Интернет-журнал "Домашняя лаборатория", 2007 №11

Журнал «Домашняя лаборатория»

В числе основных технических консультантов Днепростроя были несколько немецких инженеров, а также инакомыслящий американский инженер, полковник Хью Купер (с которым Пальчинский был лично знаком) [1]. В сооружении гидроэлектростанции принимали участие несколько зарубежных строительных компаний. По настоянию Купера и других специалистов были использованы гигантские подъемные краны и прочее новейшее оборудование, привезенное из-за границы. Колоссальную роль сыграла и та энергия, которую внесли в Днепрострой тысячи советских рабочих, исполненных неподдельным желанием способствовать построению нового социалистического общества. Будучи первым из великих индустриальных проектов СССР, проект возведения Днепровской плотины отличался также тем, что при его разработке допускалась более высокая степень технического инакомыслия по сравнению с последующими проектами. В начале и середине двадцатых годов, когда составлялись планы строительства Днепровской плотины, отечественный инженер еще мог высказывать сомнения по техническим вопросам без того, чтобы немедленно получить ярлык «вредителя»,

а иностранный инженер мог предлагать изменения в строительных планах без того, чтобы быть обвиненным в пособничестве интересам иностранного капитала. Однако более подробное знакомство с особенностями проекта сооружения Днепровской плотины приводит нас к пониманию того, что и он был отягощен всеми изъянами, свойственными последующим проектам, разве что еще не воплотившимися в столь жесткой форме. Решение о строительстве плотины было ущербным с экономической и еще более сомнительным с социальной и этической точек зрения. Днепрострой дал образчик насилия над трудящимися и местными жителями, которое более явным и вопиющим образом проявилось при реализации последующих индустриальных проектов, внеся свою лепту в разочарование, охватившее советских людей труда на десятилетия. Он был лишь первым из множества впечатлений, которые постепенно упразднили у рабочих и крестьян стремление поддерживать советское правительство.

Если бы все — и социальные, и экономические — издержки сооружения Днепровской плотины были учтены более тщательным образом и если бы выгода, которую предполагалось получить от строительства одной гигантской гидроэлектростанции, была сопоставлена с той, которую могло бы дать строительство нескольких электростанций меньшего масштаба, в том числе тепловых, то, по всей вероятности, было бы принято иное решение. Эти альтернативы, которые сегодня представляются вне всякого сомнения более желательными, предлагались российскими инженерами на ранних этапах планирования. Окончательное решение — строить гигантскую плотину — основывалось не на техническом и социальном анализе, но было принято под давлением идеологических и политических факторов. Сталин и руководящие деятели коммунистической партии хотели иметь величайшую из когда — либо построенных электростанций, чтобы убедить весь мир и население Советского Союза как в их собственном благополучии, так и в благополучии грядущего коммунистического мироустройства. Как отмечала Энн Рассвейлер в своей работе по истории Днепростроя, «его экономическая рациональность никогда не обосновывалась… Совершенно ясно, что решение о Днепрострое зиждилось на других основаниях» [2].

Многие инженеры, включая Пальчинского, предостерегали против скоропалительного решения о возведении гигантской плотины. Наибольшей прямотой среди них отличался, по-видимому, специалист по электроэнергетике Р.Е. Классен. Он указывал на наличие богатых угольных залежей неподалеку от предполагаемого места возведения плотины и замечал, что решение о том, следует ли строить здесь гидро- или тепловую электростанцию, должно быть принято, исходя из оценки соответствующих социальных и экономических издержек. Классен также подчеркивал, что без строительства тепловой электростанции в любом случае не обойтись, поскольку уровень воды в Днепре недостаточен для выработки электроэнергии в период с декабря по февраль. Кроме того, очень низкая средняя скорость течения потребует установки больших и, следовательно, дорогостоящих турбин — как оказалось, самых больших из когда-либо построенных турбин [3]. Вдобавок ко всему этому, случающиеся время от времени засушливые годы будут принуждать к тому, чтобы опираться на тепловые электростанции даже в летние месяцы. Итоговая рекомендация Классона состояла в том, чтобы начать с сооружения одной или двух теплоэлектростанций, а последующие шаги сообразовывать с энергетическими потребностями региона, причем комбинируя сооружение гидро- и тепловых электростанций в соответствии с локальными условиями [4].

Что касается Пальчинского, то он предостерегал правительство против проектирования гигантских гидроэлектростанций, подобных Днепровской, без принятия во внимание расстояния между тем местом, где будет вырабатываться энергия, и теми местами, где она будет использоваться. Вероятными последствиями пренебрежения этим фактором, предсказывал он, будут громадные расходы на передачу энергии и снижение эффективности электростанций. Он был также встревожен тем, что планы Днепростроя разрабатываются прежде завершения работ по составлению подробных геологических, гидрологических и топографических карт региона. Беспокоило его и то, что особенности режима поверхностных и грунтовых вод региона никогда должным образом не исследовались, и, как следствие этого, никто не знал наверняка, какая же площадь окажется затоплена после возведения 35-метровой плотины.

В целях «очистки» участка, которому надлежало превратиться в водохранилище, было в принудительном порядке выселено более десяти тысяч сельских жителей. Большинство среди них составляли этнические немцы-менониты — преуспевающие и трудолюбивые крестьяне. Потеря их сельскохозяйственных земель не фигурировала в оценках издержек Днепростроя. Между тем, согласно расчетам, проведенным много лет спустя известным российским гидрологом, одно лишь сено, ежегодно скашиваемое с этих земель, будучи сжигаемо как топливо, давало бы столько же энергии, сколько производила ее гидроэлектростанция [5]. И даже с поправкой на то, что эта позднейшая оценка не лишена некоторого преувеличения, очевидно, что потеря земель оказалась одной из крупнейших скрытых издержек Днепростроя.

