Интендант третьего ранга

Дроздов Анатолий Федорович

–  Скажите, чтоб выпустили меня из города, - попросил Крайнев.
– Только возьму коня.

–  Собираетесь уезжать?
– изумился Ланге.

–  У меня дела.

–  Там большевики!

–  Вот к ним у меня дело, - зловеще пообещал Крайнев.
– Думаете, это сойдет им с рук?
– он ткнул пальцем в раненое плечо.

–  Вы сумасшедший!
– развел руками эсесовец.
– Впрочем… Да поможет вам бог!

"Какой?" - хотел спросить Крайнев, но промолчал…

* * *

В Кривичи он прискакал поздно. Дорогой Крайнев мучительно думал, как распределить спасенные семьи по деревням; предполагая, что старосты изза страха перед немцами,

будут сопротивляться. Искал слова для убеждения. Не понадобилось. О предстоящей операции знали многие - бойцы Саломатина, жившие по хатам, не хранили тайны. К дороге, по которой спасенные шли в Кривичи, люди выходили целыми деревнями и молча, без лишних слов, разбирали евреев. Ктото искал знакомых, ктото просто выбирал семью с маленькими детьми… В Кривичи довели человек двадцать, да и тех переняли на околице. Саломатин после операции перевел отряд на казарменное положение и разместил в школе. Там же свалили трофеи. Их было много. Перед крыльцом стоял немецкий "Опель", в учительской заседал штаб. Решали, как организовать оборону на случай ответных действий карателей. Крайнева встретили криками и сходу стали хвалиться: в скоротечном бою полегли почти все немцы и полицаи (несколько человек сумели сбежать), а в отряде - двое раненых, да и те легко. Лица у всех были веселыми, и Крайнев, несмотря на усталость, не удержался от ответной улыбки. Совещание продолжилось. Было душно, все беспрерывно курили, болела раненая рука, к тому же Крайнев весь день не ел. Внезапно все поплыло у него перед глазами, и очнулся он от чувствительных шлепков по щекам. Крайнев открыл глаза - перед ним стояла Соня.

–  Снимай пальто!
– сказала она сердито.

Крайнев подчинился. Когда он стащил и пиджак, в учительской стало тихо. Повязка Ланге сползла, и рукав сорочки ниже локтя был красным от крови.

–  Я забираю его!
– объявила Соня.

–  Нет - нет!
– запротестовал было Крайнев, но вмешался Семен.

–  Иди, Ефимович! Ты свое дело сделал. Без тебя разберемся!

Поддерживаемый Соней (он пытался идти сам, но врач не позволила) Крайнев добрел к фельдшерскому пункту. Здесь Соня щедро смазала рану йодом, перевязала, и усадила его за стол.

–  Что это?
– спросил Крайнев, когда Соня поставила перед ним мензурку.

–  Спирт! Сам привозил, - пожала плечами Соня.

Крайнев опасливо повертел в пальцах мензурку, но, когда на столе появилась миска, полная горячих щей, больше не раздумывал. Спирт ожег горло, Крайнев торопливо хлебнул воды из заботливо поднесенной кружки, и набросился на еду. Пока он работал ложкой, Соня притащила деревянное корыто, вылила в него пару ведер холодной воды, а затем добавила горячей из чугуна.

–  Раздевайся!
– велела.

–  Я сам!
– заторопился Крайнев, видя, что Соня не собирается уходить.

–  Я тебе дам сам!
– разозлилась она.
– Я врач или не врач?!

–  Врач… - согласился Крайнев и послушно полез в корыто. Соня намылила ему голову, полила из ковшика и стала мылить тело. Мочалку она не принесла, работала руками. Пальцы у нее были сильные, но ласковые. Соня не столько намыливала, сколько массировала, это было невероятно приятно. После еды и спирта Крайнев чувствовал себя совсем здоровым, и сейчас млел в корыте, как в далеком детстве, когда мать купала его в ванночке. Когда Сонины руки добрались до паха, Крайнев вяло запротестовал и попытался отобрать мыло, но Соня бунт пресекла. Намылила сама. Произошло то, чего Крайнев опасался - он возбудился.

–  Идем на поправку!
– весело прокомментировала Соня и стала поливать из ковшика.

