Иноземия, или туда и снова туда
Шрифт:
Причем риск Ажау любил не любой. Так, например, его совершенно не интересовали азартные игры, ему не нравилось самолично участвовать в поединках, были неприятны ему и политические игры. Ажау вообще предпочитал рисковать там, где его соперником была природа, а не человек. И не потому, что он боялся проиграть. Как раз наоборот, ни в карты, ни а логические игры, ни на мечах ему просто не было равных, и риск там был лишь в том, что что-то могло попасть под ноги, он мог поскользнуться и сам напороться на меч противника. Не говоря уже о том, что политика вообще не представлялась для него чем-то, заслуживающим внимания. Другое дело, природа. Та же охота. Или альпинизм, покорение отвесных скал, спуск в крутые обрывы… Тут его соперником был только он сам, и раз за разом совершая невозможное Ажау сам себе доказывал — он действительно лучший. И хоть как правило его совершенно не интересовало, что там происходит с другими людьми, Ажау всегда чувствовал гордость по поводу того, что лишь он один может покорить эту гору или в одиночку взять дикого зверя.
Помимо всего прочего, Ажау был уверен, что лишь самосовершенствуясь он может достичь идеала. Причем если умственно он и так считал себя непревзойденным, то физически регулярно проводил тренировки. Причем делал это не как попало, а с душой. Особенно он обожал, как ни странно, упражнения, которые можно было бы с определенной натяжкой назвать акробатическими. Причем, как свидетельствовали его приближенные, Ажау был способен на такое, что ни одному циркачу не по силам. Не забывал Ажау и о владении мечем, однако
Хоть психология в Южном мире как наука никогда толком и не существовала, да и психологи были стране не особенно нужны, простого жизненного опыта многим людям хватало, чтоб понять одну простую истину. А именно — Ажау Джуниор Гаст не способен испытывать никакие чувства. Потому что в его отношении понятия «любовь» и «ненависть» применить было достаточно проблематично. Он не испытывал никаких эмоций к другим людям, ни положительных, ни отрицательных, и весь мир для него был сосредоточен в одном человеке — в нем самом. Любой его поступок диктовался всегда или разумом, или желанием доказать самому себе, что ты — всесилен, что ты можешь невозможное. Но уж никак не чем-то субъективным, вроде любви, привязанности или нежности. При этом для Ажау не имело никакого значения, кто перед ним — его родной внук или нищий с окраины города. Если того потребовали бы обстоятельства — он бы спокойно велел казнить первого и поставить второго на должность своего главного советника. Потому надавить на него с помощью родственников или близких людей не представлялось возможным — доводы чувств были последним, к чему бы Ажау прислушался. У него не было ни одного близкого друга, ни одной любимой женщины, потому как он просто видел в людях лишь инструменты для достижения своих целей, а не живых существ, к которым еще как-то можно относиться.
Ажау никогда специально не добивался того, чтоб его особенно любили и почитали, так как его совершенно не волновало, как к нему относятся эти ничтожные плебеи. Пропаганду он организовывал ровно настолько, насколько требовали обстоятельства, насколько нужно было для общественного порядка и его личного благополучия, и никогда даже не думал о том, чтоб ввести в школах, например, уроки, где бы изучалась его божественная биография и великие дела. Таким образом даже отслужиться перед ним не получалось. К тем, кто ползал перед ним на коленях, Ажау относился точно так же, как и к тем, кто гордо стоял перед ним и смотрел прямо в глаза. А именно — с величайшим презрением. Ему было совершенно без разницы, окружают ли его льстецы, или те, кто говорит лишь одну только правду. Главное было, чтоб их поступки согласовывались с тем, что он требовал, а остальное не имело для Ажау ни малейшего значения. Потому и встречались в его окружении нередко те, кого можно было с любой точки зрения назвать людьми исключительно порядочными и альтруистическими. Они шли служить Ажау Джуниору для того, чтоб принести людям счастье. И хоть каждый из них довольно скоро убеждался, что власти у них ровным счетом никакой, и одним своим приказом Ажау может спокойно перечеркнуть их многолетние свершения, тем не менее они работали, и работали на совесть. Такие люди, как правило, не находили поддержки ни у тех, кто был предан Ажау лишь для собственной выгоды, ни у тех, кто считал Ажау главным злом Южного мира, главным его проклятьем и планировал освободить мир от этого пророка зла.
