Иноземия, или туда и снова туда

Высоцкий Михаил Владимирович

Десятым классом назовем класс генералитета. Третий, но не последний военный класс, он контролировал классы гвардейцев и солдат, и принадлежал к так называемым высшим классам, куда попасть было намного сложнее, что в два низших и семь средних. Тут уже речь шла не о общей характеристике класса, а об индивидуальных характеристиках его представителей, хотя несколько общих слов все же можно сказать. Класс генералитета был аристократическим, но за особые военные заслуги, за особое мужество и талант сюда могли принять кого угодно, даже обычного солдата, если он действительно доказывал все вышеназванное. Это был так называемый центральный класс — весь генералитет жил исключительно в центральном Отсилаказе, и покидал его только на время военных действий, да и то не всегда. И вот именно тут, среди генералитета, и были самые опасные для государства люди. Так как этот класс с одной стороны обладал разумом, иначе ему было бы не позволено командовать другими, с другой — имел реальную власть над армией, а значит и реальную силу, с третьей — имел достаточно свободного времени чтоб о думать о чем-то кроме своих обязанностей, ну и наконец с четвертой — мог себе позволить рискнуть, так как не обладал ничем особо ценным, что было бы слишком жалко потерять. Кроме, понятное дело, жизни. И именно по этим четырем причинам ходили слухи, что среди генералитета каждый третий, а то и второй — агент специальных служб, поставленный не войсками командовать, а следить за теми, кто это будет делать. Хотя даже такие меры безопасности не спасали — именно в головах генералов созревали мысли поднять какое-нибудь восстание, и именно они как правило были ближе всех к осуществлению этих планов. Говорить о средствах существования высших классов не имеет смысла, потому что все, кто туда входит — богатые люди, не испытывающие никакой нужды.

О последнем военном классе будет сказано несколько позднее, а одиннадцатым классом будет класс управленцев. То есть тех, кто как раз и представляет

из себя саму машину государства. По другому — чиновники. Но не простые чиновники, а чиновники от аристократии, обладающие не только данным государством чином, а и данным родителями титулом. Для такого огромного государства, занимающего весь Южный мир, их количество было невероятно мало. Нигде в севером мире такая крошечная кучка чиновников не справилась бы со сложными механизмами государства, тут же это им довольно успешно удавалось. В первую очередь благодаря тому, что тут каждый знал свое место. И тут задачей чиновников было не следить за тем, чтоб на каждой бумажке было бы правильное количество печатей, а реально заниматься делом. А государство в лице своих специальных служб внимательно следило за тем, чтоб никто из чиновников не превышал свои полномочия, а занимался только тем, что ему поручили, причем с максимальной эффективность. Кстати, так как чиновники были уже почти верхом социальной лестнице, то можно бы и догадаться, что тем самым последним военным классом являлись, конечно же, специальные службы, но до них речь еще дойдет, и очень скоро… А пока вернемся к управленцам. Основная задача этого класса состояла не в том, чтоб следить за формальностями, и по этой причине их работа как правило сильно отличалась работы других чиновников. Во-первых, они не только и не столько сидели в кабинетах, хоть и это бывало, сколько пребывали непосредственно там, где нужно было их вмешательство. То есть совершенно повсюду. Так как Ажау Джуниору до жизни его народа не было никакого дела, именно чиновники выслушивали все жалобы и делали все, что было в их силах, в рамках закона и не противоречило политике государства, чтоб решить проблемы тех самых простых людей. Конечно, жизнь того же класса нищих управленцев не интересовала совершенно, однако даже рабочие могли в любой момент к ним обратиться, рассказать, в чем их беды, попросить совета. Если совет нужен был чисто житейский — управленцы пересылали людей к духовникам из людей разума, если случилось что-то противозаконное — к одному из четырех силовых классов, но если дело было именно в их компетенции — отказать просто так без всяких оснований ни один чиновник не имел права. И в этом заключалась некоторая двусмысленность этого класса — с одной стороны это была элита, на сто процентов аристократическая, но с другой — именно им приходилось общаться со всеми классами, и даже с селянами, и, решая их беды, постоянно сталкиваться с социальной несправедливостью, эксплуатацией и прочими нормальными атрибутами диктаторского строя. Потому именно среди управленцев и было больше всего тех, кто, тайно или совсем тайно, думал о свержении нынешнего режима, причем вернее было бы сказать, что об этом думал каждый управленец. Подсознательно мечтая самому занять трон. Причем о таковых намерениях знали абсолютно все, и тем не менее власть ничего не предпринимала в данном направлении. Потому как чиновники сами прекрасно гасили все революционные настроения в своей среде, не доверяя никому, а особенно — таким же как они управленцам. Среди чиновников не было открытой вражды, должность не позволяла, но зато подковерные интриги тут кипели такие, любой королевский двор любых времен только позавидовал бы. Чиновники с огромной радостью пользовались любой возможностью подставить подножку любому другому, и чем больнее тот падал — тем лучше становилось у них на душе. Подобные стремления, увы, не аргументировались никакой логикой, и потому никакой возможности избежать этого не намечалось. Конечно, если бы управленцам была нужна взаимовыручка, если бы они совершали какие-то темные дела, то волей-неволей это бы держало их вместе, но в Южном мире специальные службы внимательно следили за нарушениями закона, так что чиновникам не было никакой выгоды за кого-то держаться. Тем более, если ты кого-то подведешь, то его место вполне может освободится, а значит туда можно будет и пересесть, а тем более, если это место стоит повыше в табеле о рангах… Прекрасно зная обо всем этом, Ажау Джуниор Гаст не беспокоился о том, что чиновники могут стать угрозой его власти, между прочим — зря.

