Иной
Шрифт:
Близился вечер; мы закончили подготовку поля — стоит сказать, оставался какой-то глупый плакат, но его мы сделаем завтра, — и отправились в столовую, чтобы впихнуть в себя что-нибудь под прицелом десятков любопытных глаз. Я почти почувствовал что-то сродни ностальгии; на самом деле, у меня толком не хороших воспоминаний о школьных временах, но, в отличие от Типрихса, атмосфера Эльхая как никогда походила на те деньки.
Хотя, мои пятнадцать были не лучшими. Тогда же я понял, чем буду заниматься в жизни, и… Ну, не слишком похоже на радужные мечты о том, чтобы стать космонавтом или ветеринаром. Даже как-то грустно. Хотя,
Пожевав пресную кашу с мясом — довольно просто, но живот больше не урчит, — и попрощавшись с Обелем и Райаном, я закрылся в своей комнате. Ну, временно своей; как и многие люди, я не люблю засыпать на новом месте, но можно и привыкнуть. В конце концов, где я только не засыпал в своей дли-инной жизни…
Я плюхнулся на кровать; день вдруг показался мне очень коротким, и, благодаря нарастающим нагрузкам, новое тело почти не ныло. Стоит сказать спасибо существованию здесь хоть какого-то транспорта — причиной усталости в последние дни была смесь моей нервозности и долгой ходьбы.
Впрочем, даже не представляю, как так вышло. Во времена, когда ездить можно только на лошадях и каретах, как так получилось, что Альберих вообще не имел никакого мясца на ногах? Неужели действительно все эти годы просидел в своей комнате, никуда носа не высовывая?
Рапунцель, блин. Ничего больше и не скажешь.
Шаг. Второй. Третий. От напряжения стук сердца отдаётся в ушах. Я высовываю голову из-за угла и коротко осматриваюсь: никого. Значит, можно идти. Медлить нельзя: у меня не больше двадцати минут. После мой напарник уедет, независимо от того, приду я или нет. Впрочем, скорее он наставник: бессердечный, но эффективно обучающий. Под его крылом я либо стану профи, либо умру.
Кидаю взгляд на камеру на потолке. Старого типа, снимает лишь ограниченную область. Я знаю, как её обойти, и ловко прыгаю в слепую зону, не позволяя даже тени попасть в кадр. И всё равно чувствую необъяснимую нервозность. Облажаться всегда страшно, кто бы что ни говорил.
Тишина и темнота угнетают. С одной стороны они помогают мне укрыться и являются ненадёжным знаком моей безопасности. И всё же, кажется, будто в любой момент тишина будет нарушена звуком шагов десятков пар ног; охрана явится по мою душу, и моя первая (почти) одиночная вылазка будет провалена. Вот будет стыдоба; впрочем, вряд ли я смогу стыдиться в гробу.
Ну, если у меня будет гроб. В этом я тоже сильно сомневаюсь.
Пробежал по коридору так быстро, будто под ногами осыпается пол. Ноги не стучат на плитке: хожу, как учил #####. Никогда не подводило. Впереди дверь: железная, с кодовым замком. Это тебе не обычная замочная скважина, так просто не сломаешь. Оглянулся, держа пистолет наготове, и быстро ввёл код. Успел облиться холодным потом, пока панель наконец не стала ярко-зелёной. Сработало.
Прошмыгнул внутрь, оставив между закрывающейся дверью и косяком маленькую стальную пластину; так вот, зачем ##### дал её мне. Осмотрелся. Тонкая, едва заметная полоска лазера прямо под ногами. Это не шпионский фильм, вряд ли меня порежет. Зато сигнализация сработает; благо, не наступил. Обошёл лазерную сетку — пришлось поиграть в акробата; мужчина средних лет, привязанный к стулу, оказался прямо передо мной. В его глазах промелькнуло узнавание, и он яростно замычал сквозь ткань во рту.
Так глупо, но, наверное, он надеялся, что я пришёл его спасти. Ошибка.
Поднимаю пистолет; это тяжело. Скорее из-за волнения по поводу выполнения этого задания, чем из-за сомнений. С жертвой я был не знаком — только пару раз пересеклись в коридорах, да и только. И испытывать жалость к «коллеге» глупо. Как сказал #####, любой из них может стать моей целью. Или я его. Без разницы: главное, что наступит тот роковой момент, когда кто-то из нас будет готов убить другого.
Жить без привязанностей тяжело, но необходимо; даже жаль, что в таком юном возрасте я перечёркиваю целый важный аспект своей жизни, не давая себе и шанса.
Надежда в чужих глазах сменилась горьким пониманием. Мужчина зажмурился, смиренно опустив голову. Он знал: наша «компания» не оставляет заложников в живых. Рассказал ты что-то или нет, придётся умереть.
Выстрел.
Всплеск крови окрашивает белую стену гигантской грязной кляксой. Я избегаю смотреть на изуродованную голову.
Вой сирен. Пора бежать.
И вдруг я проснулся.
Ну, сложно не сделать это, когда кто-то на тебя смотрит. Не то чтобы мой чуткий сон вернулся — в теле Альбериха на это можно и не надеяться. Закроешь глаза, и всё: даже пушечный выстрел не разбудит. Скорее, дело во сне. Вот же старик! Давненько мне не снилась моя молодость. Сколько лет-то тогда было, семнадцать?
Да уж, рано детство кончилось.
Проблема была в том, что кто-то всё ещё смотрел. Заметил это я только когда открыл глаза, и от этого было не по себе. Два бледных лица склонились надо мной: почти идентичные, они отдалённо кого-то напоминали, но я всё не мог понять, кого. Это были те самые девочки, которые наблюдали за мной и моими (вроде как) новыми знакомыми половину предыдущего дня.
Краем глаза я оценил время суток; думаю, я проспал не больше часа, так что сейчас не слишком поздно. Да уж, куда более неприятно, когда кто-то проникает в твою спальну в два-три часа ночи.
Девочки. Обычные девочки, выглядят на четырнадцать, не старше. Обе бледные блондинки; цвет чуть бледнее, чем у Райана, и всё равно выглядит немного ненатурально. Эй, какой краской тут все пользуются?
Они смотрели. Тьфу ты, как дети из фильмов ужасов; так и поседеть недолго.
— Ну что, мы так и будем пялиться друг на друга? — наконец не выдержал я. — Какого хрена вы тут делаете? Чего вам надо? Смотреть на спящих людей некультурно, знаете ли.