И хоть то, что в подвластной Ажау Джуниору Гасту стране социальная справедливость едва ли на зачаточном уровне, видели многие, поддержкой он пользовался просто огромной среди всех слоев общества. Простой народ его просто любил, как любят отца нации. Любил за то, что на столе каждый день есть кусок хлеба, а по праздникам — еще и масло, чтоб на этот хлеб намазать. Любил за то, что завтрашний день будет не хуже, чем вчерашний, а то, что и не лучше — что ж, за все надо платить. Уважали Ажау и те, кто стоял выше в табеле о рангах. За то, что он, заботясь о самом себе, невольно немало делает на пользу своей стране. За то, что он удерживает огромные массы народа от кровавых и беспощадных бунтов, ограничиваясь хоть и кровью, но малой. Ну и наконец, за то, что равных ему у Южного мира просто не было. Ажау, плохой или хороший, был личностью, способной творить историю, и ни в его окружении, ни в других кругах уже давно не попадались индивидуумы, равные ему по силе разума и воли. Причем не попадались не потому, что Ажау каким-то образом с ними боролся. Как раз наоборот, правитель был бы наверняка рад, если бы нашел себе достойного противника не в природе, а среди людей. Просто Ажау был выше всех остальных, он возвышался над толпой и в прямом, и переносном смысле этого слова. И, против этого возразить было нечего, именно он превратил Южный мир из жалкой окраины ойкумены, в самобытную и самодостаточную страну, в мировом масштабе не менее великую, чем все северные СОСы и Ропы. А может даже и более.
В чем именно выражалось величие страны? Да во всем! Если отойти от самобытности Южного мира и взять чисто экономические или военные показатели, то все страны Северного и Центрального мира останутся далеко позади! В Южном мире производилось товаров в абсолютном количестве на порядок больше, чем в той же Ропе или СОСе. Армия была намного многочисленнее, имела подготовку не хуже, достойное вооружение. Флот, тот самый загадочный флот, ни по техническому оснащению, ни по количеству единиц, ни по умению моряков не уступал флоту СОСа. Продуктивность единицы площади в плане производства сельскохозяйственной продукции была самой высокой в мире. Южный мир, вздумай кто его сравнивать с Северным, смотрелся на равных, а то и лучше. Тогда откуда же брались все эти проблемы, вся бедность, нищета? А вот тут уже однозначного ответа не было, и быть не могло. В основном существовало три мнения. Первое, революционное — все богатства забирает Ажау Джуниор и его прихвостни. Достаточно спорно, но то, что треть бюджета страны Ажау тратил на самого себя — не вызывает никаких сомнений. Это совершенно открытые и официальные данные. Второе мнение — в Южном мире просто слишком много людей! Это было мнение тех, кто старался абстрагироваться от личной неприязни или почитания к правителю, и смотреть на все с объективной точки зрения. Тоже справедливо, потому что люди в Южном мире действительно жили намного более тесно, и на относительно небольшой территории их умещалось просто несусветное как для Северного мира количество. Ну и наконец, третье мнение — все происходило именно так, потому что иначе оно просто и быть не могло. Таковой точки зрения придерживался сам Ажау, а также все те, кто кормился у его трона. Правитель был совершенно уверен в том, что лишь достойные имеют право хорошо жить, а те, кому