Интерконтинентальный мост
Шрифт:
Пока одна из невесток или дочерей (Иван Теин совершенно запутался в многочисленной родне председателя окружного исполкома) расставляла чайные чашки на низком столике, в кабинете царило молчание.
Поблагодарив за принесенный чай, Григорий Окотто плотнее прикрыл дверь, уселся напротив. Иван Теин спросил:
— Вы не можете мне сказать поподробнее о планах изменения хозяйственной политики на Севере?
— Это серьезные, грандиозные планы! — с воодушевлением произнес Григорий Окотто. — По существу, арктические народы нашей страны первыми в мире начнут эксперимент по приведению в полный баланс хозяйственной деятельности с природным окружением… Сохранив все хорошее, что у нас было, мы вырвемся далеко вперед. Будут построены новые безотходные предприятия по переработке продуктов морских зверей — от китов до мелких тюленей и рыбы. В оленеводстве начнется строительство специальных загонов — пастбищ по усиленному откорму оленей… Вы ведь знаете опыт острова Врангеля?
Остров Врангеля еще в семидесятых годах прошлого столетия, в ту пору, когда началось движение за охрану окружающей среды, был объявлен первым в мире Арктическим заповедником. Но, как это тогда водилось, все было сделано наспех, непродуманно и даже временами преступно. Например, стали метить белых медведей такими огромными черными надписями на белоснежной шкуре, что их даже полуслепой старый тюлень видел на большом расстоянии. Порастеряли оленей. К тому же ликвидировали отделение совхоза и эскимосское селение. А людей, когда-то оторванных от родной земли, из бухты Провидения еще в двадцатых годах прошлого века для колонизации острова начали расселять по другим местам. Но нашлись мудрые люди, ученые, которые сумели доказать, что человек сам часть природы и надо научиться так хозяйствовать на земле, так использовать природу, чтобы была взаимная выгода и польза. И первый арктический эксперимент по сохранению флоры и фауны решили дополнить этими экспериментами, и выселенных было эскимосов вернули обратно.
— Опыт острова Врангеля в оленеводстве будет распространен и на остальные хозяйства Чукотки, — сказал Григорий Окотто. — То, о чем мы сейчас говорим, будем выносить на всенародное обсуждение. Разговор с председателями сельских Советов начинаю с тебя…
В день отъезда установилась тихая, ясная погода, предвестница долгой зимней пурги. Иван Теин решил лететь на пассажирском тихоходном дирижабле «Ванкарем». Он уходил на рассвете, чтобы дать возможность пассажирам с небольшой высоты полюбоваться берегами Чукотского полуострова.
Дирижабль взмыл ввысь у подножия горы Святого Дионисия и взял курс на северо-восток. Медленно проплыл по левому борту город, россыпь ярких, разноцветных зданий, среди которых выделялись Дворец Советов и причудливое сооружение службы вечной мерзлоты.
Поднималось низкое зимнее солнце, окрашивая в розовое снежные вершины Золотого Хребта. Были видны разбросанные по маршрутам оленьих стад бригадные дома. Обычно снег возле них был утоптан, а из высоких труб вился дымок. Редко, но можно было заметить и яранги. Они обычно прятались в защищенных от ветра долинах, в тихих распадках.
А кругом на огромные пространства простиралась тундра, переходящая в горы, спускающаяся низинами к морскому побережью.
Проплыл поселок Уэлькаль, один из центров добычи тюленей. Там находился небольшой завод по приготовлению особо чистого тюленьего жира, идущего на медицинские цели.
Потом дирижабль долго плыл над обширным заливом Креста.
До самого Уэлена Иван Теин сидел один в ряду, любуясь родной землей.
И каждый раз, когда он видел селения — Конергино, Энмелен, Нунлигран, Сиреники, портовый город Провидение, районный центр поселок Лаврентия, — каждый раз на сердце теплело от мысли, что там, внизу, на родной земле, живут близкие, родные ему люди, прошедшие сквозь бури и невзгоды прошлых веков, но не успокоившиеся, не угомонившиеся, не удовольствовавшиеся достигнутым, готовые ринуться в новое, неизведанное, согласно своей истинной пытливой человеческой натуре.
Глава третья
Связь с Малым Диомидом поддерживалась только по световодным каналам, проложенным по дну пролива. Попасть непосредственно на строительную площадку не было никакой возможности: пурга бушевала уже третью неделю, и синоптики предсказывали подход еще двух циклонов со стороны Камчатского полуострова.
