Интрузия
Шрифт:
– Хренасе ты болезненный, - пробормотал Хонсай.
На самом же деле у Барго едва заметное искривление позвоночника, за что его в школе, после очередного медосмотра, прозвали Горбатым. Ну, школа, это дело такое, там от кликухи не отмажешься. А вот хирург очень сильно удивился, что ему предложили небольшую сумму, чтобы он закрыл глаза на мелкие отклонения в здоровье. Некоторые от армии косят, и за хорошие деньги, а тут всё наоборот. Но подписал.
В общем-то, всё, о чём Барго говорил отец, подчас по многу раз, и, порой подкрепляя подзатыльниками, соответствовало обыденной действительности. И уж если он сказал идти в армию, значит это действительно нужно. Для городских это вообще не проблема, подошло время - извольте
Да и в армии оказалось ничем не хуже, и ничем не лучше, чем во дворе или в школе. Прописка, понятное дело, попытка найти слабину и всё такое. К концу первого полугода службы горячая фаза войны с желающими проводить над Барго иерархические эксперименты закончилась. Он к тому времени уже посидел на губе, а кое-кто отдохнул в госпитале.
Служба на Юго-Западном Бастионе не отличалась разнообразием. Раз погоняли кочевников в предгорьях Кара-Култука, пару раз схлестнулись с конвоем контрабандистов, считай наркодельцов. Несколько раз их вывозили на патрулирование в разные города, и даже один раз - в столицу, стоять в оцеплении. В общем, парень из мелкого городишки открыл для себя мир.
Начало третьего года службы ознаменовалось тихой войной с капралом из четвёртой роты. Барго его прищучил в момент, когда тот свинчивал ненужную, на его взгляд, в армии, зато крайне необходимую кому-то в хозяйстве, железку с вверенной Барго техники. После этого капрал возненавидел его тяжёлой, глухой ненавистью, и начал гадить везде, где только можно. Бороться с ним и со всей кодлой его подельников, которые начали Барго прессовать, он не хотел и вряд ли смог бы. Поэтому капрал, у которого в ближайшем городке была женщина, однажды до неё не доехал. Следствие показало, что он пытался вынести из части противотанковую мину, а она взорвалась у него в рюкзаке, в полуверсте от КПП. Хорошо хоть, что он не успел дойти до остановки рельса и жертв среди гражданского населения не было. Барго быстро утопил самопальный передатчик в гарнизонном сортире, и больше к этому делу не возвращался даже в мыслях.
Барго записывался на все курсы, на которые успевал по времени. Помимо полезных знаний, за каждый сданный зачёт падала денежка, хоть маленькая, но всё равно. "Таньгушка тугрик бережёт", - всегда говорил его дед, и Барго в полной мере начал понимать смысл дедовых мутных пословиц только в армии. Ученье свет, а неучёных - тьма. Многие солдаты вообще прохладно относились к службе, для них три года были всего лишь досадным перерывом в красивой гражданской жизни, у кого вынужденно, у кого добровольно. И нифига не доходили до них речи командира роты: "Бараны, вас здесь забесплатно учат, а на гражданке за это же заплатите деньги". Но, похоже, тем парням и на гражданке никакие курсы никуда не упали. Там их ждала привычная политура и клёвые тёлки. Один год Барго просидел в оружейной мастерской, один год - у связистов, и так походил на занятия. Получил корочки сварщика, помощника механика по ремонту тяжёлой техники, взрывника, да и так, по мелочи, натаскался. Никакие знания не бывают лишними - это тоже из закромов высокой мудрости его предков. Заодно узнал назначение многих вещей, что лежали у него в подвале. И которые, при правильном применении, могут сильно облегчить жизнь простого парня.