природа не дала ума, силы, таланта — их удел бедность и нищета. Потому что только так справедливо. Ажау принципиально не признавал никакие благотворительности, полагая, что только выживание сильнейшего является единственным правильным и возможным в обществе механизмом. А потому если низшие классы позволяют себя обдирать — значит они это заслужили. Раз высшие классы умеют добывать себе роскошь — значит они это заслужили. Если кто-то не может пробиться из рабочих в генералы — он этого не заслужил, ссылается на несправедливость — тем более не заслужил, предлагает что-то
У многих, а особенно у людей, знающих о существовании Северного мира, а в Южном мире знали о своих соседях намного больше, чем те о своих, возникал вполне логичный вопрос. А именно — что будет, когда контакты между двумя цивилизациями все же будут установлены? О том, что это когда-нибудь обязательно произойдет, понимали все. Что бы Ажау не делал, он не мог добыть для своих поданных больше земли на юге, и не сейчас, так через десять, двадцать, пятьдесят, сто лет перед ним обязательно встанет дилемма — или идти на север, или уничтожать собственное население. Причем как бы последнее не смотрелось дико, Ажау на такое был вполне способен. Другое дело, что первое было намного более выгодным. Если, конечно, возникший при этом конфликт с северными соседями, а он будет обязательно, будет решен в пользу Южного мира. Ажау Джуниор обо всем этом прекрасно знал, и потому одной из самых важных государственных тайн, которая не имела права покинуть Южный мир, была подготовка к войне, которая началась уже невесть сколько назад и шла по полной программе. Ажау не просто так содержал армию, намного большую, чем может понадобиться для стычек с пограничными дикими горными племенами. Он готовился к войне, неспешно, но планомерно, и все исчезающие в морях корабли с севера были его рук делом. Ажау Джуниор сделал все возможное, чтоб о его стране на севере если и вспоминали, то только как о сказке, и не предавали ей ровным счетом никакого значения. И, как и все остальное, правителю и это прекрасно удалось. Именно это, как полагали едва ли не все противники режимы, было единственным, что могло лишить Ажау власти. Что бы он не делал, Северный мир изначально имел слишком большую фору в развитии и в ресурсах, и потому начнись война сейчас — едва ли Ажау удалось бы ее выиграть. Ему бы в лучшем случае пришлось бежать, а то и погибнуть, что бы всех устроило намного больше. Однако тут возникала загвоздка, причем не небольшая, а просто огромная. Ведь надо было не просто переслать в северный мир записку, мол, против вас всех готовится война. На такое бы никто не обратил внимание. Надо было выйти на тех, кто имеет в Северном мире власть, причем не в одной, а в каждой из стран, и убедить правителей лично, что угроза действительно существует, и не потенциальная, а самая реальная. А в странах вроде СОСа надо было не просто убедить правителя, а еще и всех советников, представителей народа, а там и, гляди, и весь народ. Убедить в том, что вот прямо сейчас надо всем срываться с места и лезть неизвестно куда воевать с непонятно кем ради неведомо каких целей. Сложно? Очень, но все же легче, чем свергнуть Ажау опираясь исключительно на внутренние ресурсы Южного мира. Потому как последнее по общему мнению не возможно в принципе.