Прежде чем перейти к специальным службам, классу, стоящему несколько поодаль от остальных, можно сделать еще несколько итоговых замечаний. Во-первых, кроме представителей разных классов были люди, являющиеся полноправными членами общества, но ни к каким классам не принадлежащие. Это, например, домохозяйки, больные, богатые аристократы, слишком ленивые, чтоб что-то делать и просто ведущие светский образ жизни. Государство не осуждало таких людей, хотя неофициально они не пользовались особым почетом, так как согласно государственной идеологии каждый человек должен быть занят каким-то делом. А то же домашнее хозяйство — не дело, а так, непонятно что… Во-вторых, не стоит путать класс с тем, чем человек занимается практически в жизни. Класс, это скорее показатель положения в обществе, так как например учителя могли принадлежать к любому классу. Но если этот учитель только и мог научить читать да писать — значит он был скорее всего из рабочего класса, что-то еще смастерить — из мастеров, что-то придумать — людей ума, ну и так далее. Или повар, мог быть рабочий повар, повар-мастер, повар-солдат, и даже повар-управленец, хотя последний как правило назывался дегустатором или специалистом по пищевой промышленности. То же самое и, например, продавец. Если у человека была своя лавка, был свой бизнес, то он мог вполне принадлежать и к мастерам, и к людям дела. И дело было даже не столько в масштабах, сколько в том, насколько его работа ценилась, насколько он сам отвечал тем или иным требованиям, выдвигаемых определенным классом. Это было достаточно тонкое и деликатное дело, и занимались подобными изысканиями специальные государственные службы, имеющие соответствующие полномочия. В-третьих, каждый из классов тоже был неоднороден. Например, все классы имели приставку «старший» — старший рабочий, старший солдат, старший мастер, и это свидетельствовало о том, что человек хоть и не готов к переходу в другой класс, но в своем может вполне считаться достойным авторитета и уважения. Близко к этому была и приставка «почетный» — ее не было только у силовых классов — означающая большой вклад на благо державы, который данный индивид внес в пределах его полномочий. У силовых классов вместо этого была приставка «лучший», дающаяся исключительно за подвиги во время боевых действий или еще за что-то подобное. И на этом список далеко не исчерпывался. Классовая система общества действительно была предельно широкой и разнообразной, и хоть внешне и смотрелась громоздкой и неуклюжей, по сути значительно способствовала консолидации общества и общественному порядку.