Пока он вытирался суровым льняным полотенцем, Соня разобрала кровать в углу,

велев лезть под одеяло. Крайнев понял, что это ее койка, но спорить не стал: вид у Сони был слишком грозный. Простыни оказались свежие, Крайнев просто наслаждался их нежностью. Соня тем временем утащила корыто, прибрала со стола и исчезла. "Пошла спать!" - решил Крайнев, посетовав, что Соня не загасила лампу. Вставать самому было лень, он успел угреться под одеялом. От мысли, что придется вылезать наружу, становилось зябко. Он лениво боролся с собой, чувствуя, что проигрывает, и лампа останется гореть всю ночь, как в комнате появилась Соня. Она была в белом халате, но босиком. Крайнев внезапно понял, что больше на ней ничего нет. Тут же убедился: Соня сбросила халат на спинку стула, затем склонилась и задула лампу.

–  Молчи, а то убью!
– грозно прошептала она, залезая под одеяло. Крайнев и не собирался говорить, но она для верности запечатала ему рот поцелуем…

Когда объятия ее ослабли, Крайнев спрыгнул с кровати и нашарил в кармане пиджака спички. Зажег лампу, и стал набивать трубку. Соня смотрела на него, приподнявшись на локте. Крайнев глазами спросил разрешения, и она закивала в ответ. Он стал раскуривать трубку, и краем глаза заметил: Соня, откинув одеяло, испуганно разглядывает простынь. Внезапно она вскочила, собрала простынь в ворох и убежала. Обратно появилась со свежей. Пока она застила кровать, Крайнев разглядывал ее. Крепкое тело с хорошо развитыми формами, гладкая кожа на бедрах и ягодицах. Узкие плечи, полная грудь чашами… Крайнев внезапно вспомнил: сквозь брюки, обтягивавшие зад делопроизводителя Маши, отчетливо видны бугры целюлита. Он улыбнулся. Соня обернулась, увидела его улыбку и поняла посвоему. Обиженно показала язык.

–  Обманула?
– укоризненно сказал Крайнев.
– Оказывается, не замужем.

–  Замужем!
– не согласилась Соня.
– Муж попался такой. Неделю, как бревно рядом лежал. Сказал, нервы у него…

–  Бывает.

–  Не у таких! Первый сердцеед в институте! Едва не выгнали за аморалку: жил с девушками, а жениться отказывался. В профком жаловались… С ними, значит, можно, а со мной нервы?

–  Зачем замуж шла?

–  Красивый, гад! Клялся, что любит, жить без меня не может… Родители уговорили. Он врач, и я врач - хорошая еврейская семья. Пусть все завидуют! А то, что он, сволочь, ко мне даже не прикоснулся… - Соня внезапно всхлипнула.
– Мне к гинекологу стыдно было идти. Замужем - и девственница! Стыдто какой!…

Крайнев бросил трубку на стол, подошел, обнял за плечи. Она уткнулась мокрым лицом ему в живот. Он ласково гладил ее по вздрагивающей спинке.

–  Я такая дура!
– жаловалась Соня, подетски всхлипывая.
– Сначала родителей слушала, потом этих из райкома. Не надо эвакуироваться, вы же на виду, начнется паника! Вы комсомолка… - передразнила она.
– Знали ведь, что немцы делают с евреями, но никому не сказали, - она зарыдала еще громче.
– Зато сами сбежали первыми. Сволочи! Я свой комсомольский билет сожгла! В печке!

–  Родители где?
– спросил Крайнев, чтобы отвлечь.

–  Уехали, - вздохнула Соня, - и младших увезли. Онито умные. Глупые старшие дети остались. Давид тоже комсомолец…

Крайнев поднял ее с койки и усадил на колени - лицом к себе. Ласково отер слезы со щек. Бережно поцеловал мокрый глазик, затем второй. Она благодарно чмокнула его в ответ.

–  Ты не глупая, ты честная. И очень красивая.

–  Ты мне тоже сразу понравился!
– зашептала она, прижимаясь к нему.
– Как только увидела. Подумала: будет мой! С мужем разведусь… А ты привез сюда и бросил! Ни разу не проведал - только по делу.