Интернат (Женщина-апельсин - 2)
Шрифт:
– Нить тут такая. Эту женщину мой охраняемый как-то так неудачно поимел, что она обиделась. Вроде как изнасиловал. Она расстроилась, значит, стала танцевать и зарезала его ножом. Метнула, - отстрельщик вдруг резко махнул рукой, следователь дернулся, - и прямиком в сонную артерию! Тогда хозяин публичного дома эту нарушительницу решил наказать и утопить в сундуке в море. А меня, понятное дело, должны были зацементировать в бочке и тоже туда же. Не уберег потому что охраняемого. Но у меня это первый случай. Из пяти, - уточнил,
Следователь действительно перестал писать и сложил руки перед собой.
– Я слушаю, - сказал он.
– Ну вот, так оно и было. Уложили ее в сундук, отвезли на катере в море и бросили. Только я решил подстраховаться, ну, на случай - вдруг друзья появятся и помогут или не судьба ей быть утопленной, проследил немного. И точно! Выплыла! В этом золоте, в короне, значит, валяется на берегу. Подобрал ее адвокатишко местный, еврей, из русских. А мне секретарь-наниматель сообщает: два месяца на то, чтобы я ее нашел. То ли они еще раз захотели ее утопить, то ли не верили мне, что она жива, и хотели убедиться, но факт. Два месяца. И только я расслабился!..
– Хотите чаю, Виктор Степанович?– спросил следователь.
– Можно, - согласился отстрельщик, - только я перекрестился, что меня сразу топить не будут, - бац! Ночью вызывают. Что-то у них там случилось, уж не знаю что, только дают мне на все про все два дня и приказывают не просто эту метательницу ножа убить, а и расчленить на шесть частей.
– Вам сколько сахара?– Следователь раздирал бумажную упаковку.
– Спасибо, без сахара.
– На шесть, значит, частей ее надо было расчленить, - напомнил следователь, заметив растерянность на лице подследственного.
– Ну да. На шесть. Я ее отследил. Ночь. Дождь. Она встретила знакомую в морге, разговаривают. У меня прослушка, понятное дело, я за ними по Стамбулу мотаюсь - машину напрокат взял. Едем мы, значит, за город, на холмы, на виллу одного русского, но там никого, кроме полиции, нет, потому что этого русского как раз моя танцорка и ее знакомая в морге осматривали. Пошла она в дом, полицейских вырубила и оттащила в кусты, я за ней. Вроде все предусмотрел, а вот фонарь не взял. Это меня и погубило.
– А что у нас с наркотиками, Виктор Степанович?– спросил следователь.
– А я все по порядку. Все - сущая правда. Фонаря не было, женщину я нащупал в потемках, рот ей рукой закрыл и горло перерезал. Тут - полиция. Голову я отрезал, а ноги и руки отсоединять было некогда, я просто вытащил ее на улицу и оставил, как мне и приказали, на видном месте. В аэропорту ко мне подсела, вроде как для балды, хохлушка. Оперлась на сумку. Я уже думал: секунд пять, ну десять от силы! Она спросила что-то, я
– Не понял.– Следователь прихлебывал чай шумно, с удовольствием.
– Ну что тут непонятно, это же она была! А голову я по ошибке отрезал совсем другой бабе, но она тоже, скажу я вам!.. Хохлушка - это она, которую топили, которая зарезала в публичном доме...
– Минуточку. Вам подбросила наркотик в сумку некая хохлушка в аэропорту Стамбула. И зачем, интересно, она это сделала?
– Ну, блин, я же только что все рассказал! Меня нанял секретарь одного авторитета, чтобы я его охранял, пока он оттянется в публичном доме в Стамбуле. А он...
– Да это я понял, он ее изнасиловал, она его зарезала, ее в сундук - и в море, она выплыла и подсунула вам наркотик в сумку. Так и записать?
– Ну, вы же просили правду, - неопределенно пробормотал отстрельщик.
– Ну, Виктор Степанович, я не знаю, зачем вам это надо, но если вы настаиваете... Значит, начнем с того, что вы сознаетесь в убийстве некой женщины в Стамбуле.
– Непредумышленном!– Отстрельщик показал пальцем, что это надо записать.
– Как так? Вы же шли именно убить и расчленить!
– Да, но не эту!
– Виктор Степанович, я, конечно, обязан все это записать, хоть это и бред собачий. Правда, с публичным домом, танцем и сундуком - это вы здорово! Вот я и спрашиваю вас, вы за что хотите сидеть? За хранение и перевозку наркотика или за убийство с надругательством над трупом?
– Ну вы даете, - восхитился отстрельщик.– Покажите мне кого-нибудь, кто хочет сидеть! А насчет того, за что именно, - он улыбнулся и потер за ухом, - давайте по правде. За убийство!
***
В тяжелом мутном свете московского утра Далила открыла глаза и прислушалась. Она явно услышала чье-то тяжелое дыхание, проведя рукой рядом с собой, нащупала скомканную простыню.
Стоя перед открытой форточкой, Ева делала резкие движения руками, насильно задерживая вдохи и выдохи, все это - с закрытыми глазами.
– Немедленно в постель, - пробормотала Далила.
– Вставать надо на рассвете, чтобы - что?– Ева села на шпагат. Вспомнила? Чтобы правильно использовать накопленную за ночь энергию!
– Ты не померла, - констатировала Далила, - мало того, ты еще и издеваешься. Знаешь что?
– Что?
– Ты невыносима.
– Вставай!– Ева легко вскинула ноги и стояла на руках, разглядывая возмущенную Далилу на перевернутой кровати в перевернутой комнате.
– Еще чего!
– Ты поедешь со мной в управление.
– Ни за что. На меня эти ваши казенные коридоры нагоняют сон и тоску, так и хочется потеряться где-нибудь и сделать пакость.
– Ты поедешь со мной, потому что я тебя охраняю, потом еще я себя плохо чувствую, и вообще, тебя нельзя оставлять одну!