За обеспечение которого напрямую нес ответственность последний класс — спецслужбы. Хотя, даже классом это назвать достаточно проблематично, так как его члены могли принадлежать к любому классу, а то и к нескольким сразу. Агенты спецслужб были людьми, которым разрешено абсолютно все. Они могли совершать любые преступления, для них не действовали никакие законы, и отвечали за свои поступки они только перед своими начальниками, которые не подчинялись никому, кроме Ажау Джуниора. Именно спецслужбы были первопричиной порядка и стабильности, а все остальное — хорошая работа чиновников, стабильность экономики, хоть какой-то да уровень жизни, было лишь следствием того, что спецслужбы прекрасно справлялись со своей работой. Сферой их интересов было все, что могло угрожать стабильности государства и власти, а также все, что угрожать не могло, просто так, на всякий случай. От их зоркого ока скрыться считалось невозможным, и там, где пасовали все остальные, они брали все в свои руки и успешно преодолевали любые препятствия. Среди них были не только полевые агенты, были и большие аналитические центры, были специалисты любого профиля, причем, как правило, лучшие в своем деле. В спецслужбы брали не по званиям, а по делам, и там считалось даже зазорным гордиться своим происхождением. Само название этих служб, специальные, показывает, что они были предназначены для того, что никому другому больше поручить не представлялось возможным. например для охраны его императорского, ханского или королевского величества. Или для физического устранения тех, кто его величество не устраивал. А может наоборот, надо было спасти того, кого лучшие врачи признали безнадежным. Надо отдать им должное, специальные службы часто были и на такое способны, впрочем, пользовались этим возможностями достаточно редко, так как незаменимых людей, как известно, не бывает. И от судьбы не уйдешь.

Кроме того, специальные службы были еще и самой запутанной структурой. Никто из них не мог знать полностью всех, кто входит в их класс, и даже руководители спецслужб понимали, что их дворник может оказаться сотрудником их организации, приставленным для наблюдения за их лояльностью. Впрочем, последняя и так была на достаточно высоком уровне. Если люди дела боялись, что у них могу что-то забрать, то агенты спецслужб знали — при новом режиме они не просто потеряют свои неограниченные права, а то и, гляди, саму жизнь. И держались они за Ажау Джуниора руками, ногами и зубами, за что и, как верные псы, получали с барского стола всегда только самые лакомые кусочки. Потому часто упоминания о специальных службах и о Ажау Джуниоре были упоминанием об одном и том же объекте — о системе тоталитарной власти, душащий любые свободы и демократические порывы древнего государства. По крайней мере в трактовке тех, кто был

против нынешнего строя, обвинения звучали именно так.

Хоть о классах можно говорить еще много чего, основа их была именно такой, а потому перейдем к титулам, не последнему вообще, но последнему значительному признаку, по которому делились в Южном мире люди. Понятное дело, не все. А только аристократия.

Четкой классификации титулов, увы, дать невозможно. И не по причине того, что она была бы излишне громоздкой, просто титулы слишком часто менялись, появлялись новые, пропадали старые, да и вообще, в них мог кто угодно себе голову сломать. Например, хоть подавляющее большинство титулов и было наследственными, могли, например, существовать те же титулы, только без права передачи потомкам. Титулы могли смешиваться, могли наоборот, делиться, а могло с ними и вообще непонятно что происходить… Причем причиной всего этого был всего лишь один человек. Естественно, что Ажау Джуниор. Именно он имел права давать и лишать аристократов права голубой крови течь по их венам и артериям, причем если все остальное он делал как правило с неохотой, то этим он заниматься просто обожал. А особенно нравилось Ажау давать титулы самому себе. Причем было так, что, побыв десяток лет императором, он становился бароном, в то время как все его поданные оставались герцогами и графами, а также многими другими, перечислять которых нет смысла по причине неблагозвучности. Ну, например, титул гулдхайнфу что-то кому-то скажет? Нет, а им, тем не менее, некогда наградили величайшего полководца, чьи потомки до сих пор купались в лучах славы предка и гордились столь непонятным титулом. Тем более что больше ни у кого ничего подобного не было. А значит никто и не знал, много это, или мало.