Помимо экономических издержек, связанных

с изъятием земель из сферы сельскохозяйственного производства, имели место и человеческие издержки — иначе говоря, тот ущерб, который был нанесен самим крестьянам и который не был принят во внимание ни одним из советских проектировщиков Днепростроя. Будучи людьми твердых религиозных убеждений и зажиточными крестьянами, менониты рассматривались как идеологические противники советского строя. Еще до того, как были затоплены их земли, их дома и постройки были превращены в бараки для рабочих, а им самим было предложено сделаться наемными рабочими на строительстве плотины. Если они соглашались с таким изменением своего положения, то попадали в категорию добровольных работников, насчитывавшую, помимо них, почти сорок тысяч человек, приехавших на Днепрострой из других краев. Некоторым из менонитов удалось свыкнуться с переменами, приняв их как предопределенные Богом. Другие же воспротивились и были арестованы, пополнив контингент подневольных работников, доля которого на Днепрострое никогда не была так велика, как на большинстве позднейших великих строек. Этот контингент выводили на работу под конвоем; ему был уготован наиболее тяжелый труд.

В отличие от большинства гидроэлектростанций в других странах, плотина имени Ленина была возведена на реке с обширной зоной паводкового затопления, и образовавшееся водохранилище изменило жизнь огромного числа людей и облик огромной территории. Советские гидроэнергетические проекты позднейших времен продолжили подобную практику в еще более грандиозных масштабах. Так, строительство Рыбинской гидроэлектростанции потребовало перемещения населения 497 деревень и 7 городов. По подсчетам одного автора, суммарная зона, затопленная водохранилищами таких гидроэлектростанций в СССР, составила 120 тысяч квадратных километров, в четыре раза превысив площадь Бельгии [6].

Изначально проектировщики Днепростроя обещали, что труженикам стройки будут обеспечены нормальные жилищные условия, равно как и условия для нормальной культурной жизни. Однако по мере того, как проект воплощался в жизнь, отставая от намеченного графика и чудовищно превосходя сметную стоимость, нужды рабочих стали все больше забываться. В то время как дело пошло полным ходом, работники по-прежнему жили и трудились в самых жалких условиях. «Живущие в бараках жаловались на то, что комнаты заносит снегом. Живущим в палатках довелось пережить зимние дни, когда температура в их жилищах опускалась ниже -13 С, а летом 1929 года палатки были сметены ветрами ураганной силы. Неизменными атрибутами здешней жизни были теснота и толкотня, темнота и шум. Уборные не отвечали никаким нормам, а в зимние месяцы их просто сковывало льдом» [7]. С течением времени условия жизни становились хуже; все сильнее ощущалась нехватка продовольствия. Муку приходилось доставлять в пекарни по ночам и в сопровождении вооруженной охраны, иначе она расхищалась. Следствием плохого питания стали вспышки различных заболеваний. По баракам и палаткам разнеслись туберкулез, сыпной и брюшной тиф, а также оспа. По сей день никому не известно, сколько работников умерло.

Невзирая на все эти тяготы, строительство было завершено, великая плотина стала символом социалистического порядка и ее макет был главным элементом советской экспозиции на Всемирной выставке 1939 года в Чикаго. Дважды разрушенная и восстановленная во время Второй мировой войны и неоднократно надстраивавшаяся в последующие годы, она действует и поныне, представляя собой часть каскада из шести гидроэлектростанций на Днепре.

Остается неизвестным, насколько эффективна или нужна эта гидроэлектростанция. Подобно тому, как ее сооружению не предшествовали надлежащие исследования, так и ее последующая работа никогда не подвергалась всесторонней оценке. Любая попытка такой оценки должна будет учесть весь спектр последствий реализации этого проекта — экономических, социальных и экологических. Что касается последних, то в 1980 году один из представителей советского экологического движения охарактеризовал их следующим образом: «Средства, затраченные на сдерживание эрозии берегов Днепровских водохранилищ и на борьбу с неразрушаемыми, по-видимому, ничем сине-зелеными водорослями, уже давно превзошли те краткосрочные выгоды, которые некогда давала гидроэлектростанция» [8]. Быть может, не стоит вменять в вину первым проектировщикам плотины пренебрежение экологическими последствиями ее сооружения — ведь в их времена было мало что известно о том ущербе, который приносят окружающей среде водохранилища. Но что следует вменить им в вину, так это сознательное игнорирование призывов к проведению длительных и всесторонних исследований социальных и экономических последствий реализации подобных грандиозных проектов, — призывов, с которыми обращались к ним Пальчинский и его коллеги, критически относившиеся к проекту сооружения плотины.

СТАЛЬНОЙ ГОРОД МАГНИТОГОРСК

В 1929 году было начато строительство гигантского комплекса доменных и мартеновских печей и прокатных станов, который в итоге стал ежегодно давать почти столько же стали, сколько ее производилось во всей Великобритании. Комплекс был построен в окрестностях одного из богатейших железнорудных месторождений страны, получившего название Магнитной горы из-за нарушений, которые обнаружили здесь в работе своих компасов первые исследователи региона. Район Магнитной горы, в действительности представлявшей собой цепь из пяти холмов, отличался не только высоким содержанием железа в руде, но и доступностью рудных залежей, и идея, что в окрестностях этого геологического чуда должен вырасти крупнейший сталелитейный комплекс Советской России, казалась на первый взгляд вполне резонной.