Инстинкт и социальное поведение
Шрифт:
До сих пор речь шла о «реакциях на нарушение идеалов» – на несправедливость, несвободу, неравенство. Остается вопрос, какой смысл надо приписать самим идеалам, без их семантического преобразования. Преобразованные в «отрицания», эти слова означают определенные изменения общественных ситуаций. Но что означают эти слова сами по себе? Они означают идеалы в первоначальном смысле слова, то есть отдаленные, но важные цели общества, зависящие от воспитания и подготовки человеческих групп. Забвение этих целей – достижимых лишь в относительном смысле, но всегда заложенных в наших инстинктах – делает человеческое общество нежизнеспособным, как и отдельного человека.
Мы оставили в стороне третий лозунг Французской Революции –
Общие закономерности развития культур. В книге "Оборотная сторона зеркала", в разделе «Длительная открытость миру и любознательность», Лоренц формулирует общие закономерности роста культур:
«Функциям, сохраняющим культуру, противостоят другие функции, обеспечивающие необходимое для любого дальнейшего развития культуры разрушение.
Насколько сильно жизнеспособность любой культуры зависит от равновесия этих двух факторов, лучше всего можно понять из нарушений, происходящих от преобладания одной из них. Увязание культуры в жестких, строго ритуализированных обычаях может быть столь же гибельно, как и потеря всей традиции с хранящимся в ней знанием. Функции, разрушающие постоянство культуры, которые мы теперь рассмотрим, носят столь же специфически человеческий характер, как и функции, сохраняющие ее постоянство.
…Одна из характерных особенностей человека состоит в том, что у него аппетенция к исследованию и игре, в отличие от других высших организмов, не исчезает с достижением половой зрелости. Это свойство, вместе со склонностью к самоисследованию, делает человека конституционно неспособным безусловно подчиниться принуждению старой традиции. В каждом из нас существует напряжение между господством освященных традицией ценностей и мятежной любознательностью, влечением к новизне. У римлян политическим термином для революционера было выражение “Novarum rerum cupidus”6».
Дальше, в разделе «Стремление к новшествам в юности», Лоренц объясняет биологические мотивы этого стремления:
«Все мы считаем само собой разумеющимся, что старшие обычно консервативны, а младшие стремятся к новшествам, так что у нас не возникает повода задуматься, не кроется ли за этим антагонизмом некая глубокая гармония…
У шимпанзе и вообще у обезьян половая зрелость наступает еще до того, как животное достигает своего окончательного веса, а именно, сразу же после смены зубов, то есть примерно на седьмом году жизни. С этого момента проходит еще пять-шесть лет, прежде чем молодой самец начинает играть роль взрослого в свойственной виду социальной структуре. Как известно, у человека юношеское развитие еще более растянуто во времени. Естественно предположить, что селекционное давление, вызвавшее это удлинение времени развития, произошло от необходимости усвоения традиционного знания. В естественно образовавшемся языке слова «детство» и «юность» были созданы для двух качественно различных фаз развития. Можно выдвинуть некоторые гипотезы о смысле и цели этих периодов жизни.
Долгое детство человека служит для обучения, для заполнения резервуара его памяти всеми благами кумулирующей традиции, в том числе языком. Долгий период между наступлением половой зрелости и принятием роли взрослого, называемый «юностью», также служит вполне определенной цели. Когда юноша во время полового созревания начинает критически подходить ко всем традиционным ценностям родительской культуры и искать новых идеалов, это, безусловно, нормальное явление, предусмотренное филогенетическим программированием человеческого социального поведения. Так ведут себя и «хорошие» дети, у которых при внешнем наблюдении их отношений с родителями вначале не заметно никаких перемен. Но втайне, несомненно, происходит некоторое охлаждение чувств к родителям и другим уважаемым лицам. И это касается, как показал Н.Бишоф, не только эмоциональной установки в отношении родителей, семьи и самых уважаемых людей, но, что весьма важно, также позиции юноши по отношению ко всему, что принимается на веру. …
Сразу же после того, как юноша начинает критически и несколько враждебно относиться к отеческой личности и сообщаемым ею нормам социального поведения, он начинает также высматривать других людей, передающих традицию, но стоящих дальше от узкой традиции его семьи. За годами учения следуют вошедшие в пословицу годы странствий. Часто они и в самом деле состоят в перемене мест, но часто и в чисто духовных поисках. То, что влечет молодого человека вдаль, – это стремление к чему-то высокому и безымянному, совершенно отличному от повседневных происшествий семейной жизни. Нетрудно ответить на вопрос, в чем заключается подлинная цель такого поведения, служащая сохранению вида: она состоит в отыскании культурной группы, традиционные культурные нормы которой отличны от норм родительского общества, но при этом все же достаточно похожи на них, чтобы возможно было отождествление с ними... В критической стадии развития юноша воспринимает родительские формы поведения как пошлые, устарелые и скучные. Внезапно он проявляет готовность принять чужие, отклоняющиеся от родительских нравы, обычаи и взгляды. Для выбора этой новой традиции важно, чтобы она содержала идеалы, за которые можно бороться. ...Я выдвигаю гипотезу, согласно которой только что описанные процессы, в их закономерной временн'oй последовательности, имеют выработанную эволюцией программу, а функция их для сохранения культуры и вида состоит в том, что они, разрушая устаревшие элементы традиционного поведения и строя вместо них новые, осуществляют текущее приспособление культуры к непрерывно меняющимся условиям окружающего мира.
Чем выше культура, тем более необходимы для ее выживания эти функции, поскольку чем выше уровень культуры, тем сильнее, естественно, ее социальное воздействие, изменяющее окружающий мир. Можно полагать, что пластичность культуры, обусловленная разрушением традиционных норм, не отстает от этих изменений. Есть основания считать, что в старых и примитивных культурах традиция соблюдалась более жестко, что сын более верно следовал в них по стопам своего отца и других людей, передающих традицию, чем в высоких культурах. Трудно сказать, случалось ли уже в прошлом, что высокие культуры погибали от расстройства описанных выше процессов, прежде всего от преобладания процессов разрушения культуры. Но нашей культуре, без всякого сомнения, угрожает опасность гибели из-за слишком быстрого разрушения и даже полного обрыва всей ее традиции».
Группы, где рождаются новые идеалы, Лоренц называет "молодыми группами старой культуры". Он описывает образование таких групп по наблюдениям нашей современной культуры, но нет сомнения, что это явление, с характерными для него психологическими чертами, универсально и восходит к глубокой древности. В самом деле, его физиологическая основа – противостояние между новым поколением и поколением родителей, закономерно возникающее в юности и принимающее у человека характер культурного расхождения. Это расхождение может относиться к основам принятого в данном обществе образа жизни, но не должно слишком радикально от него удаляться, чтобы могли возникать жизнеспособные "молодые группы" той же старой культуры, порождающие ее изменчивость. По аналогии с эволюцией вида, такие отклонения можно назвать мутациями культуры.
Мутации бывают полезными и вредными для сохранения вида. Точно так же, естественно возникающие в культуре новые группы могут иметь, по отношению к этой культуре, конструктивный или деструктивный характер. Для эволюции культуры, обеспечивающей ее сохранение, группы первого рода полезны, а группы второго рода вредны. Но в отличие от эволюции вида, где вредные мутации обычно устраняются отбором, в эволюции культуры они могут сохраняться, поскольку правила племенной морали не допускают прямого устранения деструктивных групп.