Институт экстремальных проблем
Шрифт:
Вадим испытывал совсем другие чувства, исключительно негативные. Со Светланой он только здоровался сквозь зубы, стараясь даже не смотреть на нее, а на своих ребят поглядывал с подозрением. В налаженный служебный распорядок занятия с новым психологом внесли гораздо меньшие изменения, чем в поведение и внешний вид его группы. Антон всегда был аккуратистом, но теперь стал похож на картинку из глянцевого журнала, настолько начищенно-отутюженный вид стал у него. Илья полдня терзал знакомого парикмахера, пока не удовлетворился новой прической, а на работу стал ходить в тонком трикотажном джемпере, который, обтягивая его, как вторая кожа, не скрывал накачанных мускулов. Денис стал бриться каждый день, в очередной раз бросил курить, пришил все пуговицы, отчистил с брюк вечную кошачью шерсть и начал неумеренно поливать себя одеколоном
Медведев же из чувства противоречия стал ходить в донельзя затрепанных джинсах, в которых он помогал Петровичу строить дачу, и в куртке, предназначенной на выброс еще в прошлом году, а бриться начал через два дня на третий, хотя ему самому было противно натыкаться на колючую щетину на щеках. Николай Кронидович почти две недели недоуменно поглядывал на командира первой группы, а потом вызвал его к себе в кабинет.
— Вадим, — начал Черепанов довольно мирно, — что с тобой происходит?
— Ничего, — пожал тот плечами в ответ и огрызнулся: — С чего вы так решили?
— Посмотрев на тебя, можно подумать все, что угодно. Что за вид? — начальник брезгливо окинул его взглядом. — Походишь на бомжа, который бутылки по помойкам собирает.
— Неужели? — Вадим кисло посмотрел на Черепанова.
— Именно. Я уж думал сначала, не влюбился ли ты, потом смотрю – нет, не похоже, — почти сочувственно сказал Николай Кронидович. — Скорее, такое можно подумать, глядя на твоих ребят.
— Вы Медведеву имеете в виду?! — взорвался Медведев. — Я никак не могу понять, почему вы выбрали мою группу в качестве объекта для подобных экспериментов, и не верю в их успех! Вам показалось мало конфликтов между ребятами и Касимовой, а теперь вы вообще решили запустить лису в курятник в обратном смысле этого слова? Вы думаете о последствиях – подсунуть такую куклу группе молодых мужиков? Что хорошего из этого может получиться? Я не хочу нести ответственность за решения руководства, о которых меня предварительно даже не поставили в известность!
— Я две недели наблюдаю за твоими ребятами и не заметил ничего, кроме изменений в лучшую сторону, если, конечно, не считать тебя, — в голосе начальника появились ядовитые нотки.
— Они перья распустили, как павлины, рисуются перед особой противоположного пола, а она и рада этому: улыбается, глазками хлопает, задницей крутит. Она же провоцирует их сцепиться между собой, очень надеюсь, что не накинуться на нее! Вам нужно еще одно уголовное дело, а может быть, и не одно?! — Медведев почти орал. — Я отказываюсь работать с группой в такой обстановке!
— Вадим Дмитриевич, — когда Черепанов так официально обращался к кому-либо, это было нехорошим признаком, — скажите мне, пожалуйста, почему вы считаете для себя допустимым подобное поведение? Я старше вас как по возрасту, так и по званию. Вы, похоже, забыли и том, и о другом.
Николай Кронидович произнес это подчеркнуто тихо, но исключительно такой негромкий голос мог подействовать сейчас на Медведева. Он замолчал, но продолжал недовольно глядеть на начальника.
— Еще меня удивляет то, как плохо вы, оказывается, думаете о других. По вашему мнению, ситуация развивается таким образом, что прием на работу молодой привлекательной девушки обязательно приведет к конфликтам, дракам и чуть ли не к групповому изнасилованию, я правильно вас понял?
— Ну-у, может, не до такой степени… — хмуро выдавил из себя Медведев, — вы преувеличиваете.
