Inspiraveris. Верни меня

Мур Лина

– Нет… пожалуйста… я не хочу умереть там. Я ведь… я… вы не можете так со мной поступить. Кто вы? – кричу я, а грудь переполняет паника и страх за свою жизнь.

– Умереть или выжить теперь зависит только от тебя, Лия. У тебя мало времени, кислород заканчивается. И если ты не пойдёшь туда, не выполнишь все, что мы хотим, то умрёшь рядом с ним. Достойный обмен, – неприятно смеётся Лука, протягивая мне факел.

– Чего вы хотите? – надрывисто спрашиваю я, перенимая в руки факел.

– Отодвинь плиту и скажи, что ты видишь. А дальше…

– А почему

вы не можете пойти туда и отодвинуть? – перебивая его, смотрю попеременно то на Петру, то на Луку.

– Только женщина может войти в эту церковь. Мужчин сюда не пускают. А вы, Аурелия, единственная из нас, кто имеет доступ к нему. Идите, – он толкает меня в грудь, что оступаюсь и вхожу в тёмное пространство.

Ладно, только до сих пор не понимаю, для чего было это все? Это был спектакль с повреждённой ногой Петру, с непониманием, где мы находимся, и кто тут лежит. Неприятное чувство предательства растекается внутри, но я иду к каменному гробу, осматривая, куда можно положить факел. Нахожу, словно сделанный для него, металлический выступ и устанавливаю его.

– Попробуй сдвинуть, – от двери говорит Лука.

– Сам возьми и попробуй, – бурчу я себе под нос, вытирая мокрый лоб и упираясь руками в плиту. Но она тяжёлая, у меня не получается. Словно приросла.

– Сильнее, Лия! Черт бы тебя побрал, хилая девица! – орет Лука. Сжимаю губы и выпрямляюсь.

– Я решила умереть, – чётко произношу, складывая руки на груди. Лука дёргается, но тут же отступает назад. Не солгал, сказав, что не может войти. Но почему?

– Аурелия, прошу вас, попробуйте ещё раз. Вы не понимаете, насколько это важно и для вас. Его похоронили живым, как и людей, преклоняющихся перед ним здесь. Так разве он не достоин, чтобы его кости перезахоронили? Не достоин другой жизни, чем эта? Неужели вас не трогает ни капли, и вы настолько эгоистичны, что не можете помочь мёртвому невинному человеку, который взывает к вашей порядочности? – обличительно произносит Петру. И ведь бьёт по самым болезненным точкам во мне. Жмурюсь, желая пересилить ненависть сейчас к Луке.

– Лия!

– Закрой рот, Лука! Закрой свой рот и уйди отсюда! Ты делаешь только хуже! Она единственная, кто может помочь нам! Уйди! – яростно кричит на брата Петру, толкая того от двери.

– Ещё чего! Давай, неженка, собери силы и отодвинь эту чёртову плиту!

– Пошёл вон отсюда! – толкает Петру его снова.

– Хватит! – зажимаю уши руками и шумно выдыхаю. Тишина наступает моментально, отнимаю руки от ушей и поворачиваюсь к каменному гробу.

Упираюсь руками в неё, а ногами в пол и толкаю. Прикладываю все силы, но у меня их, правда, мало. Толкаю снова и снова, пыхтя от стараний. Поддаётся, немного поддаётся.

– Ещё… давайте, Аурелия, ещё, – тихий голос Петру достигает меня. Вытираю мокрое лицо от пота и по новой. Толкаю, но она не двигается. Толкаю, что есть мочи и немного открывается тёмное пространство под ним. Неприятный запах спирта и чего-то, напоминающее ладан, ударяет в нос. Отскакиваю от каменного гроба, кашляю и вытираю

заслезившиеся глаза.

– Что там? – спрашивает Лука уже обеспокоено.

– Не знаю, но воняет жутко, – передёргивает всю. Делаю глубокие вдохи, чтобы удалить из носа этот неприятный запах.

Подхожу снова к плите, но отворачиваюсь, только бы не дышать этим. Толкаю её, и уже легче идёт, ну не особо легко, но и не так сложно, как в самом начале. Ладони царапает грубый камень, и они кровоточат немного. Щиплет, но продолжаю толкать, закрывая глаза и издавая громкий крик. Вместе с ним плита падает с шумным грохотом, поднимая вокруг меня пыль. Кашляю от неё, как и от запаха, теперь пропитавшего воздух, которым дышу. Опускаюсь на ступеньку, облокачиваясь о камень, и шумно дышу. Трудно это делать, губы уже покрылись корочкой, смачиваю их. Так сухо во рту, а ноги и руки дрожат от усилий.

– Кислород заканчивается, – слышу голос Петру и поднимаю голову на мужчин, стоящих за пределами церкви.

– Значит, ей надо быть немного живее, а не как мёртвой амёбе, непригодной ни для чего. И даже похлёбка была ужасной, а ведь женщина, – недовольно отвечает ему Лука. А мне обидно, знаете ли. Я пыхчу, оказавшись с двумя сумасшедшими, практически умираю, а он обсуждает мою стряпню.

– Аурелия, посмотрите, что вы там видите? – громко просит меня Петру. Но я не двигаюсь, переваривая их слова.

– Лия! Я тебя придушу! Живо подними задницу и скажи нам, что ты видишь! – кричит Лука.

Выставляю руку вперёд, показывая ему средний палец. Поднимая голову, вижу, как оба лица мужчин вытянулись от удивления. Да я сама удивлена не меньше, но обижена и раздражена, устала и хочу домой.

– Пошёл к черту, урод, – зло цежу, выставляя вторую руку, показывая то же самое, что и другой.

– Ах ты, сука такая! Только рискни выйти отсюда…

– Лука! – Петру толкает брата, мотая головой и шепча что-то.

– Аурелия, – поворачивается ко мне, но я не убираю руки. – Прошу вас, пожалуйста, посмотрите. Не слушайте его, он… Лука, он, когда нервничает, всегда такой. Прошу вас, госпожа Браилиану, прошу, – произносит он меня, складывая руки, словно в молитве. Руки безвольно падают, когда даже на таком расстоянии вижу, как смотрит на меня с печалью.

– Если он хоть что-то ещё скажет, то мне плевать, умру я или нет, – ставлю условие, и Петру быстро кивает. А Лука поджимает губы, злобно глядя на меня.

Поднимаюсь на ноги и поворачиваюсь к каменному гробу.

– Матерь Божья, – голос дрожит, шепчу.

– Что? Что там? – кричит Лука. Но я не могу больше говорить, только смотрю на воду, в которой на дне покоится усопшее тело. Белоснежные длинные волосы, словно снег, плавают вокруг серого лица. Острые скулы, практически нет носа, тёмные круги под глазами и кожа повторяет изгиб черепа.

Невероятной силы рвотный позыв вырывается из моего тела. Отскакиваю, и меня начинает рвать, плачу и изливаю на пол все, что было съедено и во рту остаётся горечь. Горло дерёт, вытираю губы рукой.