделяет всего одна невинная маленькая ложь.
Виктор облизал пересохшие губы, поморщился от боли в нижней челюсти – видимо, кто-то его бил в то время, как он находился без сознания, – и ответил:
– Викферт – это имя, данное мне Грокотухом. Ну тем пепельником, что привел меня в ваш чертог. Он сказал, что так будет лучше и люди на улицах не станут чураться экзотического для вашего мира имени. На самом деле меня зовут Виктор Евгеньевич Богданов, и родом я с Земли. Земля – это мой мир, моя планета. Я прожил там всю свою жизнь и был уже готов умереть, но Лагош помог переместиться сюда, да еще и омолодил на много десятков лет.
– С этого момента подробнее, – приказал Палач. – Кто такой этот Лагош и зачем он перенес тебя сюда? Кто он, чародей?
– Я не знаю, кто он, – пожал плечами Виктор. – Лагош чудным образом оказался в моей квартире и предложил сделку. Зачем – тоже понятия не имею. Он предложил мне… нет, не сделку. Дар. Сказал, что если я соглашусь, то получу молодость, но вернуться на Землю уже не смогу никогда. А после того самого перехода Лагош словно смеется надо мной! Он приходил ко мне во сне и издевался. Он знал, что я попаду сюда, к вам. Знал… и ничего мне не сказал… я не понимаю его мотивов.