Инженеры и мистики. История не о корабле

Борзова

– С ними все в порядке, – поспешил заверить ее Гаша. – Видишь ли, ты теперь вне времени, тогда как твоя семья осталась ему подвластна, – объяснил Второй, обходя её застывшую с озадаченным выражением лица мать.

– И что это значит? – спросила Сорано.

– Что отныне Мидзуно Сорано не существует. Что она закончилась, а ты началась за пределами ее времени, – терпеливо пояснил Гаша.

– Но почему это происходит со мной? Я что-то натворила? – спросила она, бестолково петляя между мамой и братом.

– Рано или поздно тебе пришлось бы с ними распрощаться. Они ведут себя так оттого, что теперь их жизни больше не связаны с твоей. Но можешь не переживать. Этот человеческий детёныш – твой брат –

продолжит повсюду опаздывать, а мать не перестанет воображать себя великой художницей. Жизнь их пойдет своим чередом, – сказал Первый, остановившись у картины, написанной ее матерью, склонив голову набок. Как утверждала госпожа Мидзуно, на картине были изображены богиня Идзанами и первородный Адам.

Сорано подошла к матери и, глядя в ее расширившиеся от удивления глаза, приложила ладонь к родному лицу. Мама как-будто не дышала, но сердце её билось ровно и уверенно. Сорано верила тому, что Гаша ей не солгал, и нынешнее состояние ее родных никак им не вредит, но все же не могла унять беспокойства. Она пошла в сторону лестницы. Медленно поглаживая перила, поднялась наверх и остановилась возле двери своей комнаты. С минуту она пялилась на место, где привыкла ее видеть. Недоумение девушки вызвало то обстоятельство, что здесь больше не было никакой двери. Узкий коридор, в котором обычно разворачивались боевые действия между ней и Шинго, словно позабыл ее и вытеснил из своей памяти. Она не могла поверить своим глазам и к тому же испытывала странное чувство дезориентации, от чего ее даже стало мутить.

– Тут была моя комната, – неуверенно проговорила она, сомневаясь в собственных словах.

– И она ждет тебя в другом месте. Ничто не возникает из ниоткуда и не исчезает в никуда, – мягко сказал ей Гавриил, вероятно, рассчитывая на то, что эти слова утешат ее.

– Прошу прекратить драматизировать, – бесцеремонно вклинился Первый, снова появившийся рядом с Сорано. – Отведенное тебе на земле время ты прожила. На нас возложена ответственная миссия. Невероятно, но ты можешь принести больше пользы своим участием в ней, чем мучаясь выбором, с какого ракурса будет выигрышнее смотреться фото твоей еды в соцсетях, – едко заметил он, заставив ее покраснеть.

Второй взглянул на него с укоризной. А что, если… В висящем на плече рюкзаке она поспешно нашарила телефон. Он подозрительно молчал, а в журнале вызовов не было ни одного номера. Сорано собралась было набрать подруг, с которыми сегодня пришла отмечать выпускной, но увидела, что список контактов абсолютно пуст, а их номеров она не помнила. Так вот, что должно было с ней произойти. Полная безвестность и неприкаянность. Она побрела вниз, хватаясь за перила со смутной надеждой на то, что ей все приснилось.

– Если я уйду, вы все-равно меня найдете? – спросила она обреченно.

– Точно, – с издевательским удовольствием подтвердил Первый, уступая ей дорогу.

Бенто брата стояло на журнальном столике в гостиной. Сорано почти наверняка знала, что помимо рисовых шариков брат сложил туда варёное яйцо в форме машины, звезды или Тоторо. Яйца Шинго недавно научился варить самостоятельно, чем очень гордился. Сорано взяла бенто и вложила в болтающийся на плече брата ранец. Весеннее солнце, заливающее вашицу, окрасило уши Шинго в трогательный розовый цвет. Сорано поцеловала брата в тёплое розовеющее ухо, и на глаза у неё навернулись слёзы. Когда она в следующий раз сможет увидеть родных? И как ей быть с тем, что они отныне считают её чужой? А как же отец и друзья? С ними-то она когда простится?

