Интервью сквозь замочную скважину
Шрифт:
– А Антон Сергеевич?
– Дежурный говорит, что он вошел, когда Сабанеев разговаривал по телефону, и они обменялись парой фраз. Когда ты с ним говорила, он с кем-нибудь здоровался?
– Нет.
– Вот тебе и ответ. Значит, Антон Сергеевич проходил мимо, когда Сабанеев или только еще набирал номер, или когда повесил и уже закончил разговор и собирался вешать трубку. Или… – Костя замолчал.
– Или что? – не выдержала я.
– Или он звонил еще кому-то, кроме тебя.
– Боже! А что, если он решил позвонить убийце? Раз он говорил, что знал, кто это… Значит, так: вот он подходит к телефону, все, как один, утверждают, что
– За сердце или за нагрудный карман? – внезапно спросил Павлик. И выразительно похлопал по левому нагрудному кармашку своей рубахи.
– Точно! Именно там у него и лежала та самая улика, правильно! Оставить ее в комнате он бы не рискнул, положил в карман и побежал к телефону. Господи, если бы знать, что именно он нашел? Улика! Уликой может быть все, что угодно.
– Я думаю, это должны быть фотографии, – спокойно сказал Костя.
– Какие фотографии, почему?
– Какие, не знаю, а почему… вчера у него что-то искали и в результате забрали все фотографии. Сегодня он нашел нечто, достаточно небольшое, чтобы уместиться в кармане рубашки. Я согласен с тем, что он хватался именно за карман, а не за сердце, и это тоже вполне могли быть фотографии, – губы его тронула легкая улыбка. – Это если рассуждать логически.
– А может, это у него до сих пор в кармане лежит? – с надеждой спросила я.
Павлик всплеснул руками и ринулся было к лестнице, но Костя легко поймал его.
– Нет там ничего, – сказал он, – я проверил. Только крупа какая-то завалялась. Да и не для того его убили, чтобы улики в карманах оставлять.
– Тоже верно, – вынуждена была согласиться я. – Хотя… ребята, у меня по поводу крупы мысли появляются. Николай сказал мне, что хотел приготовить себе поесть, пошел на кухню и там нашел… вот то самое, что он нашел. Пошли посмотрим, может, и мы на кухне что отыщем?
И мы дружно двинулись к лестнице.
Глава 6
Толпа у двери Сабанеева рассосалась. Нет, совсем народ, конечно, не ушел, но распределились по этажу, как бы это сказать, более равномерно. Стайка девушек перешептывалась в конце коридора, у окна; ближе к лестнице несколько человек курили, сгрудившись тесной группой. Некоторые жильцы устроили наблюдательные пункты из своих квартир – сидели, распахнув двери, на стульях и табуретах в своих крохотных коридорчиках, готовые обсуждать последние события с каждым, проходящим мимо. Впрочем, с нами никто не заговаривал. Во-первых, мы были чужими, а во-вторых… По большому счету, с нас, собственно, и начались все несчастья.
В двадцать девятой комнате сейчас был только один человек, тот самый рыжий громила, что вошел сразу за Рудольфом. Точнее, он был не в комнате, а стоял, привалившись к дверному косяку и загораживая проход. Когда он протискивался мимо меня, я не в состоянии была его рассматривать, осталось только впечатление чего-то огромного, вроде как трехстворчатый шкаф с антресолью отправился погулять. Сейчас я остановилась и оглядела его более внимательно.
Рыжий, да, тут я не ошиблась. И не похоже, чтобы это была краска, собственный ярко-апельсиновый цвет. Вон и из расстегнутого ворота рубашки виднеется точно такой же подшерсток. А вот с размером я погорячилась. Здоровый, верно, но вовсе не гигант. Павлику, конечно, с ним рядом не стоять, а вот если им с Костей побороться, то еще неизвестно, кто одержит верх. Что же до остального… Кожа, как почти всегда бывает у рыжих, бледная и покрыта мелкими веснушками. Правильные, но не слишком выразительные черты лица и совершенно очаровательные, большие голубые глаза, наивные, как у ребенка.
Моментально сделав вывод, что человек с такими глазами не сможет противостоять уверенной в себе женщине, я шагнула вперед. Он попятился, предупредив не слишком уверенно:
– Туда нельзя. Менты велели ничего не трогать.
– Мы только посмотрим, – небрежно бросила я через плечо, уже проходя мимо.
Следом за мной мышкой скользнул Павлик. Костя чуть задержался, хлопнул рыжего громилу по плечу:
– Все будет в порядке, я присмотрю.
Тот облегченно кивнул и, еще посторонившись, чтобы пропустить Шилова, дисциплинированно вернулся на свой пост.
Я остановилась посреди комнаты, еще раз огляделась. Да, точно, никаких следов борьбы.
– А где же люстра? – спросил за моей спиной Павлик. – Не с собой же ее убийца унес?
– Вон она, на подоконнике, – махнула я в сторону переливающихся в солнечном свете розовых лепестков и горки стеклянных висюлек. Или это хрусталь? Но какая разница? Я вопросительно посмотрела на Шилова. – Костя, а я не понимаю, как же убийце это удалось? Я имею в виду всю эту инсценировку? Никаких следов постороннего вмешательства, самоубийство в чистом виде. Если бы Николай не позвонил мне за полчаса до этого, я бы поверила, что это он сам. Николай что, спокойно дал себя повесить?
– Разные есть способы, – явно неохотно ответил он.
– Ну, Ирочка, это даже я знаю, – заявил Павлик. – Удар ребром ладони по горлу, и жертва в отключке. Делай с ней что хочешь, хочешь вешай, хочешь в окно выбрасывай.
– Думаешь, так и было? – я по-прежнему не сводила глаз с Шилова. Не то чтобы я совсем не принимала всерьез то, что говорил Павлик, просто Косте в подобных вопросах я доверяла больше.
– Скорее всего, – он старательно отводил глаза в сторону.
– А мы можем определить, был такой удар или нет?
– Мы не можем, мы не специалисты, а на вскрытии сразу заметят. Понимаешь, при ударе и при повешении по-разному… Ирина, ну зачем тебе такие подробности знать? – взмолился он.
– Подробности, может, и ни к чему. Просто я хочу понять, кроме нашего утверждения, что это не могло быть самоубийство, есть еще хоть что-нибудь, указывающее на то, что в самом деле произошло?
– Так тебе же только что объяснили, – снова встрял Павлик. Наверное, он все-таки немного обиделся на меня за невнимание к его персоне. – Добросовестное вскрытие сразу же даст заключение об имеющихся на теле следах насилия. Так что хватит болтать… Ты чего сюда пришла, кухню посмотреть? Вот и пошли на кухню.
На кухне тоже было все прибрано, порядок почти идеальный. А почти, потому что на столе лежал открытый и даже слегка надорванный пакет с пшеном.
– Кулеш собрался варить, бедолага, – печально сказал Павлик.
– Почему ты думаешь, что именно кулеш?
– Так пшено достал. А вон, на мойке, кастрюля стоит с начищенной картошкой, и луковицу приготовил.
Действительно, в раковине, залитые водой в алюминиевой кастрюльке, лежали две большие картофелины и очищенная луковица. Убедившись в этом, я вздохнула. Очень важное наблюдение: Сабанеев перед смертью собирался варить кулеш. Впрочем, на самом деле кое-какая пища для размышлений у меня теперь появилась. Отправная, так сказать, точка.