— Не я, а вы, Вадим Дмитриевич, — сухо ответил Черепанов. — Откуда такое предубеждение против вашей однофамилицы? Я слышал досужие разговоры о том, что Светлана
Вадим нашел в себе силы извиниться перед Черепановым, понимая, что не сдержался и повел себя безобразно, но раздражение подавить не мог. Он чуть было не выложил начальнику всю подоплеку, но вовремя спохватился – нелепо рассказывать кому бы то ни было о детских перепалках двадцатилетней давности, даже Генке, который был его единственным другом, он не хотел раскрывать никаких подробностей. Приходилось держать все в себе, стараясь не срываться на окружающих, что получалось с большим трудом.
Дома Медведев долго разглядывал себя в зеркало и не мог не признать правоту начальника – выглядел он не лучшим образом. Кроме отросшей щетины, покрывавшей щеки, ему очень не понравилось, что они излишне округлились, он стал полнеть. Все началось два месяца назад, когда он впервые в жизни попал в больницу, причем, сразу на операционный стол.
Дурацкая история – на даче у Петровича на него свалилась лестница. Вадим не придал этому особого значения и не пошел к врачу, потому что бок поначалу почти не беспокоил, даже синяк был не очень впечатляющим. Всю неделю Медведев, перемогаясь, ходил на работу, а к выходным почувствовал себя хуже. Он решил, что просто устал и за два дня надеялся отлежаться дома, но боль не уменьшилась, поднялась температура, а к вечеру воскресенья Вадим начал задыхаться. Он позвонил своей соседке Зине Кузьминой, которая работала в их медпункте фельдшером. Зина отругала его на чем свет стоит, вызвала «Скорую» и уговорила врачей отвезти Медведева в военный госпиталь, с которым договорился поднятый с постели Черепанов.
У Вадима оказался перелом ребра, острыми концами кости повредило легкое и плевру, и за неделю развилось сильное воспаление. Не слушая вялых протестов Медведева, его в понедельник утром повезли в операционную, вскрыли образовавшийся абсцесс и скрепили металлическими скобками костные обломки. Он первый раз в жизни оказался в больнице, и его неприятно поразил весь специфический уклад такого учреждения. Огромная палата на восемь коек, выгоревшая и местами потрескавшаяся краска на стенах, протертый линолеум, казенное белье действовали на него угнетающе, тяжелого впечатления не скрашивали даже внимательное отношение персонала и поразительная чистота, за которой постоянно следили санитарки и медсестры. Вадиму вспоминались рассказы о районных больницах, о невероятном хамстве, грязи и полчищах тараканов, но это мало его утешало. К тому же госпиталь был закрыт на карантин из-за эпидемии гриппа, случившейся на исходе зимы, посещения были отменены, и Медведев маялся от тоски среди солдат-срочников, в одной палате с которыми он лежал. Зарядник для телефона Вадим впопыхах с собой не взял, аккумулятор мобильника разрядился быстро, и для связи с внешним миром оставался телефон-автомат, который был хронически занят, и приходилось стоять в очереди, когда хотелось поговорить с кем-то.
Медведев каждый день донимал врача просьбами выписать его, но тот категорически отказывался, потому что температура никак не хотела снижаться. Настроение у Вадима было хуже некуда, он впал в несвойственную ему апатию, но тут произошло событие, которое встряхнуло его и переполошило всех вокруг. Родителей Медведева известили о том, что он попал в больницу. Вадим об этом не знал, и настоящим шоком для него стал приезд матери.
Алла Николаевна, как только узнала о болезни сына, сразу оформила отпуск, бросила оставшееся семейство и, забросив под язык валидол, кинулась на вокзал. Она приехала рано утром и сразу отправилась на квартиру сына в надежде застать соседку, у которой Вадим держал запасные ключи. Зина еще не ушла на работу, сама открыла Медведевой дверь и попутно рассказала, что случилось с Вадимом. Алла Николаевна внимательно выслушала ее, а потом стала расспрашивать о сыне. Соседка в другое время не преминула бы подробнейшим образом просветить мать Вадима относительно образа его жизни, но времени было много, Зина уже опаздывала и поэтому в детали вдаваться не стала.