Медленно удаляясь от места, в котором прожила восемнадцать лет, Сорано не сдерживала слез. Она плакала некрасиво и горько, громко всхлипывая и безучастно позволяя слюне стекать изо рта. Их сосед господин Фукуяма, возделывающий клумбу с чахлыми гортензиями, беспокойно на нее зыркнул.

Жилище

семейства Мидзуно в отличии от более современных построек располагало небольшим двориком. Росшие здесь кедры резко контрастировали с тщедушными кустиками водяных деревьев, насаженными возле новостроек. Это место было для Сорано островком спокойствия, на котором она могла укрыться от сложного, вечно чего-то ждущего от неё мира. Здесь жили самые дорогие ее люди: деятельная мать; педантичный, не знающий отдыха отец; всеобщий любимец Шинго, на которого она никогда не могла долго обижаться…

Сорано вышла, закрыв за собой дверь, и достала из рюкзака транспортную карту метро. Из кармана выпал клей для носков, который она сегодня захватила с собой. Она почти мгновенно двинулась дальше – вряд ли ее внешний вид заинтересует хоть кого-то в городе. Это заключение вызвало у неё вторую волну рыданий. Ближайшая станция метро находилась буквально за поворотом, и Сорано, влившись в стайку входящих в подземный переход людей, юркнула в подошедший поезд. Зайдя в вагон, она наткнулась на госпожу Танака, мамину закадычную подругу, с которой она познакомилась на курсах живописи. Сорано преувеличенно радостно поздоровалась с ней, с надеждой ожидая ответного приветствия, но та лишь слабо кивнула и озадаченно проводила ее взглядом – она не узнавала Сорано. Улыбка моментально сползла с ее заплаканного лица. Симпатичный молодой ошия, стоявший у входа в вагон, кинул на нее сочувствующий взгляд. Никогда ещё Сорано не ощущала такого всеобъемлющего одиночества, ведь ее судьба, похоже, теперь не заботила ни одного человека в Токио. Да что там в Токио – возможно, и в целом мире.

2

Ноги сами несли ее в парк Ееги. На парковых прудах, ей всегда становилось лучше, и она понимала, насколько, в сущности, ее проблемы не новы. Сегодня же подобной мыслью она утешиться не могла.

Чаще всего Сорано приходила на пруды одна, наблюдала за людьми и угощала уток любимыми пирожными мушипан. Птицы резво шевелили клювами, будто испачканными брызгами оранжевой краски. По выходным они с девчонками приходили в парк поглазеть на симпатичных бейсболистов или брали напрокат велосипеды. Ещё неделю назад, когда у них отменилось занятие с хором, Сорано и Хотару, ее лучшая подруга, приходили сюда и обсуждали, что наденут на нацу мацури. Сорано уже присмотрела винтажные лоферы и отложила деньги на их покупку. Хотару же шила себе дерзкую матроску из розового атласа. Несмотря на то, что сегодня у Сорано не было при себе никаких съестных припасов, утки плавали совсем рядом, вероятно, помня о ее прошлых заслугах. Одна из них, с красноватыми пятнышками на клюве, то и дело посматривала на нее глазами-бусинками. Может, утка тоже отличала её от остальных людей у пруда, как Сорано выделяла именно эту утку среди ее товарок?

Немного поодаль на траве сидели двое парней. Одного из них Сорано несколько раз видела на бейсбольной площадке. У него был красивый низкий голос и потрясающие волосы. Когда он проводил по ним ладонью, волосы непокорно выпрямлялись и принимали ту же форму, что до вмешательства своего обладателя. Глядя на него, уверенность и чувство собственного достоинства, которые Сорано с переменным успехом пыталась культивировать в себе, куда-то разом улетучились, и она немедленно начала сомневаться в собственной привлекательности – лоб слишком низкий, зубы кривые, а бёдра полноваты. Да ещё и заплаканная. Но ведь сегодня, возможно, был последний день, когда она могла бы познакомиться с этим парнем. И то, что ей не нужно было стараться изо всех сил понравиться ему, ободряло больше всего. Кое-как приведя в порядок раскрасневшееся лицо, она решительно встала, отряхнув с юбки букашек. Затем она подошла к парням, загородив собой солнце, и сказала, трепеща от собственной смелости: