Интервенция любви
Шрифт:
– А мы и спросили, Инга Александровна, – противненько так улыбнулся второй детектив. – Мы как раз и спросили. А еще у коллег мужа вашего покойного поинтересовались, и они в один голос утверждают, что отношения у вас были натянутые. И особенно критично стоял вопрос развода, который вы никак не желали давать Михаилу. Да и завещания-то – не осталось, – Сергей Игоревич развел руками, будто сожалея о данном факте. – А вы – законная жена, все еще. И, следовательно – прямая наследница. Чем не мотив? Да и вы последняя, кто видел покойного…
Оба следователя уставились на нее так,
– Быть может, вам стоит поговорить еще и с моим адвокатом? – попыталась Инга привести разумные доводы. – Он расскажет вам, сколько времени от моего имени вел переговоры о разводе и о том, чего я просила, а что и не думала требовать от бывшего мужа.
Ее настолько возмутили эти обвинения, да и если честно, настолько испугали, что она поднялась, испытывая потребность в каком-то движении. Сюрреализм какой-то. Все в ее в жизни вдруг оказалось поставлено с ног на голову и полностью перекручено. Белое неожиданно стало черным. А какие-то люди, о которых она и не знала ничего, эти самые «коллеги Миши» и адвокат – зачем-то говорили милиции полный бред.
– А тот человек, которого я видела? – наверное, от отчаяния, Инга повернулась и властным тоном потребовала ответа от следователей. – Там, в саду. Что вы нашли?!
Впервые за весь «допрос» следователи слегка стушевались. Впрочем, этот момент был кратким, и очень быстро в их поведении восстановилась хамоватая наглость:
– Там не было обнаружено ничего определенного, Инга Александровна. Следы, которые с равным успехом мог оставить сам убитый, или даже вы, чтобы попытаться отвести от себя подозрения, – они оба внимательно уставились на нее.
А у Инги начался какой-то истеричный смех:
– Бред! Господи, это же бред! Как вы не понимаете?! У нас были нормальные отношения с Мишей. И я не хотела оставаться ни его женой, ни вдовой! Я никогда не собиралась его убивать. И тем более не делала этого. Зачем? Если он наконец-то согласился дать мне развод?!
Следователи помолчали некоторое время. Потом Сергей Игоревич достал пачку сигарет и закурил. Инга почувствовала, как у нее дернулось горло и во рту пересохло. Ей тоже захотелось закурить. Но, несмотря на то, что в ее сумочке лежала пачка сигарет, она не спросила разрешения и не вытащила ее, и у следователей не попросила прикурить. Просто посмотрела на детективов, ожидая, что же они скажут дальше.
– Знаете, Инга Александровна, нам бы очень хотелось вам верить. Вот вы сейчас так убедительно говорите. Но факты – вещь упрямая. Хотя мы, разумеется, поговорим и с вашим адвокатом. Оставьте нам его контакты.
Инга быстро написала фамилию и имя, телефон и адрес конторы.
– Я могу идти? – оттолкнув от себя лист, враждебно уточнила она.
Детективы опять молчали. Видимо, специально, чтобы заставить ее нервничать.
– Пока, можете, – наконец проговорил второй, имени которого Инга не знала, так как он не представился. – Но я не советую вам даже пытаться покинуть город.
Инга молча поднялась и вышла из небольшого кабинета, насквозь прокуренного, с чахлым кактусом у компьютера на столе Сергея Игоревича. Так же быстро она постаралась покинуть и само здание. Но не потому, что решила не прислушиваться к совету детектива. Ей просто стало душно и противно там. И так страшно, что сердце закололо, а на затылке выступил холодный, противный липкий пот.
Ее пытались подставить. Она не знала: кто, зачем, ради чего? Но то, что ее пытались сделать виновной в этом убийстве – было очевидно. А Инга не имела ни малейшего желания нести ответственность за то, чего не делала. Тем более ей не хотелось стать козлом отпущения в убийстве Миши.
Эти мысли буквально распирали ее голову, пока Инга ехала домой. Медленно, почти с черепашьей скоростью. Потому как следить еще и за дорогой у нее не было сил. Вся сосредоточенность Инги была посвящена одному вопросу: «что делать?».
Пока не получалось избавиться от страха, буквально заполонившего ее всю в том старом и обшарпанном кабинете следователей. А следовало отодвинуть это все и попытаться найти выход. Понять, что делать? Разобраться, что происходит и кто устроил эту чертовщину вокруг нее?
Может самой съездить к адвокату Миши? Поговорить. Потребовать объяснений, что за нелепицу тот наплел милиции?! Еще и эти «коллеги».
Она остановила машину, паркуясь в своем дворе. И вдруг застыла за рулем, с наполовину вытащенными ключами от автомобиля, зажатыми в руке. Словно в насмешку, чтобы добить Ингу, этакой «вишенкой на торте», на нее вдруг кристально ясно обрушилось понимание – она совершенна одна здесь. В этом городе. В этой области. И нет никого, на кого можно было рассчитывать или к кому она могла бы обратиться за помощью.
Родители далеко, да и нет у них ни связей, ни денег. Это Инга содержала родных последние семь лет, а не наоборот. Да и втягивать их в это, по крайней мере сейчас, когда ничего не ясно, а и у отца, и у матери не особо крепкое здоровье – она не собиралась. О друзьях речи не шло: нельзя сказать, что у Инги имелись такие друзья или подруги, которые безоговорочно стали бы на ее сторону при обвинении в убийстве. То есть знакомых, приятелей и подруг существовало достаточно. Но с ними, скорее, можно было бы поболтать о погоде или последних событиях в жизни страны, нежели позвонить среди ночи со словами: «Эй, меня тут в убийстве бывшего мужа обвинили. Можешь поверить? Помоги, а?». А даже если и поверит кто-то именно в ее версию – опять-таки, особо влиятельных особ среди них нет.
Клиенты. Тут другой разговор. Тут влияния через край. Но исходя из утреннего разговора с Суреном и приказа владельца центра (он-то откуда раньше нее о подозрениях узнал?! Те самые связи?), вряд ли кто-то ринется помогать ей по доброте душевной или из благодарности за то, как Инга обслуживала их. Если уж руководство, на которое она честно вкалывала последние два года, так быстро открестилось от Инги.
Дать кому-то взятку за помощь? Может и сработает. Но кому? И сколько? У нее не так и много денег. Разве что продать квартиру и машину…