Интервью для столичной газеты
Шрифт:
— Молодой человек, назначен день суда по вашему делу, по закону вам положен адвокат…
Гимаев перебил его:
— Я уже говорил, что виновным себя не считаю, а на адвокатов у меня денег нет, не успел еще заработать…
— Не горячитесь, молодой человек, вы и так, на мой взгляд, уже наломали дров,— и, видя, что заключенный не собирается предлагать сесть, прошел к табурету.
Максуд не ожидал от старика такой настойчивости.
— То, что вы отказались от защиты, зафиксировано в деле, это ваше право, вы вольны защищать себя сами. Но вы, видимо, не знаете, что суд предоставляет, при желании, обвиняемому защиту бесплатно, и я, ваш адвокат, буду представлять ваши интересы
Гимаев, опершись о плохо оштукатуренную стену, долго молчал. Он вспоминал следователя, своего ровесника, холеного сытого парня, юриста в третьем поколении; дед его до сих пор был бессменным судьей, отец — прокурором, так сказать, трудовая династия. Сестра и брат следователя тоже были юристами. Держался он как Бог, только к тому же был зол и властен. Вызовы он назначал в рабочие часы, и дважды, как назло, в это время на объект Гимаева подавали вагоны. Считая, что вагоны важнее,— козе понятно, Максуд опаздывал на допрос. Хотя следователь и маялся от безделья в конце дня, в первый раз Гимаева не принял, а во второй раз, когда тот опоздал на час, спросил строго, намерен ли Гимаев еще мешать следствию. Максуд, не предполагая, чем это для него обернется, честно признался, что, если случится что-то важное на объекте, может, и опоздает, такая, мол, работа начальника участка, а вагоны — не шутка, один час простоя оценивается в тысячи рублей.
Это признание вывело следователя из себя: ах, незаменимый человек, занят он, а тут бездельники, значит… и понесло. Закончил злым шепотом: вот, мол, сейчас, сию минуту покажу тебе, какая ты незаменимая личность,— и выписал ордер на арест, как уклоняющемуся от допросов.
Ничего этого Гимаев старику рассказывать не стал, только с нескрываемой иронией признался:
— Я думаю, он был строг, но справедлив, я ведь срывал ему плановые сроки.
Старик был дока в своем деле; лично зная следователя, ясно представил его встречи с этим ершистым парнем, потому вопрос не повторил.
Сон был рваный, странный: то смещалось время, то в драматические минуты персонажи начинали вдруг нести ахинею, никакого отношения к делу не имеющую; так случалось, когда появлялся прокурор. Он говорил о каких-то полевых цветах, но Гимаев-то точно помнил его речь. Прокурор доказывал, что такому безответственному специалисту, высказывающему вредные и обидные слова в адрес погибшего, представляющего Его Величество рабочий класс (так и сказал),— не место на свободе, и требовал не только предельного срока по статье обвинения, но считал, что не мешало бы еще какую-нибудь статью подыскать. Прокурор был тучен, вальяжен, имел хорошо поставленный голос и удивительно напоминал следователя. Потом, гораздо позже, Гимаев узнал, что это был один из членов династии.
«Попал под семейные жернова»,— прокомментировал Ален Делон уже в колонии.
Гимаев видел пустой зал суда — процесс никого не заинтересовал. Не интересовал даже семью погибшего — пенсию ей назначат при любом исходе. Говорят, жена погибшего, маляр из соседнего управления, в сердцах даже обронила: слава Богу, что Господь прибрал. Бедная женщина, тащившая семью, не только никогда не видела зарплаты мужа, но и не чаяла, как от него, пьяницы, избавиться. А тут такой исход, и ежемесячная пенсия детям — как не обрадоваться, хотя и кощунственно, вроде.
Но все становилось на место, когда давали слово адвокату, это уже напоминало хронику — никаких вольностей, сплошные документы.
Адвокат
— Я многие годы проработал в суде, и это мое последнее дело, я ухожу на пенсию, вы знаете об этом,— адвокат почтительно поклонился в сторону судьи.— В нашем городе никогда не было ни большого строительства, ни такого крупного предприятия, как этот строящийся комбинат, где произошел несчастный случай со смертельным исходом, поэтому у нас прежде не встречалось в суде подобных дел. Мы с вами — специалисты по кражам, хищениям, разводам и прочим, более привычным делам, даже стали экспертами по автомобильным авариям, с тех пор как автомобили забили тесные улицы нашего некогда дремотного городка. Поэтому к такому уникальному в нашей практике делу нужно подойти очень внимательно, осторожно, ведь наше решение станет прецедентом, на нас будут оглядываться.
В деле нет корысти, преднамеренности, нет запутанной интриги, невыясненных обстоятельств, все, вроде бы, предельно ясно, только эта ясность столкнула диаметрально противоположные взгляды, один взгляд, к сожалению, со скамьи подсудимых. К этому я еще вернусь, а пока перейду к личности обвиняемого. Однако прежде я должен сказать, что за свою долгую практику я никогда публично не признавался в симпатии к своему подзащитному. Это запрещенный адвокатский прием, но мой последний подсудимый мне глубоко симпатичен, и я не боюсь, что такое признание помешает моей репутации адвоката.
Мой подзащитный не сделал ничего, чтобы помочь себе в суде. К сожалению, так же он, видимо, вел себя и на следствии. Я убежден — это должно быть истолковано не только как максимализм молодости, но и как сознание абсолютной правоты своей позиции. Ни единым словом он не обмолвился о своей биографии, а она у него, несмотря на молодость, интересная, это уже сознательный и, смею считать, достойный гражданин. Все, что я знаю о нем и доложу вам,— он сделал вновь легкий поклон в сторону судьи,— я собрал по крупицам сам.
Трудовая биография его началась еще до армии, работал на стройке, потом служил в стройбате. Служил и работал в армии достойно, я прилагаю к делу справку, присланную из части. После армии закончил в Москве один из старейших и уважаемых технических вузов — Бауманское училище. Закончил с отличием. В характеристике из института говорится, что последние три курса Гимаев был председателем научного студенческого общества. Оказывается, это по его предложению на всех домостроительных комбинатах страны используются технология декоративного покрытия наружных панелей. Вот старый номер журнала «Рационализатор-изобретатель», кто хочет, может посмотреть,— адвокат показал в сторону пустого зала журнал.— В наш город мой подзащитный прибыл по направлению, за два года прошел путь от мастера до начальника хозрасчетного участка. Скажу вам, что это единственный хозрасчетный участок на такой огромной стройке, так сказать, первая ласточка.
В обвинении есть пункт… — Адвокат поднес густо исписанные страницы близко к глазам, прочитал: — «Отсутствие должного контроля за трудовой дисциплиной на объекте». Серьезное обвинение. Но посмотрим — как же строил работу, как укреплял трудовую дисциплину на своем большом участке молодой руководитель.
По объему выполняемых работ его хозрасчетный участок равен целому строительному управлению. В управлении, в построечном комитете профсоюза на него есть несколько, а точнее сказать, четыре жалобы. Жалобы любопытные. Можно было бы зачитать для суда все четыре документа, но они, по сути, идентичны.