Интерконтинентальный мост
Шрифт:
— Даже если он предложит миллион, я ему их не отдам!
— И правильно сделаешь, — ласково улыбнулась Мишель. — Кстати, вот контракт. Я его проверила и нашла вполне приемлемым.
Мишель вытащила из сумочки сложенный вдвое чуть желтоватый, дорогого сорта бумаги листок с убористым текстом и положила перед Перси.
— И кто же все-таки этот Роберт Люсин? — осторожно осведомился Перси. — Все так быстро происходит, что у меня голова кругом идет.
— Люсин — человек слова и дела, — спокойно ответила Мишель. — На него всегда можно положиться. Если ты ему понравился, он многое может для тебя сделать. Но самое главное — он представляет очень могущественные международные силы, скажу даже — более могущественные, чем иные отдельно взятые государства. Они выступают против коммунизма и распространения коммунистических идей… Они против таких международных акций, как строительство Интерконтинентального моста, — словом, они против всего того, против чего и ты, Перси.
— Неужто бог услышал мои молитвы? — с тихим изумлением произнес Перси.
— Бог не бог, — деловито сказала Мишель, — но это то, что именно тебе нужно. Поверь мне.
— Я верю, — ответил Перси, чувствуя удивительное просветление и спокойствие.
— А теперь можем посмотреть контракт, — предложила Мишель.
Пока Перси читал пункт за пунктом условия договора, Мишель критически оглядывала дешевый номер, который занимал Перси, пожалуй, даже слишком дешевый.
Договор возводил Перси Мылрока, жителя острова Кинг-Айленд, уроженца Иналика, в ранг специального художника-корреспондента газеты «Тихоокеанский вестник». Газета оплачивала все его транспортные и гостиничные расходы по первому классу, а также выделяла довольно значительный оклад сроком на два года. Кроме того, каждая публикация рисунков в газете отдельно оплачивалась по самым высшим расценкам.
— Прекрасные условия, — пробормотал Перси. — Вот только справлюсь ли я?
— Должна сказать, что, с точки зрения права, договор безупречен, поверь мне как юристу, — заверила Мишель. — А о твоих способностях убедительнейшим образом свидетельствует твой альбом. Роберт сказал, что готовых рисунков хватит на первых два-три месяца… Послушай, Перси, тебе надо сменить номер.
— Но я еще не подписал контракт.
— Подписать-то его одна секунда. Действие его начнется с того момента, как под документом появится подпись… Ну, смелей!
Перси взял электронную авторучку, чернила которой никогда не выцветали, и вдруг сказал:
— Страшно!
В ответ он услышал громкий смех. Мишель смеялась так, что на ее зеленых глазах выступили слезы.
Перси тоже начал смеяться.
В самом деле, что тут такого страшного?
— Послушай, Перси, ведь тебе даже не придется расставаться с твоим альбомом, — объяснила Мишель. — Рисунки будут передаваться по телесвязи в цвете, с точностью до самого слабого штриха или оттенка.
Перси взял ручку и поставил свою подпись.
Мишель осторожно взяла документ, словно он сразу обрел особую ценность, запечатлев на себе имя Перси Мылрока-младшего, и положила в сумочку.
— Есть у меня идея, о которой я даже Роберту Люсину не говорила…
Перси вопросительно посмотрел на Мишель.
— Ты потом можешь издать этот альбом отдельной книгой, — сказала Мишель. — Но это в будущем. А пока тебе надо поменять номер и распорядиться, чтобы вечером накрыли стол для торжественного ужина. Вот, Роберт велел передать.
— Это что такое?
Квадратная пластинка из легкого металла с вытисненными на ней цифрами и какими-то таинственными символами казалась талисманом.
— Это кредитная карточка для оплаты всех твоих расходов, — пояснила Мишель.