Кроме военной, в Южном мире развивались и другие индустрии, о которых тоже можно сказать буквально пару слов. Они имели несколько отличительных черт, выделяющих их из общего мирового расклада. Например, в Южном мире мирно уживались как огромные заводы, где работало несколько тысяч человек, так и небольшие мануфактуры, и даже мастерский, где то же самое делалось в одиночку. Причем и то, и другое, и третье было экономически выгодно и конкурентоспособно. По сравнению с Северным миром тут намного слабее была развита прикладная механика, потому как сусликомобилей тут вообще не существовало, а вся техника на севере только за их счет и кормилась. Но зато, например, на более высоком уровне была химия. Изначально она появилась как наука о том, как именно сделать нужный краситель для одежды каждого стана, но постепенно нашла себе применения и во многих других отраслях. Рыночная в одних отраслях, приказная в других экономика тем не менее рыла достаточно сбалансированной и саморегулирующейся, не было никаких особых перекосов в одну или другую сторону, никто не бросался в крайности, а все знали свое место и то, что и как им надо делать. И если производительность труда иногда заметно уступала таким же показателям по северному миру, сравнивать их прямо было несколько некорректно. Так, например, на севере все оружие было массовым продуктом, и лишь для каких-нибудь маршалов что-то наградное могли отдельно состряпать. А на юге каждый, абсолютно каждый меч, даже если он предназначался для простого солдата, обязательно проходил полный контроль, а оружие гвардейцев вообще иногда могло по году проверятся в самых разный условиях, прежде чем поступить на вооружение. Зачем это было нужно? В принципе, особенно не за чем — просто такова была традиция, и потому человекочасов на один меч на юге затрачивалось раз в десять-двадцать больше, чем на севере. Примерно так же обстояли дела и с остальными видами оружия, от луков и до боевых кораблей. И хоть в целом особого смысла это вроде и не имело, оружие, изготовленное в Южном мире, было характерно тем, что никогда не подводило, с ним не случались осечки, и кто знает, быть может когда-нибудь в каком бою именно это и сыграет ключевую роль… Потому говорить, что на юге не умели так работать, как на севере, неверно. Скорее, тут просто все производство было несколько по другому поставлено.
Раз уж речь перешла с социальных устоев государства и политики на экономику, то можно обзорно затронуть и другие сферы, просто для того, чтоб дать более полное описание Южного мира.
Начнем с географии. Южный мир представлял из себя, естественно, не мир, а просто большой полуостров, вытянутый с северо-востока на юго-запад. На севере и востоке его ограничивали две горные цепи, отделяя от Среднего мира и от степей ранавов. Впрочем, о том, что за восточными горами были какие-то ранавы, никто в Южном мире не знал. Потому как хоть вроде бы и не было никаких проблем обойти горы по океану, сколько не пытались так поступить — ни у кого не вышло. Природа, казалось, принципиально не допускала никого из Иноземии в Восточный мир, подставляя то скалы, то мели, то водовороты. Потому, как и повсюду, в Южном мире все, от любого нищего до самого Ажау Джуниора, знали — на востоке ничего нет. Знали они и то, что ничего нет на юге — сколько туда ни шли корабли, впереди был лишь океан и ни одного даже крошечного острова. Ну так вот, вернемся к самому Южному миру. Площадь полуострова была довольно большой, порядка ста тысяч квадратных километров, однако далеко не все эти земли были пригодны для жизни. В основном населены были те области, которые прилегали к океану и к горам, потому что в центре полуостров представлял из себя безжизненную пустыню, где само упоминание о воде смотрелось неуместным. Ну и, конечно, жизнь была там, где текла река Миснилама, а текла она, надо заметить, весьма своеобразно. Если все нормальные реки начинаются, например, где-то в горах небольшими ручейками, потом сливаются вместе и текут в сторону большого водоема, озера или моря, то Миснилама ничего подобного делать даже не думала. Начинаясь у океана, она питалась не только и не столько дождями, в Южном мире достаточно редкими, сколько огромным количеством родников, бьющих из земли. После чего, игнорируя здравый смысл, не впадала тут же в океан, а обтекала едва ли не весь полуостров. И только дойдя до его противоположной стороны разливалась на тысячу ручьев и несла свою воды в океан. Причем если возле устья она была просто неширокой речкой, то потом, по мере своего течения, она непонятно откуда набирала просто огромную силу, и недалеко от Отсилаказа разливалась так широко, что и другого берега не видно было. Вероятнее всего, что ее питали все те же подземные источники, однако сколько не пытались люди копать колодцы и скважины — их встречал лишь песок и глина.
Те земли, возле которых протекала река Миснилама, ближе всего были к степям и саваннам, но при желании и большом усердии их можно было превратить во что угодно — от влажных джунглей и до пустыни. Все зависело от того, сколько именно воды подать на тот или иной кусок земли. Вообще вода хоть и не считалась в Южном мире такой уж священной, ее тут было традиционно много, и от жажды тут умирали люди редко, но тут люди прекрасно представляли ее истинную цену и никогда не переводили воду почем зря.