Институт сновидений
Шрифт:
Люди, понятно, предпочитали обходить его стороной. А вот Рафа отважился и подсел. Детина приветствовал его незамедлительно.
– Остался, понимаешь, со своими девочками на бобах. Билет на завтра, а ночевать негде. Выручай, браток, а то пропадем, как, значит, швед под Полтавой.
Рафа молчаливо улыбнулся, не спеша все же оказывать исконное российское гостеприимство, хотя внутренний голос начинал убеждать его, что детина совсем не так опасен, как кажется на первый взгляд.
– Поясню, значит, диспозицию, – продолжал краснорожий, чуть умерив пыл. – Приехал в столицу по делам куриным. Ты, брат, не удивляйся, мы, куроводы, все немного чокнутые. Мне, скажем, только свистни, что в Таллине есть продажные
Он приоткрыл в одном из ящиков вырезанное окошечко, и Рафа вежливо наклонился поближе. Из дырки выглянула кокетливая головка существа, похожего на помесь карликовой цапли и почтового голубя, томно повернулась, демонстрируя себя, и спряталась внутрь ящика.
– Ну, видал такое, а?! По глазам просекаю, что не видал! – Лицо у детины расплылось в ребячьей улыбке, развеявшей остатки Рафиной нерешительности.
– Так приютишь на ночку, да? Мы с девчонками тихо, ты не боись – порядок гарантируем. Если что, бутылка у меня имеется, но сам не пью – в завязке, – детина для пущей уверенности похлопал по объемистому портфелю.
Потом детина поднялся со скамейки, но тут же хлопнул себя по лбу:
– Во, дурак, забыл – Вовочка я.
Рафа протянул руку и представился интимно:
– Рафа.
Он не любил своего полного имени Рафаил. Будучи по воспитанию человеком современным, он часто поминал родителей, наградивших его таким старорежимным именем.
– Еврей, что ли? – некорректно, но как-то весело тут же спросил Вовочка.
– Нет, почему… – начал было оправдываться Рафа, но новый его товарищ лишь хлопнул его по плечу и с гоготанием пояснил:
– Это я почему спросил, что имя у тебя еврейское. Мне ведь все равно, что грек, что татарин, что еврей, – я, брат, людей-то нагляделся. По мне, был бы человек хороший! Ну, взялись, что ли?
Польщенный удивительным совпадением взглядов и от того разом повеселевший, Рафа смело схватился за коробки.
Странно, он был абсолютно уверен, что и жена, и девочки будут рады незваному гостю – такого приключения с ним никогда еще не случалось.
Семью Вовочка покорил с ходу, и скоро Рафины двойняшки носились по коридору с чайником, блюдцами, подливая курочкам воду, и все в двухкомнатной квартире охало и веселилось. И было от чего.
Слыхали ль вы о черной браме, мохноногой, как призовой турман, большебокой и важной, добродушной и умиротворенной, как деревенский батюшка? Или о карликовых кохинхинах – взрослых цыплятах, что галдящей стайкой зажались под креслом? Или о пушистых, важно ступающих, хохлатоголовых и кокетливых падуанцах, тех, что больше похожи на помесь карликовой цапли и почтового голубя? Или о пестрых, поджарых, налитых силой орловских бойцовых – красе и гордости истинно российского куровода? Большинство и не подозревало об их существовании, как Рафа, например, пока не узрел их в своем же собственном доме!
Воздух в квартире, правда, наполнился чем-то неистребимо птичьим, паркет и ковровые дорожки покрылись россыпью мокрых опилок, а на уровне носа замелькали мелкие перышки, но ради такого чуда стоит терпеть. К сожалению, и форточку нельзя было открыть более чем на четверть часа (инструкция!), и впопыхах расколотили любимую женину чашку, пытаясь срочно столочь в ней антистрессовый порошок из аскорбинки с глюконатом кальция, за которыми девочки мигом слетали в аптеку… К сожалению, и на курочек-то не пришлось поглядеть так долго, как хотелось, – Вовочка, проделав с подкупающей нежностью вышеуказанные манипуляции, принялся рассаживать своих красавиц по коробкам и, аккуратно их перевязав, задвинул в темный угол.
