Интервью под прицелом
Шрифт:
— Да, я вас слушаю. А с кем имею честь беседовать?
— Меня зовут Екатерина Андрюшина, я журналист Московского народного телевизионного канала.
— Да, слушаю внимательно. А позвольте полюбопытствовать, по какому поводу вы звоните и кто вам дал мой номер телефона?
Ветеран-общественник был не так уж прост, он был готов к провокациям и держался настороже. Конечно, звонок с телевидения — это для него очень приятная неожиданность, тот шанс, которого он так тщательно добивался, но сначала следует убедиться в его достоверности.
— Да-да,
— Слушаю внимательно, — повторил Голобродский.
— Разрешите вас поздравить с наступающим праздником — с юбилеем Победы в Великой Отечественной войне! — начала говорить Екатерина как по бумажке, но что-то замялась и продолжила просто: — Вы не согласились бы встретиться со мной и съемочной группой, чтобы дать небольшое интервью.
— А что вы хотите у меня спросить?
— Понимаете, Елисей Тимофеевич, дело в том, что на нашем канале сейчас транслируется цикл передач, посвященных нашим ветеранам, тем, кому мы обязаны самой жизнью. В преддверии праздника очень много уделяется внимания этой теме.
— И это правильно! — перебил ее Голобродский и добавил ворчливо: — Хотя бы перед праздником о нас вспоминаете…
— Ну что вы! — растерялась Екатерина, но не нашла что возразить и замолчала.
— Ладно, — усмехнулся ветеран. — Простите ворчливого старика, продолжайте. О каком интервью идет речь?
— Елисей Тимофеевич! Я веду репортажи с улиц Москвы. Простые люди — посредством нашей камеры и нашего телеканала — могут обращаться напрямую к руководителям различных городских служб, высказывать претензии к их работе, передавать пожелания.
— Да-да, это очень интересно, — обрадовался Голобродский.
— Но в эти дни наши репортажи посвящены исключительно приближающемуся Дню Победы. Мы беседуем с ветеранами, просим их делиться своими воспоминаниями — например, об обороне Москвы.
— Екатерина, но я не участвовал в обороне Москвы.
— Да, мне рассказали вашу биографию, Елисей Тимофеевич, тем не менее нам очень хочется встретиться именно с вами.
— Хорошо. А когда я должен явиться в вашу студию?
— Ой! Как здорово, что вы согласились! — совсем по-детски обрадовалась Екатерина. — Только разговор будет не в студии, а прямо на улице. Я могу вам зачитать план передвижения нашей съемочной группы, и вы выберете, где вам будет удобнее с нами встретиться.
— Екатерина, у меня к вам есть встречный вопрос.
— Конечно, Елисей Тимофеевич! Любые вопросы, лучше все решить прямо сейчас.
— Будет ли это диалог в прямом эфире, или вы потом подрежете-подчистите все то, что вам наговорит болтливый старик?
— Ну что вы! Конечно, это прямой эфир, поэтому мы так тщательно и выбираем наших респондентов. Только и у меня к вам, Елисей Тимофеевич, есть просьба деликатного характера.
— Я должен поблагодарить кого-то из чиновников в прямом эфире? — насмешливо спросил догадливый полковник.
— Нет-нет, это если вы сами захотите, благодарственные слова исключительно по вашему пожеланию. Просто дело в том, что наши репортажи должны выглядеть незапланированными, просто мы выбираем человека из толпы, и он уже сам представляется в камеру и рассказывает о себе. Большая просьба заключается в том, чтобы вы вели себя естественно, будто мы с вами не договаривались о встрече специально.
— Да, конечно, Екатерина, это как раз не самое трудное. Но вы твердо обещаете, что весь наш разговор выйдет в эфир без купюр и цензуры?
— Разумеется, Елисей Тимофеевич. Вы же взрослый и уважаемый человек, вряд ли ваши воспоминания о военных событиях требуют вмешательства ножниц и «бипов».
— Хм, то есть даже «бипов» не будет? — обрадовался Голобродский, уже предвкушающий, как в прямом эфире он будет называть реальные фамилии мошенников аптечной системы.
— А что? Ваши воспоминания щедро сдобрены ненормативной лексикой? — кокетливо обеспокоилась Андрюшина.
— Нет-нет, могу вас заверить, что вся моя речь будет крайне пристойной, Екатерина… как вас по батюшке?
— Ой, да можно просто Катя… Спасибо вам, Елисей Тимофеевич, давайте договоримся насчет места и времени. Вы где проживаете? Вам не трудно выходить из дома?
— Нет, мне совсем это не трудно. Живу я в центре, на Второй Брестской улице, так что если ваша передвижная студия доезжает до этих мест, то я с удовольствием — в любое назначенное вами время.
— Замечательно! Мы как раз планируем завтра организовать эфир с Триумфальной площади, прямо у памятника Маяковскому. Вас не затруднит туда подойти в три часа?
— Вот и славно, можно считать, договорились. Значит, завтра в пятнадцать ноль-ноль, я правильно понял? — Голобродский не мог скрыть своей радости. Если бы он не был пожизненным убежденным атеистом, то сейчас он уверовал бы в Бога. Такая возможность сама плывет в руки. Столько сил было потрачено, чтобы пробиться к журналистам, а тут такая возможность — в прямом эфире, без цензуры, и дело не затягивается надолго. Уже завтра он сможет сообщить о творящихся беззакониях и его услышат миллионы телезрителей, а возможно, и те, в чьих силах действительно навести порядок в аптечной системе…
— Да, Елисей Тимофеевич, точно так. Если вы мне еще сообщите номер вашего мобильного, на всякий случай, вдруг что-то сорвется…
— Не пользуюсь, — сухо перебил старик. — Буду точно в пятнадцать ноль-ноль у памятника, можете рассчитывать, не подведу.
— Спасибо огромное, до встречи! — попрощалась Екатерина.
— До свидания! — отозвался Голобродский и положил трубку.
Уединившись на кухне, Александр Борисович набрал домашний номер Грязнова:
— Привет, Слава. Чем занят?