Интернет-издание авторов рунета "Портал" № 2
Шрифт:
– Сколько тебе лет?
– Десять.
– Тебя ловили когда-нибудь в городе?
– Нет, я хитрый!
– Это хорошо.
Лифт не работал. Пока мы поднимались на пятый этаж, я думал, что мальчик совсем не испугался чужой смерти и ни разу не попытался вырваться и убежать от меня. Как будто угадав мои мысли, он вдруг сказал:
– Я уже видел, как убивают людей.
– Где это, интересно?
– Раньше мы жили в городе и были обязаны ходить на казни. Меня не хотели брать, но приходилось…
– Последняя публичная казнь
– Бабушка говорит, что некоторые вещи невозможно забыть.
– И она права, черт возьми, твоя бабушка!
Я вошел первым, быстро осмотрелся, завел Марка на кухню. Достал из тайника микроволновку, замороженную еду – из холодильника, щелкнул кнопкой электрического чайника. Мальчишка смотрел на мои манипуляции широко открытыми глазами. Если он и видел чудеса техники пятидесятилетней давности, то это было давно.
– Так вы не врете, что у вас несколько домов? – прошептал он.
– Нет, не вру. Как твоя фамилия?
– Твен.
Я подавился безалкогольным пивом, которое только что открыл.
– У твоих родителей странное чувство юмора, Марк.
– Почему?
– Ты не знаешь? Марк Твен – это знаменитый писатель.
– И что в этом смешного?
– Ничего. Проехали. Ешь.
Я поставил перед мальчишкой тарелку с горячей едой, чашку чая, конфеты.
– Так значит, раньше вы жили в городе?
– Угу, – ответил Марк, запихивая в рот горячее мясо.
– Осторожно, подавишься. Ешь спокойно. У нас еще есть время. А почему вы теперь живете в гетто?
Прежде чем ответить, мальчик с минуту ковырялся вилкой в тарелке.
– Мой отец – участник гражданской войны. Не на той стороне.
– Понятно.
– Это было давно, и он не сделал ничего плохого. Никого не убил, во всяком случае. Но он был против императора и, когда на нас донесли, мы оказались здесь.
– Все могло кончиться намного хуже, – ответил я, пожимая плечами.
– Нам нечего есть, у нас ничего нет. Мама и бабушка болеют, отец не может найти работу. Раньше он писал статьи в газетах, которые сейчас не издаются. И ты говоришь, что все могло быть еще хуже? – тихо спросил Марк.
– Именно так я и сказал. А уехать вы не можете?
– У нас есть родственники во Франции, они звали нас к себе, когда началось все это. Тогда отец не захотел. А сейчас мы не можем уехать – нет денег на билеты, на пошлину.
– Понятно. Ешь, я скоро вернусь.
Я прошелся по квартире, собрал в большую черную сумку нужные вещи, забрал из тайников оружие и деньги, зашел в ванную, убрал накладные усы и бородку, вытащил линзы, вернув глазам первоначальный цвет, изменил цвет волос с помощью моментальной краски. Переоделся, надел очки. Старую одежду уничтожил в мусоросжигателе. Предосторожности не могут быть излишними.
Увидев меня, малыш вскочил на ноги, но тут же успокоился и влез обратно на стул.
– Ты изменил внешность, да?
– Какой ты наблюдательный!
– Я знаю, кто ты.
Я молчал, и Марк продолжал, не дождавшись ответа:
– Ты – Мститель. Это про тебя все время говорят в новостях, да? Ты мне нравишься, а вот моему папе – нет.
– С чего ты взял, что я Мститель? Из-за убитого парня?
– Ты похож на человека, которого показывают в новостях.
– Я не могу быть похож на него.
– Но ты похож.
Я вздохнул.
– Оставим эту тему, Марк.
– Но это – ты.
– Да, это – я.
– Знаешь, почему ты не нравишься папе?
– Понятия не имею.
– Он говорит, что ты делаешь только хуже. Настраиваешь против нас полицию и людей из города. Что твои дела жестоки и бессмысленны. А проблемы надо решать политическим путем.
– Странно, что про политический путь упоминает участник сопротивления.
– Папа признает, что ошибался. Теперь он говорит, что насилие – это не выход.
– И чтобы сделать такой потрясающий вывод, твоему отцу надо было оказаться в гетто. Император, оказывается, совсем не такой дурак, как утверждают. На самом деле, я не собираюсь спорить с десятилетним ребенком. Даже если его зовут Марк Твен. Скажу тебе только, что никаких «политических решений» не существует. Политика – это не наука. Всего лишь несколько групп, борющихся за власть, чтобы с помощью нее защищать свои интересы. И лишить привилегий другие. Сейчас же ситуация намного упростилась. Теперь политика – это борьба нескольких группировок, и так обладающих достаточной властью, но жаждущих получить власть абсолютную. И интересы так называемого народа теперь не учитываются вовсе.
– То есть таких людей, как мы?
– Да. Слабая власть заигрывает с народом, устраивает выборы, референдумы. Сильной власти это не нужно. Обладая такими кнутами, как мощная армия и полиция, император ничем не рискует. Элита нашего государства более не зависит от рабочих рук, производство практически полностью автоматизировано. Ремонтировать роботов дешевле, чем платить зарплату и пенсию. Мы пришли к той черте, за которой такое количество «народа» просто не нужно, невыгодно. Именно поэтому вы живете в гетто. Забытые, изолированные. И никакие политические решения вам не помогут. Твой отец понимал это, когда шел на войну. А теперь его сломали. Меня – нет.
– Поэтому ты убиваешь людей из города? Это как на войне?
– Я убиваю не всех подряд. Только «лучших» представителей. Самых влиятельных, самых сильных. Я напоминаю, что ничего еще не кончено. Я внушаю страх. Я сообщаю им, что никогда не смирюсь с существованием такого общества, никогда не смирюсь с гетто. Возможно, это действительно бессмысленно. Может быть, я действительно только ухудшаю ситуацию. Но, во всяком случае, это борьба, а не бездействие. Сомневаюсь, Марк, что ты понял хоть что-нибудь из того, что я сказал. Но ты начал первым и, признаться, здорово меня разозлил.