Ещё Барго запомнил случай, когда после суточного наряда по парку, увидел за ограждением части почти вросшие в землю вагоны на колёсных шасси. Стал спрашивать у всех, что же там такое? Ответил старый дед, из тех, что, казалось, живут при части вечно. "Это, - сказал он, - КШМ первой волны вторжения. Разукомплектовали за ненадобностью". В голосе старика сквозила горечь. Однако, как Барго узнал позже, одну машину всё-таки затащили
Перед дембелем Барго уже дослужился до кабель-кондуктора, ему предлагали остаться на сверхсрочную и пойти на курсы унтер-офицеров. Барго даже написал рапорт, но умерла мать, и он срочно отбыл домой. По приезду в город он понял, что армия изменила всю его жизнь. Прежнего, уютного и понятного города для него уже не стало. Новым взглядом он смотрел на обветшавшие дома, чахлые деревья и мусор по закоулкам. Даже жители теперь ему казались серыми и унылыми. В тот же момент Барго решил, что здесь он жить больше не хочет.
– А как там, в армии?
– спросил Хонсай
– Нормально, - улыбнулся Барго, - главное, не терять присутствия духа. Давай себе заварим господского чайку.
– Ты чёнить нашёл путнее? Не?
– Нет. Только у нас с тобой, может быть, разные понятии о путнем. Стволы поделим, тут без базара. А остальное наверху - тряпки, книги и пойло. На чердаке четыре пулемёта калибра 75, но гнилые, походу. Ща ещё пошарюсь, подвал позырю, мож и будет что-нибудь. Хотя вряд ли. Всё соржавело, наверное. Ты заметь, в доме, где окна-двери целые, всё сохранилось, как вчера хозяева ушли, а где битые - там всё погнило.
– Красивая усадьба. Нам бы такую.
– И что мешает?
– То и мешает. С батей курятник строили, так стены делали в полторы сажени, вместо окон - амбразуры, а на крыше пушка противотанковая. И так во всём.
– Ну да. У вас специфика, это так.
Барго вспомнил, как у Крекиса стоят хозпостройки и догадался, что хитрый хуторянин всё делал из расчёта обороны дома. А сходу-то и не допрёшь. А у них иной раз случается, да. Есть ещё желающие проверить на прочность одинокий хутор. Чужие грабли-то никому не указ, а отряды Легиона не везде успевают.
Хонсай продолжил возню с садиком. Ему осталось обкопать ещё три дерева, пролить удобрениями и на этом видимая часть работы заканчивалась.
Барго пошёл шерстить первый этаж. Со стороны фасада, так же всё бито-перебито. Он для очистки совести покопался в каких-то неопрятных кучах. Мерзость, не стоило и мараться.
С тыльной части здания, в бывшей столовой нашёлся громадный буфет, с аккуратно разложенными в ящиках серебряными ложками, ножами и вилками. Второй шкаф забит красивой посудой в невероятном количестве. Дома у Барго четыре фаянсовые тарелки, и он считал, что и это слишком много. И вообще, лучше всего есть со сковородки. А ещё в буфетах - рюмки, бокалы, стаканы и прочая белиберда, типа салфеток. Роскошь, одним словом. Серебро можно было бы пристроить в хорошие руки, но внутри Барго что-то вопило: "Нельзя, нельзя! Это моё! И оно хорошо только в целом виде".
Так же нашлись гостевые комнаты, спальни с отдельными санузлами, ещё какие-то помещения непонятного назначения. Барго бы сильно удивился, если бы узнал, что эти апартаменты - для прислуги. Полюбовавшись на белоснежный толчок, Барго вспомнил свой туалет, с вечно жёлтыми разводами на потолке и неистребимым запахом протухшей мочи. Казалось, этим запахом пропитались даже бетонные перекрытия. Как Барго соседа сверху не увещевал, и кулаком и добрым словом, он продолжал ссать мимо унитаза. "Приеду, убью", - решил парень.
Барго пошёл искать вход в подвал. Собственно, подвала было два, по одному в каждом крыле здания. В одном он нашел оружейку, видать для охраны. Она оказалась заперта, но электронный замок горел желтым огоньком. Барго прокатал несколько карточек, из тех, что собрал с поля боя. Оружейка открылась от зелёной, голубые не сработали. И сразу же стало понятно, что жизнь, всё-таки, удалась в полном объёме.
Стволы, гранаты, патроны, бронежилеты, словом, весь комплект того, чем пользуются на работе охранники серьёзных зданий. Ящики, цинки, упаковки нетронутого добра, и всё залито, запаяно, закатано, упаковано. "Моё, моё, моё..." - стучало в голове, - "всё моё!"