Интро Канарейки

— Хозяин, вы меня звали?

— Да, Канарейка, входи.

Меня называют Канарейкой, и это исключение из правил. Остальные девчонки в нашем приюте откликаются на порядковые номера. Имен нам не дают, потому как безродным не нужно имя. По желанию, именем может наречь покупатель. Если сочтёт нужным. За нас, сирот, не имеющих прав и возможностей, платят столько, сколько запросит Хозяин. Цена определяется по внешности, умениям, состоянию здоровья. Даже здоровьем может похвастаться далеко не каждая… Питание плохое, бараки холодные и влажные, работой загружают по полной. Соответственно,

высокую оценку имеют избранные. Чем выше цена- тем больше шанс, что покупатель будет из элиты. Конечно, никаких гарантий это не даёт, но появляется возможность выжить. А в некоторых случаях — даже нормально жить. Если же цена низкая — при большой удаче безродных покупают в дома разврата. Там клиенты с ними не церемонятся, и девочки погибают от болезней или побоев. А если вовсе не свезет, и никто не выкупит до совершеннолетия, не оправдавших надежд просто утилизируют. Да, убивают, за ненадобностью. Нас слишком много, чтобы всех содержать. Но, хозяин говорит, что с моей внешностью и голосом, меня непременно купят по высокой цене! Если я буду послушной, возможно, даже даруют имя…

— Канарейка, пой! Хочу послушать напоследок твою песню…

Я села за фортепиано и накрыла пальцами клавиши. Чарующая мелодия заученной сонаты убаюкала чувствительный слух и поэтичные куплеты разлились с самой глубины сердца бархатным голосом. Пение- моя жизнь. Причина, по которой я нахожу силы просыпаться по утрам. Хозяин внимательно прослушал экспозицию, затем подошёл, одним жестом приказывая не останавливаться, и положил морщинистые руки мне на бедра. По телу прошел неприятный озноб. Но, петь я не прекратила. Даже виду не подала. Со временем научилась беспрекословно следовать указаниям и отстраняться от боли и унижений. Дальше он переместился к волосам, сжал их так туго, что я чуть не сбилась от отвлекающего дискомфорта. Убрал копну на левое плечо, открыв себе обзор на спину, провел пальцами по шелковой ткани платья, потянул вниз молнию. Песня звучит, хоть подавить слёзы становится тяжело. Нужно сосредоточиться на чистоте мелодии. Нужно терпеть! Лёгкий шелк опустился до самых бедер. Я сидела обнаженная по пояс, а хозяин слушал моё пение, похотливо ухмылялся и гладил грудь.

— Канарейка, ты, как всегда, волшебна! Твой голос- дар! Быть может, это сопрано падшего ангела? А твоя внешность! Это лицо, эта фигура! Даже шрамы между лопаток не портят общую картину.

Он сильнее сжал сосок между пальцев. По коже пошли мурашки. Нельзя испытывать отвращение! Скоро всё закончится, главное, что дальше он не пойдет! Скоро подойдёт к концу реприза и я отправлюсь обратно в барак…

— Если бы за тебя была назначена сумма меньше, я бы оставил Канарейку себе, и прямо сейчас взял бы на этом фортепиано! Но, упустить такой куш…

Вывожу последние ноты.

— Спасибо за песню. Завтра важный день, иди отдыхай.

Хозяин поднял спущенное платье, застегнул молнию, будто и не было ничего. Вдохнул напоследок запах моих волос, и вышел… А я обняла себя, пытаясь остановить дрожь, опустила голову, осмотрела тело, и не сдержала одинокую слезу… Быстро смахнула её, часто заморгала, чтобы осушить выступившую влагу. Интересно, изменится ли завтра моя жизнь?

— Одиннадцатая, ты не спишь?

Подруга повернулась ко мне, часто моргая уставшими веками. Ещё бы, в этом месте сон ценится не меньше

еды! И мне неудобно тревожить девушку, изнеможенную тяжёлой работой. Но, сейчас, я чувствую необходимость с кем-то поделиться.

— Теперь не сплю. Ну что там, как прошло?

— Как всегда…

— Сочувствую, но, Канарейка, завтра для тебя всё может измениться! Такой шанс выпадает далеко не каждой!

Под наш размеренный шепот заскрипела ещё одна кровать.

— Что, любимица хозяина снова плачется?

— Умолкни, Седьмая! Не твоего ума дело! — яростно прошипела подруга местной задире.

— Не моё и не твоё! Тошно смотреть на ваши сестринские беседы! Дура ты, Одиннадцатая! Вот ты сейчас ей сочувствуешь? Серьёзно? А лучше о себе подумай! Её завтра в "Реверанс" повезут, перед элитой выступать, а ты, со своей неприглядной внешностью и бездарностью так и останешься здесь гнить! Пока не поведут усыплять. Тогда-то вспомнит тебя твоя впечатлительная Канарейка?

— Да как ты можешь такое говорить? — с искренним недоумением переспросила я, всматриваясь в побледневшее лицо подруги.

— Могу, выскочка голосистая! — в глазах этой девушки всегда полыхала ярость, стоило ей лишь столкнуться со мной взглядом. Зависть или банальная неприязнь- не знаю. Но мне почему-то всегда казалось, что у сестёр по несчастью не должно быть вражды между собой. Потому обычно старалась наладить отношения с язвительной Седьмой. Но, безрезультатно…

— Эй, Одиннадцатая, не слушай её! Тебя обязательно купит хороший человек!

— Купит, сейчас же, здесь только тех покупают, кто рожей вышел и фигурой! Дурнушки вроде нас не нужны даже в борделях!

От части, Седьмая была права. Подруга была красавицей в моих глазах, потому как я знаю её доброе сердце и искренность, сокрытую в открытой улыбке. Но, объективно… Короткие черные безжизненные волосы, бледная полупрозрачная кожа, синяки под большими зелёными глазами, истощенная худощавая фигура. Если ничего не сделать — ей и правда останется пол года жизни! Она, видимо, и сама это понимала. Так как выражение на её лице приобрело отчётливые оттенки печали.

— Знаете, завтра рано вставать, давайте спать. — Сказала она с тоской, которую, наверное, уже никто не развеет.

Седьмая недовольно хмыкнула и отвернулась, укутавшись в дырявое покрывало, которое нам выдавали в зимнее время, чтоб не окоченели от холода.

Подруга моя тоже отвернулась… Тоже укуталась… Я слышала почти беззвучные всхлипы, но ничем не могла помочь.

— Одиннадцатая, ну, ты чего?

Ответа не последовало. Всем страшно умирать. Какой бы ни была наша жизнь, мы хватались за неё из последних сил! И она тоже, всего лишь хочет жить. Правда в том, что мне действительно повезло! И я не имею права на что-либо жаловаться. Некоторое время дурные мысли мешали уснуть, но вскоре усталость всё же склонила в объятия Морфея.

Снов не было. Уже слишком давно. С непроглядной тишины и покоя выдернул привычный звон колокольчика, извещающий нас о необходимости немедленного пробуждения.

— Эй, встали в строй по номерам! Всем живо за работу! С первого по десятый — кухня и готовка, с десятого по двадцатый — дрова, вода, растопка; с двадцатого по тридцатый — уборка, глажка, стирка! Быстро, быстро! Или хотите, чтобы плеть подправила вашу стоимость? Ах, да, Канарейка остаётся готовиться к вечеру. Остальные по местам, живо! Проверка каждые пол часа!