Инспектор Золотой тайги
Шрифт:
Дербер ответил не сразу.
– Видите ли,— осторожно начал он,— если мы с вами, сидя здесь, можем столь уверенно рассуждать про обновление страны, о грядущей судьбе Сибири, то сие только потому, что у нас были достойные предшественники. Основатели нашего великого дела… Понимаете, народ не склонен доверять идеям, рожденным сегодня, сию минуту. И правильно. Идеи должны пройти через испытание временем, а люди же, проповедующие их, должны пройти через испытание муками. И только тогда…
– Черт побери, да где же вы были раньше! — бесцеремонно перебил его «военный министр».— Выходит, если б правительство не ссылало политических в Соловки и Нерчинск, не сажало в Петропавловскую крепость, а, наоборот, гладило по головке, то идеи их и до сего дня пребывали бы втуне? А Россия и посейчас оставалась бы монархией?
– Однако вы парадоксалист! Не знал, не знал,— принужденно засмеялся Дербер, и голос его стал вкрадчив.— Но, надеюсь, вы таки шутите? Не всерьез же вы полагаете, что либерализм был присущ… э–э… монархам…
– Я — человек военный,— сухо ответствовал Краковецкий.— Извините, но мне представляется, что все эти либерализмы, демократизмы и прочие «измы» — они от лукавого. Я знаю одно: в государстве должны быть единомыслие и порядок, только тогда оно способно побеждать.
– Ну, знаете ли…— развел руками Дербер.— У вас, знаете ли, прямо какие–то диктаторские замашки…
– А что? Очень даже неглупо,— подал вдруг голос Ожогин.— Признаться, господа, стачки, забастовки, митинги и всякие там революции мне уже порядочно надоели. Легко ли в мои–то годы по заграницам шастать? Что я в этом Харбине забыл?.. А от чего оно все пошло? От безалаберности нашей, слюнтяйства. Распустили народишко, прямо скажу. Всех распустили — и высших, и низших. Был я в Питере–то, аккурат перед войной был. Видел, знаю… Даже Гришку Распутина сподобился лицезреть, хе–хе–хе…
Миллионер умолк, раздраженно сопя, забарабанил короткими пальцами по подлокотнику кресла.
– Господа!— голос подполковника стал суров и отрывист, словно на плацу.— Мы здесь люди свои. Таиться нам друг от друга нет смысла. Пора наконец объясниться. Настало время больших решений.
Он внушительно помолчал и продолжил с тем же твердым мужеством:
– До сих пор мы могли позволить себе выжидать, присматриваться, помалкивать. Теперь же — карты на стол, господа! Я не возражаю против ваших «измов».
Я понимаю: тактический прием, уловки, рассчитанные на заграницу и кое–кого из отечественной интеллигенции.
Однако ж, господа, что такое Сибирь? Это две фигуры: крестьянин верхом на лошади и с винтовкой в руке и бродяга в опорках, шаткий в понятиях о нравственности.
А так называемый сибирский пролетарий — нечто среднее между ними. Инородцев я вообще в расчет не принимаю, ибо они вымирающие существа, не имеющие будущего.
Вот что есть Сибирь. И вы, господа, хотите, напялив хламиды, двинуться в гущу этой сволочи проповедовать ваши «измы»? Мне вас искренне жаль, ибо на первой же версте будете зарезаны и раздеты донага…
– Верна–а…— как бы про себя протянул Ожогин.
– Единственный язык, который понимает это хамло,— язык нагаек и казачьих шашек! — воодушевясь, гремел
Дербер молчал, покоробленный столь откровенной зубатовщиной «военного министра социалистического правительства». Он понимал, что сейчас, когда мировые державы вооруженным путем изъявили заинтересованность в дальневосточных и сибирских делах и перспектива реальных действий наконец–то проступила перед возглавляемым им «правительством», невозможно далее отъезжать на словах. В душе он был полностью согласен со своим «военным министром», но то, что мог позволить себе солдафон Краковецкий, никак не приличествовало ему, Дерберу, социалисту–революционеру. В нем нарастало сильнейшее раздражение: черт бы побрал этого вояку с его казарменной прямотой! Ведь не обо всем же можно говорить напрямую, когда то же самое можно изложить окольными словами, обиняком…
К счастью, неприятный момент был прерван появлением личного секретаря Дербера. Василий Спиридонович Непомнящих, человек средних лет с костлявым, усыпанным оспенными пятнами лицом, владел несколькими иностранными языками, был дьявольски умен, знал и примечал многое и умел молчать. Втайне он мечтал о портфеле министра иностранных дел в правительстве Дербера, и оттого, должно быть, в глазах его временами мерцал огонек неутоленного честолюбия.
С достоинством прижимая к левому бедру лакированную кожаную папку, Непомнящих слегка поклонился, приблизился к Дерберу и сказал вполголоса:
– Подборка материалов из прессы за последние два–три месяца. Как вы давеча велели.
– Вот и славно! — обрадовался Дербер возможности отложить неприятный разговор.— Послушайте, господа, это всем нам полезно.
Непомнящих развернул внушительного вида папку, кашлянул, кончиками пальцев тронул верхний листок.
– Я просмотрел «Сибирскую речь», «Вестник Маньчжурии», французские «Ом либр», «Тан», английскую «Таймс», японские «Джапан Майнити» и «Хоти»… Четырнадцатого марта сего года, то есть спустя пять дней после высадки английского десанта в Мурманске, министр иностранных дел Великобритании Бальфур заявил, что для коренной помощи России в настоящий момент необходимо объединить действия Антанты. Он подчеркнул, что японцы придут в качестве друзей, а не врагов России… Немного раньше японский премьер–министр генерал Тераути и министр иностранных дел Мотоно заявили американскому журналисту Колеману: «Занятие Владивостока и Сибирской железной дороги до Иркутска охранит Сибирь от германской угрозы… Но даже если мы будем вынуждены силой обстоятельств отправить войска в Сибирь, никогда императорское правительство не будет рассматривать Россию как врага…»
– Как видите, господа, налицо полнейшая согласованность действий,— с удовлетворением сказал Дербер.
– В своих парламентских речах двадцать шестого марта сего года Тераути и Мотоно отметили серьезность положения в Сибири в связи с усилением германского влияния… Последний факт в просмотренных мною газетах усиленно связывается с заключением Брестского мира…
– Ну и ловкачи! — благодушно хохотнул Ожогин.— Как говорят, вали кулем — потом разберем.
– В японских газетах настойчиво проводится мысль, что единство действий Америки и Японии на Дальнем Востоке необходимо для противодействия Германии. Но, судя по всему, президент Вильсон до последнего времени не желал японского вооруженного вмешательства в русские события… Однако французские газеты дают понять, что полковник Хаус, личный представитель президента Вильсона, допускает возможность помощи чехословацким военнопленным в Сибири с тем, чтобы они консолидировали свои силы и вступили в успешное сотрудничество с родственными им славянами…
– Так–так,— заинтересованно встрепенулся Краковецкий.— Любопытно!
– Япония предложила сотрудничество Китаю в деле восстановления порядка в Сибири. Правительство Аньфу дало положительный ответ. Со слов американского посла в Китае Рейнша.
– Ну, это–то мы и без посла знали,— пробурчал Никита Тимофеевич.— Еще с тех самых пор, как в январе китайцы закрыли маньчжурскую границу, любой приказчик из бакалейной лавки знает, почем теперь фунт байхового чаю.
– Эмбарго на экспорт в Россию наложено по просьбе союзников,— солидно заметил Дербер.