Переселяясь в просторный двухкомнатный номер, один из лучших в гостинице «Савой», Перси уже чувствовал себя другим человеком и даже дерзко мечтал о том, что придет время, и он будет жить в «Хилтоне», стоящем на берегу реки Танана, у подножия Университетского холма.
Глава пятая
Петр-Амая долго не мог опомниться от неожиданной встречи с Перси. Сначала он решил, что это другой человек и ему просто померещилось: в гостинице «Савой» жили главным образом эскимосы. Но взгляд, ненавистью горящие глаза живо воскресили ему последнюю встречу на острове Малый Диомид.
Закончив завтрак, Петр-Амая поднялся к себе, принял ледяной душ, чтобы успокоиться. Не исключено, что Перси Мылрок приехал в Фербенкс, чтобы увидеться с ним. Чтобы окончательно расквитаться. Петр-Амая не считал себя трусом, но от этих мыслей стало не по себе. Идя к стоянке автомашин, чтобы поехать к доктору Кристоферу Ноблесу, он невольно озирался вокруг.
Старый профессор жил на северном склоне Университетского холма. Сверившись по карте, Петр-Амая повел машину на главную улицу города, проехал мимо торгового центра, представляющего собой длинный ряд одноэтажных зданий со стоянкой для автомашин, пересек по мосту реку Танану и выбрался на шоссе. По уэленским меркам здесь уже было настоящее лето: цвели цветы, зеленые листья покрывали деревья, воздух был теплый и мягкий, с обилием незнакомых запахов, к которым Петр-Амая как настоящий северянин был особенно чувствителен.
За зелеными деревьями, высокими кустарниками прятались дома. Разнообразно окрашенные, высокие и низкие, они хорошо вписывались в пейзаж, являясь как бы частью этой мирной, расцветающей природы. Петр-Амая ехал и думал о том, как, должно быть, хорошо и спокойно жить здесь. Поселиться бы в одном из этих домиков. Но только на некоторое время. Однажды он уже пробовал жить среди такой же пышной природы. Когда-то, вместе с женой и дочерью. И дом был не хуже вот этих полускрытых за зелеными оградами покойных жилищ, полных теплого солнечного света, зеленых бликов, аромата цветов. Сначала было приятно. Петр-Амая чувствовал себя расслабленным, как будто растопленным избыточным солнечным светом. Каждое утро уходил он на озеро и сидел там до завтрака, ожидая солнечный восход над лесом… Потом затосковал по открытому пространству, широкому небу, ничем не закрытому горизонту. У озера он дышал свободно, легко, но стоило ему вернуться в дом, как начинал чувствовать стесненность в груди, словно кто-то положил на него невидимый груз. По ночам, просыпаясь в тишине, он вспоминал Уэлен, шелест крыльев пролетающих над старым селением птичьих стай. Он представлял себе берег, еще не ушедшие обломки льдин, стаи куличков, белых чаек и степенных бакланов на уэленской лагуне. И хлопоты на рассвете, когда охотники собирались в море, громкий скрип гальки под ногами несущих кожаную байдару… Наташа, наоборот, страдала от холода, вечно пасмурного неба над Беринговым проливом, зимних ураганных ветров. Она утверждала, что ей не хватает кислорода. В Уэлене она часто болела, иногда неделями не выходила из дома… Это была одна из причин, приведших к разрыву с женой.
Петр-Амая едва не проскочил поворот.
Деревья вплотную подступали к дому доктора Кристофера Ноблеса, к широким окнам, затеняя их. Ворота бесшумно раскрылись, пропуская машину во двор.
Кристофер Ноблес стоял на крыльце в простой белой рубашке, в полотняных брюках, на ногах — соломенные плетеные сандалии. Легкий ветерок пушил редкие седые волосы. Невольно вспомнилось описание внешности Кристофера Ноблеса в старой книге Евгения Таю: «Крис весь зарос густыми вьющимися волосами: и борода, и густая шевелюра на голове, усы — все было обильно, чрезмерно, но как-то удивительно шло этому веселому, жизнерадостному человеку…»