И тут-то, загнав в последний ящик сухоногую орловскую парочку, он вдруг схватил третью курицу и бросился к окну так стремительно, словно намеревался с ней вместе выпрыгнуть с семнадцатого этажа.
– Рафа, Рафа, уведи девочек, я буду матюгаться, – завопил он, вертя странно присмиревшую королевну и тщательно разглядывая ей лапки, клюв, голову и гребешок. Девочки, прыснув для приличия в кулачки, убежали к матери на кухню, и Вовочка, задыхаясь, объяснил испугавшемуся Рафе причину волнения: – Надул, сучий потрох Москалев, надул, больную подсунул. Подменил, когда я машину выходил на шоссе искать. Теперь ведь не выведу, двух для породы мало – мало, понимаешь, надо же кровь мешать. Ну гад, ну погоди ж ты! Ведь специально, специально предупреждали же меня – потомственный куровод!
Он даже ногами топал, грозил в другой раз извести весь москалевский курятник мышьяком, а после, печально возлежа в кресле, сам пытался себя как-то утешить. Чувство гордости и счастья от сбывшейся наконец мечты пересиливало.
В конце-то концов парочка орловских досталась ему преотменная. А там, глядишь, еще прикупит – в Риге есть орловские, он знает точно, сегодня утром у Птичьего рынка один специалист дал ему адрес в обмен на информацию об имеющихся в Ленинграде каких-то там голландских кильзуммерах, если Рафа правильно понял название невиданной породы.
Вовочка снова достал пестрого петушка и курочку и, поглаживая им зоб, шейку, разглядывал их мраморные крылышки, сокрушенно вздыхал.
– Нет, ты заметил, всего два цвета, а третий, третий – изумрудно-зеленый, павлиний, исчез, только несколько редких перьев в хвосте осталось от предков. Но именно они-то и вселяют надежду, нет, что там, сущую уверенность, что я добьюсь, добьюсь, восстановлю исчезнувшую российскую породу. Ах, Рафа, Рафа, зря ты улыбаешься, браток, это от глупости, от незнания – в прошедшем году, в Италии на аукционе, за гнездо стабильных орловских отвалили два с половиной миллиона долларов! Слыхал про такое, а? Нет? То-то же! Не за рысаков, не за лошадок призовых, а за четверых курочек и петушка, и нечего изумляться – нет, ты на них погляди, погляди, ирод. Настоящая курица – это почище книг будет, что ты на макулатуру сменял, это – симфония! Живое существо! А орловские – наша гордость национальная, их еще на птичниках самого графа Орлова вывели – того самого, что рысаков сотворил, и были они посильней да позадиристей любого кокандца или бухарца. А сейчас их и в Азии не осталось – настоящих, трехцветных, а ты говоришь – сумасшедший! Да все люди стоящие – с «приветом», иных-то я и не признаю. Он поднялся с кресла, поочередно щелкнул по носу девочек, и они с Рафой принялись выдвигать на середину праздничный стол. Затем появился объемистый портфель, из него извлечена была поллитра «Российской». Другую, с завинчивающейся пробкой, Вовочка только показал.
– А это, брат, проводникам в поезде – народная дипломатия!
Как бы пояснил, что не жмотится, не таится, но приберегает для дела.
Рафа сочувственно кивнул, а Вовочка еще и прибавил:
– Не боись, тебе хватит, я ж не пью почти.
– Да я, в общем, тоже, – признался Рафа.
– Ну и ладушки, – кивнул Вовочка. – Но сто пятьдесят-то пропустишь обязательно? – Он загоготал и принялся тискать Рафу, выражая свою любовь, и, предвкушая пиршество, смачно зачмокал губами.
Галя ради такого случая зажарила курицу, открыла банку грибов, нарезала сала… и вот уже сидят вокруг стола, и Вовочка священнодействует, режет курицу, отрывает запекшуюся в сметане кожицу и делит – всем поровну, сопровождая колдовство своими бесконечными прибаутками.