Звания давались за заслуги и по праздникам, как знак поощрения или просто хорошего настроения Ажау, и способов лишиться званий было не меньше, чем способов их получить. Это было нечто совершенно химерное, невразумительное, и все же, не смотря на все это, каждый аристократ в первую очередь гордился своим титулом, и только потом всем остальным. Парадокс? Не совсем. Просто сколько бы титулов не дарил правитель, людей, имеющих хоть какой-то титул, всегда было в процентном соотношении ничтожно малое количество. И потому сам факт того, что человек — благородный, выделял его из любой толпы, возносил над толпой и помогал смотреть на всех сверху вниз. Даже на тех, кто был и богаче, и удачливее тебя. Но при этом не имел никакого звания, а был просто богатым торговцем, хитростью, пронырливостью и трудолюбием заслуживший свои несметные капиталы. Но при этом он оставался простым человеком, и хоть когда-нибудь Ажау мог ему, или потомкам его тоже подарить титул, любой аристократ все равно себя чувствовал выше его. Если каждый знал — стать человеком дела или мастером может каждый, достаточно лишь иметь мозги и уметь работать, то стать аристократом действительно получалось далеко не у всех достойных, и потому именно это в понимании простого человека как правило было самой заветной мечтой. Тем более, что если ты не аристократ, тебе закрыты многие возможности, ты не можешь попасть в гвардию, тебе запрещено присутствовать на балах, нередко устраиваемых Ажау, и лично лицезреть любимого правителя, ну и так далее. И самое главное — тебе запрещено носить на груди перевязь, ленту, к которой прикреплен герб государства. Вроде бы, ну и что? Ну нельзя носить, так оно и даром не нужно… Нет. Так уж была построена даже не пропаганда, а сама система воспитания, что именно эта лента с гербом ассоциировалась у простых людей с аристократией, да и сами благородные гордились тем, что им разрешено нечто, всем остальным запрещенное. Причем ни вид, ни цвет, ни форма, ни размер перевязи и герба не имели никакого отношения к тому, какой у человека был титул. Сами титулы лишь указывались в специальных грамотах да служили основанием для того, чтоб кто-то кому-то первым кланялся и последним прощался. Главное было в самом факте принадлежности к высшему свету, именно так организовал всю систему Ажау Джуниор, и именно в таком виде она довольно успешно работала вот уже длительное время.

Ну вот, а теперь, когда общество Южного мира примерно обрело свои очертания, вполне логично перейти к тому, кто это общество таким и сделал. То есть к Ажау Джуниору Гасту, правителю, хану-падишаху, злобному тирану да еще неизвестно кому. Как и всякий диктатор, он стоял выше всего того, что происходило в его государстве, и потому не принадлежал ни к какой касте и ни к какому классу. Да и титулы, как уже упоминалось, мог сам себе придумывать любые. И хоть о нем знал каждый, на самом деле никто о нем ничего не знал. Были лишь предположение. Например, считалось, что Ажау — человек. Именно так готовы были бы поклясться любые врачи, за сотни лет правления осматривавшие правителя. Он обладал всеми признаками человека, его организм был точно таким же, как и у остальных людей. Но при этом бесспорным был тот факт, что и сто, и двести лет назад Ажау Джуниор был в столь же прекрасном физическом состоянии, и время хотя бы в первом приближении над ним не имело никакой власти. Он не прятался под темным балахоном, он имел хоть и немногочисленных, но потомков, делиться властью с которыми не собирался, он всегда открыто сидел на своем троне, любил показываться в люди, любил охоту, оружие, красиво одеваться, считал себя прекрасным оратором, а потому любил произносить долгие и напыщенные речи. Одним словом, был самым обычным человеком, вот только живущим вне времени. Был ли он вообще смертным? Скорее всего, да. Как и всякий человек, он не раз попадал в неприятности, как правило на любимой им охоте. Один раз он упал с высокого обрыва и сильно разбился, так, что все свидетели готовы были поклясться — Ажау человек, и он тоже может пребывать на грани жизни и смерти. Тогда его удалось спасти, врачи сделали все возможное, все невозможное за них сделал организм правителя, и Ажау выздоровел, восстановился, да так, что даже шрамы стали едва заметны. Именно тогда, пока он без сознания лежал в своих палатах, государство было ближе всего к революции. Но не нашлось того, кто бы стал искрой, от кого бы разгорелось пламя, спецслужбы не потеряли бдительность, и восстановивший здоровье Ажау не потерял свою железную хватку, спокойно, без излишней нервотрепки, исправив все глупости, что понаделывали за этот период его ближайшие подручные. Итак, по общему мнению Ажау хоть и не старел, но был вполне смертным, по его жилам тоже текла кровь, в груди тоже билось сердце, а потому и свергнуть его можно было точно так же, как и любого другого — удалив с плеч основной орган мышления. Голову.

