Иноземец
Шрифт:
Взрывы ударили на горе наверху, обрушили на них град камней и земли Нохада подпрыгнула и задрала голову на врага, которого не могла достать.
— Поумнел, ублюдок, — сказал кто-то, а Илисиди, как всегда впереди, быстро повела колонну вокруг отрога холма, теперь в сторону от дороги; они скакали и слышали, как сзади самолет разворачивается снова.
Потом с юга донесся отдаленный раскат — звук грома. Надвигалась непогода.
«Пожалуйста, Господи, — думал Брен. — Спрячь нас за облаками, прикрой». Он нервничал из-за бомб. А теперь появилась возможность спастись — у него задрожали руки, под мышками проступил пот.
Еще один заход. Бомба разорвалась позади колонны и подожгла куст.
И
— Их два! — закричал Гири. — Дьявол!
— Этот пока не рассчитал, — сказал Банитчи.
Первый самолет уже возвращался снова. Он застиг беглецов на открытом склоне, Банитчи, Чжейго, Сенеди и все остальные спокойно целились, ведя стволами. В последний миг Сенеди скомандовал:
— Бей за обтекатель!
Они открыли огонь, эхо вернулось от второго холма.
Рев мотора над головой — и все. Самолет пролетел, не сбросив бомб. Пронесся над самым гребнем холма, а через секунду земля дрогнула от громкого взрыва.
Но беглецам было не до радостных криков. Второй самолет быстро приближался, и колонна снова пришла в движение — они выбирали путь между камнями и мчались сломя голову. Снова ударил гром. Брен понадеялся, что это гром… Второй самолет настиг их — но сбросил бомбы слишком рано. Они взорвались у гребня холма.
Беглецы спустились по крутизне, потом нырнули в узкое ущелье — теперь у самолета при его скорости намного меньше времени на прицеливание, чем у них. Они слышали, как самолет приближается. Его мотор чихал, а гром — это должен быть гром! — раскатывался и рокотал в отдалении.
Эта машина неисправна, подумал Брен. Что-то с ней не так. Боже, есть надежда…
Он не думал, что самолет сбросит бомбы. Только следил, как он делает заход по узкой полоске неба над ними.
Но тут справа вверху ударил взрыв, и Нохада прыгнула. Брена резко ударило в плечо, а всадник рядом с ним упал — Брен не разглядел, почему, ему в лицо летел куст, он вскинул руку, чтобы закрыться, а потом Нохада вынесла его на холм и остановилась вблизи Бабса.
Взрывная волна наполовину оглушила его, но не полностью, он слышал, как визжит неподалеку метчейта от страха или боли. Он оглянулся, увидел внизу всадников на том месте, где он был в момент взрыва, и попробовал развернуться туда. Однако у Нохады было другое мнение на этот счет, она решительно вернула его на место, а тем временем вниз поскакали другие наездники.
Но Банитчи Брен видел; потом разглядел Чжейго среди тех, кто спешился, услышал одиночный выстрел. Визг резко оборвался, оставив в ушах тишину и звон; потом, после короткой ожесточенной борьбы и очередного неохотного разворота Нохады на косогоре, он увидел, что люди садятся в седла и колонна перестраивается.
Вдоль строя проскакал всадник и доложил Илисиди и Сенеди, что погибли трое; он назвал три имени, в том числе — Гири.
Брен почувствовал… в первое мгновение сам не понял, что почувствовал. Словно удар в живот. Гибель человека, которого он знал, некоей известной величины, когда вокруг столько всего меняется, — он воспринял это как личную потерю; но в то же время он порадовался, что это не Банитчи и не Чжейго, а потом предположил как-то смутно, без особых обоснований, что его чувство потери было сугубо эгоистичным и базировалось на эгоистичных человеческих мерках, которые не имеют ничего общего с ман'тчи, с тем, что атеви чувствуют и чего они не чувствуют.
Он больше не отличал хорошее от плохого. У него болела голова. Все еще звенело в ушах, каждый вдох отдавал дымом и порохом. Они с Нохадой оба были заляпаны грязью, несмотря на то, что находились почти в голове колонны, заляпаны грязью, облеплены обрывками листьев —
А может и повториться при следующем таком налете — он не знал, как далеко им еще надо проехать, и не знал, как долго может противник высылать самолеты из аэропорта Майдинги и бомбить их снова и снова, а они ничего, ну совсем ничего не могут с этим поделать…
Но второй самолет не вернулся — то ли разбился где-то на горном склоне, то ли улетел обратно в аэропорт, а тем временем раскаты грома становились все слышнее.
Еще через некоторое время надвинулись тучи, принесли с собой сначала холодный воздух, потом брызги дождя и треск грома. С первыми каплями дождя всадники вокруг Брена, не спешиваясь, полезли в свои сумки, вытащили черные пластиковые дождевики и начали натягивать на себя. Брен подумал с надеждой, что у него в снаряжении тоже найдется такой — и обнаружил во вьючке возле колена — позаботился кто-то предусмотрительный, помнящий, что сейчас сезон холодных горных дождей. Брен нашел дождевик уже под первыми каплями дождя, надел на голову и постарался прикрыть как можно большую часть себя и мягкого седла, а потом еще и застегнул на горле, когда хлынул холодный ливень, ударил слепящим шквалом, побежал струйкой по шее.
Пластик сохранял тепло тела — его тела и Нохады, вихри и плотное одеяло туч над холмами давали надежную защиту от самолетов, и даже если промерзнуть насквозь, потому что свирепые порывы ветра облепляют пластиком тело, вырывают концы, хлещут ими по рубашке и пальто, которые и без того уже начали промокать от сбегающих по шее струек, — ничего, любое неудобство, причиненное грозой, все же лучше, чем бомбежка с воздуха.
Брен большей частью доверял выбор пути Нохаде — пусть себе бежит за Бабсом, а сам прятал руки под мышками и беспокойно думал, уж не кончатся ли силы у вдовы, потому что, чем больше он позволял себе расслабиться, тем больше утекала его собственная энергия, тем сильнее пробирал озноб. Худые промерзают быстрее, как говорил Гири — Брен был уверен, что это говорил именно Гири, сейчас мертвый и разбрызганный ошметками по склону холма.
В голове по-прежнему бухали взрывы.
По-прежнему рассыпались мысли черными пятнами, стоило закрыть глаза, и он снова оказывался в том подвале, слышал раскаты грома, ощущал прикосновение ствола к голове и знал, что Сенеди снова все это будет делать в действительности, потому что гнев Сенеди против землян связан с политическими амбициями Илисиди и со всем, что было достижимым и недостижимым для атеви до того, как в небесах появился этот корабль, — это Брен хорошо понимал. Ман'тчи Сенеди принадлежал Илисиди, мятежники предложили Илисиди ассоциацию с ними, Илисиди велела Сенеди выяснить, что представляет собой пайдхи, и, в глазах Сенеди, это вина Брена, это он убедил ее не принимать предложения мятежников.
Вот отсюда злость Сенеди — на него, на отказ Илисиди от борьбы за престол в Шечидане — на возраст, на время, на Бог знает что еще. Пайдхи в последнее время не чувствовал уверенности, что может перевести и истолковать хоть что-нибудь, даже себя самого. Он стал товаром, предметом торговли между разными группировками атеви. Он даже не знал, кому принадлежит в эту минуту — и не знал, почему все-таки Сенеди ждал на склоне холма, пока прибудет Банитчи.
Не знал, почему Чжейго так рассердилась на него, когда он побежал на помощь Банитчи.