Метелица смотрел в залепленное мокрым снегом широкое окно и ничего не видел. Глаза невольно притягивались экранами, но все же это были изображения, а не живая, настоящая природа. Снаружи работали одни промышленные роботы с дистанционным управлением.
Движение двух полотен навстречу шло своим чередом, точно по графику.
Это было видно на большом, так называемом главном, генеральном стереоскопическом экране. Но тот же генеральный экран можно было переключить и на другие объекты. Специальные фильтры как бы отсекали пургу, и изображение было неправдоподобно четким и разборчивым, и от этого как-то не верилось в его реальность и достоверность. Возможно, что именно это и было источником постоянного и тревожного чувства, которое Метелица испытывал все дни этой, казалось, никогда не прекращающейся пурги. Не исключено было и то, что затяжная непогода действовала на психику именно таким образом. В телефонных разговорах с Иваном Теином Метелица пытался уловить у него похожее настроение, но председатель Уэленского Совета был удивительно спокоен, ровен, как обычно.
Жаловались на недомогание и головную боль и заместители Метелицы, особенно старшие по возрасту.
На американском берегу погода была в точности такой же, и Хью Дуглас отводил душу тем, что громко ругал здешний климат, проклинал пургу, снег, морозы, доходя в смелости до критики самого создателя за то, что Берингов пролив устроен в таком неудобном месте.
Сегодня то же самое, что и вчера, позавчера, неделю и две недели тому назад. Просыпаясь среди ночи. Метелица с напрасной надеждой прислушивался к звукам снаружи. Иногда казалось, что стихло, ураган угомонился, но проходило несколько секунд, и в уши врывался уже ставший привычным вой ветра, шелест снега под мощным напором. Ощущение тишины приходило и в дневное время, и это, как догадывался Метелица, было не чем иным, как привыканием к непогоде, приспособительной реакцией организма.
Метелица тяготился вынужденной изоляцией. К нему могли приходить лишь те, кто жил в непосредственной близости от главного здания Администрации.
Метелица решил сам пройти в Инженерный корпус. Особенной необходимости в таком путешествии не было, но хотелось испытать, что же это такое, чукотская пурга, насколько она терпима для человека.
Метелица оделся поплотнее.
В тамбуре слышался звук, словно снаружи ревело огромное пламя. Отворив не без труда дверь. Метелица не понял, как сразу же оказался на самом ветру. Он упал, едва сумев уцепиться за еле заметную неровность, перевести отшибленное плотным воздушным потоком дыхание, и тут же понял, что заблудился. Понадобилось время, чтобы прийти в себя и более или менее спокойно обдумать свое положение. Конечно, самое разумное возвратиться к себе, но он уже предупредил заместителя в Инженерном корпусе, что выходит. Глупо, конечно, но возвращаться неудобно, даже стыдно. Надо получше оглядеться и взять верное направление. Дыхание постепенно выровнялось. Метелица по-прежнему находился в лежачем положении: встать не было никакой возможности. Или потащило бы вниз, к обрыву, на острые льдины и камни, или, в лучшем случае, снова швырнуло бы на землю. Поэтому Метелица осторожно осматривался вокруг, стараясь уберечь лицо от снега. Белесая пелена, к счастью, оказалась не сплошной, и в мгновенных разрывах различались здания Администрации. Вот мелькнуло Главное здание, откуда только что вышел. Значит, надо двигаться влево, и тогда можно через некоторое время наткнуться на Инженерный корпус. Решив действовать таким образом. Метелица осторожно приподнялся и почти на четвереньках пополз вперед. Он вдруг представил на минуту свое положение, и ему стало веселее: начальник Советской администрации строительства Интерконтинентального моста ползет под снежной пургой! Картина, достойная кисти Перси Мылрока или Якова Цирценса!
Однако двигаться даже в таком веселом настроении было отнюдь не легко. Мощные порывы ветра буквально прижимали к земле и держали в таком положении по нескольку минут. Остановки сбивали с направления, и приходилось снова ловить проблеск в пурге, чтобы отыскать Инженерный корпус. Но его не было! Прежде всего перестал мелькать корпус Главного здания, а Инженерного корпуса все не было, хотя по времени он уже должен показаться.
От мысли, что окончательно заблудился, стало нехорошо. Нет, Метелица не боялся совсем пропасть. Дело было в другом: его станут искать и обнаружат в таком виде… Но куда же делся Инженерный корпус? Метелица сел спиной к ветру и попытался сосредоточиться.