Предположениями было и то, чего Ажау хотел о жизни. Как настоящий правитель, он никогда не делился со своими поданными мыслями и проблемами, а лишь приказывал. Но по его поведению можно было составить примерный его психологический портрет. Ажау — человек самоуверенный и самовлюбленный, полагающий, что только он сам все знает и все может, а потому и только он один имеет право всем все указывать. Жизнь для него — чреда удовольствий и наслаждений, а если для того, чтоб получать их, надо еще и править страной — что же, значит так и будет. Ажау всегда думал в первую очередь о себе, но иногда в нем все же просыпалось человеколюбие, и тогда для народа он тоже мог что-нибудь хорошее сделать. Но стоило его обидеть, и все. Страдали все, и виновные, и невиновные. Ажау Джуниор был бы типичным абсолютным монархом, о котором бы в последствии историки написали бы много всего хорошего, если бы не два небольших факта. Во-первых, естественно, его бессмертие, даже самый лучший монарх должен вовремя уйти, а Ажау делать этого в ближайшие тысячу лет явно не собирался. Ну и во-вторых, он обладал высоким, очень высоким, уровнем интеллекта, не обремененным даже зачатками совести и сострадания. А потому бороться с ним было фактически невозможно — Ажау мог спокойно предвидеть все шаги своих врагов, и использовать против них самих такие методы, до которых бы мягкий и слабовольный человек никогда бы даже не додумался. При этом Ажау не был, конечно, никаким злодеем. Если он и совершал поступки, противоречащие нормам общепризнанной морали и этики, то делал это не из садистский побуждений, а лишь потому, что так надо было. Или так захотелось. Враги хотят его свергнуть? Что же, их надо уничтожить. А заодно и их семьи, чтоб не повадно было. Ну и друзей и знакомых за компанию, чтоб не дружили с такими. Дома — сжечь, из всех списков вычеркнуть, саму память о них по возможности изничтожить. Жестоко? Смотря как считать. По меркам тех, кто считал гуманность основой всей цивилизации — да. По другим меркам — нет, это не жестокость, а лишь жизненная необходимость. Может и можно было бы помягче, но перестраховаться — это не грех, а пару сотней лишних жизней… Людей много, новые все время рождаются, так что ситуация поправимая. Ажау не ценил чужие жизни, но и лишать их просто так не любил. И, например, те же пытки он признавал, так как они могут принести пользу, но Ажау не получал никакого наслаждения от воплей осужденных, а потому и пыточных дел мастера никогда не усердствовали больше необходимого.

А вот что Ажау любил, так это новые острые ощущения. И именно поискам оных посвящал большую часть своего времени и своих мозгов, рассматривая процесс управления государством исключительно как метод получения доступа ко всем благам жизни. На это всегда и рассчитывали любые мятежники, полагая, что Ажау сам себя загонит в ловушку, и им останется лишь добить его, как загнанного зверя. Однако не все так просто. Ажау, прекрасно осознавая, что его желания могут когда-нибудь довести его до беды, всегда окружал себя людьми с холодным аналитическим разумом. Их задачей было в критический момент сделать одно из двух — или вовремя приостановить Ажау или самим справиться с возникшими неприятностями. К несчастью для любых мятежников, правитель слишком хорошо разбирался в людях, и те, кто был близок к нему, всегда верно и неподкупно несли свою службу, не на страх, а на совесть. Бывали, конечно, и просчеты. Так, например, во время уже упомянутой охоты, когда Ажау умудрился не заметить вовремя пропасть, куда и сиганул вслед за убегающим зверем, остановить его никто не смог, хоть многие и старались. Впрочем, с тех пор правитель стал более осторожным, и хоть дикий азарт по прежнему временами охватывал его, но такие несчастные случаи больше не повторялись. Пока.